И тут Джаспер замечает, что Дон Глоссоп отбивает ритм носком туфли, а его жена чуть заметно кивает головой в такт мелодии. «А может, и всех…» Стук, который Джаспер слышал на крикетном поле во время игры с командой школы Питерборо, не повторился на следующий день. И на следующий. И на следующий за ним. Джаспер убедил себя, что никакого стука и вовсе не было. Однажды после обеда староста корпуса Свофхем-Хаус отправил Джаспера в собор, отнести ноты регенту хора. Порывы восточного ветра срывали последние цветы с вишен и подталкивали Джаспера в спину, так что он почти бежал по Галерее, одной из средневековых улочек Или. Где-то впереди гулко хлопала дверь, распахиваясь и закрываясь, распахиваясь и закрываясь. Он только поравнялся с аркой, как вдруг деревянная створка старинной калитки сорвалась с петель, пролетела в шаге от головы шестнадцатилетнего Джаспера и, с демонической силой ударившись о противоположную стену, рассыпалась в щепки. От свернутой шеи, сломанных ребер и пробитого черепа Джаспера спасло чудо. Напуганный этим происшествием, Джаспер, однако же, поспешил к главным воротам и вошел в полумрак собора. Трепетало пламя свечей. Звучали аккорды органа. По залу расхаживали редкие туристы, но Джаспер не стал любоваться шедевром средневековой архитектуры. В такой вечер лучше сидеть дома. Он прошел по клуатру в капитул, где находился кабинет регента, приблизился к двери и собрался постучать, но тут… Тук-тук… Джаспер еще не постучал, но уже услышал стук. Он огляделся. Никого. Он осторожно поднес руку к двери. Тук-тук… Но ведь он не касался двери! Может быть, кто-то стучит в дверь изнутри? Зачем? Или это шутка? Разве это смешно? И откуда неведомый шутник знает, когда стучать? В двери не было глазка. Джаспер в третий раз приготовился постучать в дверь. Тук-тук… Наверное, в кабинете регента кто-то был. Джаспер толкнул тяжелую дверь. Она приоткрылась. Регент хора сидел за письменным столом, в дальнем конце комнаты, и читал газету «Таймс». – А, де Зут! Где твои манеры? Пора бы уже запомнить, что прежде, чем войти, положено стучаться… Пурпурное пламя Дин крутит руль, Зверюга сворачивает с шоссе А2 на кольцевую развязку у Ротэм-роуд. «Чудом добрались». В Блэкхите спустило колесо. Пока Дин с Гриффом его меняли, Джаспер сидел на обочине. «Интересно, как у богатеньких получается владеть миром, если по жизни от них никакой пользы…» Мотор Зверюги взрыкивает. «Если накроется карбюратор, то придется потратить еще пятнадцать фунтов, вдобавок к пяти за колесо». Несмотря на два-три выступления в неделю, долг Дина «Лунному киту» и «Сельмеру» выражается в немыслимой сумме. «Когда я работал у мистера Кракси, денег в кармане было больше… Нам кровь из носу нужен контракт на альбом. Нужен хит. И за выступления надо бы больше денег просить…» Мимо круглосуточной кафешки на Уотлинг-стрит, где собираются дальнобойщики, гоняющие фуры по маршруту Лондон – Дувр – Европа; мимо старых казарм, законсервированных на случай войны; мимо лабиринта муниципальных застроек – когда Дин был мальчишкой, здесь простирались поля; и на вершину холма Уиндмилл-Хилл, а там сила тяжести берет свое и Зверюга катит вниз, туда, где уже виднеется россыпь грейвзендовских крыш, узкие улочки и переулки, воронки от давних взрывов, стройплощадки, подъемные краны, железнодорожная ветка к Рамсгиту и Маргиту, шпили, газгольдеры, коробка новой больницы, корпуса многоэтажных домов и бурые сточные воды Темзы, где баржи причаливают к