Правую как будто тянуло что-то назад, но Мирра упрямо подтащила обе руки к лицу, вцепилась зубами в мерзкий пластик… Косточки под большими пальцами больно уперлись в нос… Ничего, ничего, еще немного… Спереди лента вскоре лопнула. Чтобы освободить руки окончательно, пришлось несколько раз провернуть сомкнутые кисти — это было почти радостно, одно из упражнений, которые приходилось делать, когда нужно было разогреть руки. Ободранные о стену тыльные стороны саднили, но боль перестала пугать. Это просто кожа. Мышцы и связки в порядке. Размяв пальцы и кисти, Мирра «проиграла» прямо на стене несколько шопеновских пассажей. В голове ощутимо прояснилось. Отодрать скотч с лодыжек оказалось проще. Держась за холодные кирпичи, Мирра попыталась встать, зацепилась за что-то ногой — и упала прямо на это «что-то». Жесткое, гораздо жестче кирпичей, похожее на перепутанный железный трос. Пальцы сообщили: нет, не трос — цепь. Вот что показалось прокатившимся по спине обломком кирпича. Довольно длинная — будь она покороче, не удалось бы протащить руки вперед. Один конец вделан в стену — Мирра подергала массивное, в палец толщиной, кольцо. Медленно, стараясь отогнать сжимающий горло страх, провела ладонью вдоль цепи… Пальцы уперлись во что-то жесткое, похожее на край ботинка. Только этот «ботинок» был там, где никакого ботинка быть не могло. И не ботинок это был вовсе. Талию Мирры обхватывал широкий и толстый ремень, на ощупь кожаный. Пряжки не было. Оба конца завершались металлическими полукольцами. Рядом пальцы нащупали холодный — тоже железный — прямоугольник. Замок! Его дужка схватывала и два замыкающих ремень полукольца, и последнее звено цепи. Замок был не слишком большой, но… Но. Ясно, что Мирре сломать его не под силу. Это тебе не скотч разгрызть. И вскрыть его она не сможет. Она же не взломщик! Она не умеет! А даже если бы и умела — что использовать в качестве отмычки? Тот, кто ее здесь запер, даже часы с нее снял! Даже — она потянулась к голове — заколки из волос вытащил! Стена. Цепь. Замок. Ремень. Вцепившись обеими руками, она попыталась втащить его повыше, жесткий край больно уперся в ребра. Нагнула голову, потянулась вниз… Нет. И вверх не втащить, и вниз не дотянуться. А то она и ремень бы перегрызла! Толстый, жесткий, кожаный… отвратительный… Но она справилась бы! Во рту, как будто она уже начала грызть ремень, стоял мерзкий, едко-кислый вкус. И немного почему-то сладкий. Гадость какая! Погоди, сладкий? Они с Миленой провожали Чарли на тренировку. Потом отправились в соседний торговый центр «кутить» — есть вредное мороженое и пить еще более вредную газировку. Милка принялась рисовать фантазию на тему спящей на подоконнике кошки… потом… Потом… что же было потом? Девушка-туристка спросила дорогу… нет, не дорогу… у нее была карта Питера, и она попросила помочь… обычное дело. Русоволосая, в джинсах и футболке, из тех, кого запомнить невозможно, и из-за этого кажется, что ты человека где-то уже видел. Типовая внешность. Ах, нет, не карта! Но девушка точно просила помочь. Кажется, она подвернула ногу… Дальше в голове клубился туман. Кажется, Мирра села за руль — да, точно, она же вспомнила мешавшую выехать «газель»! Но, значит, Милена должна была сидеть рядом? — Милена, — позвала Мирра почему-то шепотом. Вряд ли похититель — или похитители? — мог ее слышать, но говорить громче было страшно. — Милена! — повторила она, леденея от подступающей к горлу паники. Что, если дочь не отзовется? И — еще страшнее — что, если отзовется?! * * * Профессор Васильев, встретив Арину на крыльце, махнул, сморщившись, равнодушным охранникам, сопроводил ее в приемную комиссию, коротко о чем-то переговорил с невзрачной женщиной в сером костюме и стоял над душой все время, пока Арина перебирала личные дела отсеянных абитуриентов. На одно из «диковинных» имен он покачал головой: — Этого я помню. Леопольд Штейн. Затюканный такой юноша. Папа у него ресторатор, очень скандалил, когда мальчику отказали в приеме. — Почему вы думаете, что это не он? — Я помню, что он исполнял на прослушивании, — равнодушно сообщил Васильев, подошел к пианино в углу (Арина подумала: сколько же здесь инструментов, в каждой комнате, что ли?) и проиграл мягкую, почти слащавую мелодию. — Ноктюрн. Ничего собственного, сплошные цитаты из немецких романтиков. Не то чтобы плагиат, но очень близко. Причем даже со словами. — Понятно, — кивнула Арина. Перебрав все личные дела, она отобрала троих — по принципу нестандартности имени. Стефан Подолянский, Юлий Минкин и Харитон Седых. Переписала и на всякий случай сфотографировала данные, поблагодарила серую женщину и кивнула Васильеву — пойдемте, мол. За дверью кабинета стоял высокий, чуть седоватый брюнет, за руку которого держался мальчик лет семи-восьми. — Женя! — бросился к ним профессор Васильев и, обернувшись к Арине, пояснил. — Это Женя, Евгений Васильевич Строганов. — Я догадалась, — Арина кивнула на мальчика. — С