целлюлозно-бумажному комбинату «Империал пейпер», к фабрике «Смоллет инджиниринг», к цементному заводу компании «Блю сёркл», и дальше, на эссекском берегу, трубы теплоэлектростанций в Тилбери. Дым фабричных труб завис в неподвижном воздухе жаркого июльского вечера. – Добро пожаловать в рай, – объявляет Дин. – Если думаешь, что здесь уныло, съезди в Гулль в середине января, – говорит Грифф. – Рай – это дорога в Рай, – изрекает Джаспер. «Ага, понять бы еще, что это значит», – думает Дин. – Тут все такое… самобытное, – говорит Эльф. «Она что, издевается?» – думает Дин и уточняет: – В каком смысле? – Да так… это комплимент. – Ну извини, здесь нет таких красот, как в Ричмонде. – Нет уж, это ты извини, что я вся такая богатенькая и бестолковая и настоящей жизни в глаза не видела. Я исправлюсь. Начну смотреть «Улицу Коронации». Дин выжимает сцепление. Зверюга катит с холма. – Я думал, ты издеваешься. – С какой стати? – Да кто ж вас поймет… – Кого – вас? Богатеньких и бестолковых? Дин долго молчит, потом произносит: – Это я дергаюсь. Прости. Эльф фыркает: – Ну да, кто бы дергался… Тут же все твои друзья-приятели. Зверюга разгоняется на крутом склоне. «С того и дергаюсь… – мрачно размышляет Дин. – Вот Эльф с Джаспером увидят бабулю, Билла и Рэя и подумают: „Ну и троглодиты!“ А бабуля, Билл и Рэй увидят Эльф и Джаспера и подумают: „Ишь какие фуфыри!“ А в „Капитане Марло“ нас запросто могут освистать. Или на смех поднимут. И вообще, чем ближе к Гарри Моффату, тем мне хреновее…» – И что за хренью вы здесь маетесь?! – Отец гневно уставился на Дина. Рынок на Квин-стрит полон людей. Скиффл-группа, сколоченная Дином на этой неделе, самозабвенно исполняла «Not Fade Away»[45]. Билл и бабуля Мосс организовали складчину и в подарок на Диново четырнадцатилетие купили настоящую электрогитару, чехословацкую «футураму». Песню отыграли, ни разу не слажав, а в крышке табачной жестянки поблескивали медные монетки. Кенни Йервуд и Стюарт Кидд пели и играли на стиральной доске, но лидером группы был Дин. Это Дин выучил аккорды, Дин задавал тон, Дин не позволял Кенни и Стюарту струхнуть. Девчонки же смотрели. А некоторые даже восхищались. Впервые за долгие месяцы Дину было весело, а не кисло и уныло. Ну, до тех пор, пока не появился отец. – Я кого спрашиваю?! – Пап, мы тут просто… играем, – пробормотал Дин. – Играете? Вы попрошайничаете! – Нет, что вы, мистер Моффат, – начал Кенни Йервуд, – это не попрошайничество, а… Отец Дина наставил на него палец: – Так, валите отсюда, вы оба. Кенни и Стюарт Кидд с сожалением глянули на приятеля и смылись. – О матери бы подумал! Вот что она скажет?! Дин сглотнул: – Но мама же играет на пианино… – Дома! Не прилюдно! Не на весь белый свет! Ну-ка, подними… Отец презрительно посмотрел на жестянку с монетками, дождался, пока сын ее поднимет, и повел его через дорогу, к газетному киоску мистера Денди. Рядом с киоском стояла большая пластмассовая копилка для сбора пожертвований, в виде черного лабрадора-поводыря, с прорезью для денег на макушке. – Высыпай. Все, до последнего фартинга. Деваться было некуда. Все монетки исчезли в прорези. – Еще раз такое учудишь – и прости-прощай твоя гитара. Мне плевать, кто там тебе ее подарил. Ясно тебе? Дин ненавидел отца, ненавидел сам себя за то, что не может дать ему отпор, и ненавидел отца еще больше за то, что из-за него ненавидел себя. – ЯСНО ТЕБЕ? На Дина пахнуло водочными парами и табаком. Запах Гарри Моффата. Прохожие останавливались, глазели.