Чарли мы уже виделись. А вы муж Мирры. — Именно, — подтвердил брюнет. — Антон Палыч, чего ты панику развел? Можно подумать, в первый раз. Ты что, Мирку не знаешь? Она, если ее что-то увлечет, про все на свете может забыть. Может, встретила кого-то, к вам же вечно то итальянцы, то французы, то австрийцы приезжают. Даже если ты не в курсе, ты же не можешь обо всех делегациях знать. Особенно, если это не делегация, а так, самостоятельное путешествие. Может, Мирра столкнулась с кем-то, ее позвали… ну не знаю, в какой-нибудь пансионат, поэтому телефоны недоступны, мало ли у нас в области таких мест. Тем более, машины тоже нет, значит, она своим ходом оттуда уехала. Может, у тех, кого она встретила, машина сломалась, Мирка, конечно, рада помочь коллегам, повезла их куда-то… — И Милену с собой потащила? У девочки занятия в школе… — Чтобы школу прогулять, Милка на что угодно согласится. Объявятся они к вечеру, ну максимум завтра, никуда не денутся, Чего сразу про ужасы всякие выдумывать? Интересно, подумала Арина, он и впрямь уверен, что подобное исчезновение жены (да еще с дочерью) — в порядке вещей? Или исповедует популярную доктрину: надо делать вид, что все в порядке, тогда оно и будет в порядке, а если думать в плохом направлении, как раз плохое и накликаешь? — Чарли, — она присела перед на корточки перед мальчиком. — Тебе когда-нибудь уже приходилось одному домой добираться, потому что мама на что-то отвлеклась? Тот мотнул было головой — нет, но тут же набычился, вздохнул глубоко-глубоко, прикусил губу и едва заметно кивнул. Ясно, подумала Арина, тебе, малыш, очень не хочется признаваться, что мама может про тебя забыть. То ли самому от этого тошно, то ли кто-то в твоем окружении уже обвинял Мирру в легкомысленном отношении к родительским обязанностям, и теперь ты ее защищаешь. Потому что мама — это все равно мама, и, быть может, легкомысленная (точнее, увлеченная своим делом) мама — лучше, чем нудная клуша, у которой все заботы о том, чтобы чадо поело и переменило носки. — Часто такое бывает? Тут он замотал «нет» сразу: — Три раза. Только первый раз я Оксане позвонил, она за мной приехала, я еще маленький был, а сейчас я и сам могу, подумаешь! — Оксана — это кто? — Домработница наша, — пояснил сверху Евгений Васильевич. — Вот, — Чарли сунул Арине свой смартфон, с экрана которого задорно улыбалась худенькая темноглазая девушка, чем-то похожая на «мою прекрасную няню» (Арина сериал не смотрела, но кадры, разумеется, видела). Только у этой волосы были русые. — Она прикольная. И умеет манную кашу на сковородке варить! — Манную кашу — на сковородке? — удивилась Арина. — Ага, — заулыбался Чарли. — Вкуснотень! Совсем не такая, как везде делают. — Надо же! А почему у тебя имя такое необыкновенное? — В честь дедушки! — гордо сообщил мальчик. — Он первый пилот был! — Собственно, дедушку Мирры звали Шарль, — донеслось сверху, — но он действительно был одним из первых в мире летчиков, еще до первой мировой войны летать начал. — Мирра Михайловна француженка? — На четверть, — пояснил безутешный муж. Который, по правде сказать, никакой безутешности не демонстрировал. Может, и правда все в порядке? Арине Мирра Михайловна показалась дамой аккуратной и педантичной, представить ее легкомысленной летуньей было трудно. Но, может, вся ее внимательность — про музыку? А в быту — совсем другое дело? В конце концов, близким лучше знать. Особенно мужу. — Евгений Васильевич! Вы мне данные по машине можете продиктовать? — попросила Арина, поднимаясь. — Да, конечно. — Вы мне позвоните, если что-то станет известно? — профессор Васильев, похоже, обиделся, что его тревога за коллегу не нашла ни в ком должного отклика, и, коротко кивнув, пошагал в сторону лестницы. — Пап, а мама найдется? — тихо спросил Чарли, когда профессор отошел подальше. — Конечно, найдется, что ты! Думаю, она и не терялась, это Антон Палыч у нас тонкая натура, вечно на пустом месте панику поднимает. — А, ну да. Я пойду, газировки выпью, можно? — У тебя мелочь для автомата есть? — Есть. — Молодец Чарли, — Евгений Васильевич повернулся к Арине. — Я как раз придумывал, как бы его правдоподобно отослать. — Вы хотите мне поведать что-то, что не годится для детских ушей? — Что-то вроде того. Я, наверное, показался вам равнодушным сухарем? — Да нет, просто здравомыслящим человеком. — Но все же. Посторонний, в сущности, человек за Мирру тревожится, а я вроде как и не беспокоюсь. — Ну… — Во-первых, такое уже бывало. Мирра чудесная, не подумайте дурного, она прекрасная мать, но музыка… в общем, если речь о музыке, ее вполне может занести так, что она обо всем забудет. Мне этого не понять, я технарь, но Мирра устроена именно так: есть музыка, а есть все остальное. Во-вторых… нет, я не мистик, но… — Это вы про то, что если думать или тем более говорить про возможные неприятности, можно накаркать? — Что-то в этом роде. Тем более, вот прямо сейчас что можно сделать?