– Так вот. Сообщи вы заранее о своем приезде… – А мы как раз не хотели сообщать о своем приезде, – добродушно объяснил Уилсон. – Решили вас порадовать. А точнее – огорошить. – П… прошу прощения? – Огорошить, – повторил Уилсон. – Ну сами понимаете. Как вы нас огорошили, прикарманив средства Паркер-фонда. И как вы присвоили чужие труды, огорошив тем самым мисс Зотт… или правильнее будет сказать «мистера Зотта»? Элизабет, стоявшая в другом конце лаборатории, удивленно вздернула брови. – Послушайте… – начал Донатти, ткнув пальцем в сторону Зотт. – Не знаю, что вам наговорила вот эта женщина, но смею вас заверить… – Он умолк, не окончив фразы. – А вас за каким чертом сюда принесло? – спросил он, указав пальцем на Фраск. – После той гнусной лжи, которую вы имели наглость отправить в «Лайф»? Мой адвокат собирается подать на вас в суд. – Он повернулся к Уилсону. – Вы, наверное, не в курсе, Уилсон, но много лет назад мы уволили Фраск. Эта особа на нас зуб точит. – Это верно, – согласился Уилсон. – Уже наточила, и весьма остро. – Вот именно! – подтвердил Донатти. – Кому же знать, как не мне, – добавил Уилсон. – Ведь я – ее адвокат. Донатти выпучил глаза. – Донатти… – начала Эйвери Паркер, порывшись в сумке и достав оттуда лист бумаги. – Не хочу показаться бесцеремонной, но у нас мало времени. От вас нам нужна лишь подпись – и можете идти. – Она протянула Донатти документ, в заголовке которого значилось четыре простых слова: «Уведомление о расторжении контракта». Донатти уставился на бумагу, потеряв дар речи, и Уилсон ему растолковал, что Паркер-фонд недавно купил контрольный пакет акций Гастингса. Именно то письмо, которое Фраск направила в журнал «Лайф», по словам Уилсона, заставило попечителей фонда как следует приглядеться… бла-бла-бла… использование служебного положения… бла-бла-бла… решили принять на себя управление… Донатти не мог сосредоточиться. Разве они находятся не в бывшей лаборатории Кальвина Эванса? Он слышал, как где-то вдалеке бубнит Уилсон – про «некомпетентное управление», «фальсификацию результатов» и «плагиат». Больше всего ему сейчас хотелось выпить. – Мы проводим сокращение штатов, – объявила Фраск. – Кто это «мы»? – очнулся Донатти. – Я провожу сокращение штатов, – поправилась Фраск. – Ты – секретарша, – выдохнул Донатти, будто устав от этих загадок. – И мы тебя уволили, не забыла? – Фраск теперь начальник отдела кадров, – объяснил ему Уилсон. – Мы попросили ее подыскать нового начальника сектора химических исследований. – Но ведь этот сектор возглавляю я, – напомнил ему Донатти. – На эту должность мы наметили другого кандидата, – сообщила Эйвери Паркер. И кивнула на Элизабет. От удивления та отпрянула. – Исключено! – прогремел Донатти. – А вас никто не спрашивал, – отрезала Эйвери Паркер; уведомление поникло у нее в руке. – Но так и быть: мы можем оставить вопрос вашей занятости тому, кто хорошо знает ваши способности. – Она вновь кивнула в сторону Элизабет. Все обернулись к ней, но та будто не слышала; ее вниманием завладел брызжущий слюной Донатти. Подбоченившись, Элизабет слегка подалась вперед и прищурилась, будто всматривалась в окуляр микроскопа. На пару секунд воцарилась тишина. Затем Элизабет выпрямилась, показывая, что с нее довольно. – Вы уж извините, Донатти, – сказала она, протягивая ему шариковую ручку. – Но такая работа вам не по уму. Глава 43 Мертворожденный – Не многие способны меня удивить, миссис Паркер, – сказала Элизабет, наблюдая, как Фраск выпроваживает Донатти из лаборатории. – Но вам это удалось. Эйвери Паркер покивала: – Вот и славно. Наше предложение идет от сердца. Надеемся, вы его примете. И кстати: обращайтесь ко мне «мисс», а не «миссис». Мисс Паркер. Я не замужем, – сказала она, – и, вообще говоря, никогда не состояла в браке. – Я тоже, – отозвалась Элизабет. – Да. – Голос Эйвери Паркер опустился на октаву ниже. – Я догадываюсь. От этой перемены тона Элизабет вдруг ощутила укол раздражения. По милости журнала «Лайф» этот тон теперь преследовал ее повсюду и весь мир знал, что Мадлен родилась вне брака. – Не знаю, насколько вы осведомлены о деятельности Паркер-фонда, – начал Уилсон, прохаживаясь по лаборатории с редкими остановками, чтобы прочесть надпись на какой-нибудь папке. – Мне известно, что ваши интересы лежат преимущественно в области экспериментальной химии, – ответила, повернувшись к нему, Элизабет. – Но ваш фонд вырос из католической благотворительной организации. Вы спонсировали церкви, хоры, приюты… – Она застыла, внезапно осознав смысл последнего слова. А затем внимательнее пригляделась к Уилсону. – Да, основатели фонда были приверженцами католицизма; однако наша основная миссия носит исключительно светский характер. Мы ставим своей целью подбирать наиболее подходящие кадры для решения самых актуальных проблем современности. – Уилсон сдвинул в сторону какую-то папку, не скрывая, что искал нечто иное. – Семь лет назад, когда мы оказывали спонсорскую помощь вам лично, вы занимались как раз одной из таких проблем – абиогенезом. Известно вам это или нет, мисс Зотт, но мы приехали в Гастингс в первую очередь ради вас. Ради вас и Кальвина Эванса. При упоминании этого имени у нее сжалось сердце. – С Эвансом связана непонятная история, вы согласны? – спросил Уилсон. – Похоже, никто не знает, какая судьба постигла его научное наследие. Эти мимоходом сказанные слова обрушились на нее ураганом. Она выдвинула табурет, села и стала смотреть, как Уилсон рыщет по лаборатории, будто кладоискатель, обшаривая каждый укромный уголок и надеясь отыскать в его недрах что-нибудь огромное. – Ваша позиция мне ясна, – продолжал он, – но, думаю, вам небезынтересно будет узнать о наших планах по модернизации значительной части оборудования. Взмахом руки он указал на полку, где притулился никому не нужный дистиллятор. Под рукавом пиджака сверкнула запонка. – Вот такого рода. К этому аппарату, как видно, не прикасались годами. Но Элизабет не реагировала. Она впала в ступор. В возрасте десяти лет Кальвин упомянул в своем дневнике рослого, богатого с виду человека со сверкающими запонками, который в шикарном лимузине заявился в приют. По предположениям Кальвина, стараниями этого мужчины приют получил новенькие учебные пособия по естествознанию. Но вместо того чтобы радоваться этим книжкам, Кальвин затаил злобу. «Живу тут взаперти, хотя место мое совсем не здесь. Никогда его не прощу. Этого дядьку. Нипочем. До самой смерти». – Мистер Уилсон… – окликнула она безжизненным голосом. – Вы говорите, что ваш фонд поддерживает только светские проекты. Охватывают ли они сферу образования? – Образования? Ну разумеется, – ответил он. – Мы оказываем спонсорскую помощь нескольким университетам… – Нет-нет, я о другом: случалось ли вам обеспечивать учебниками какую-нибудь школу… – Да, изредка, но… – Или сиротский дом? От удивления Уилсон прирос к месту. Стрельнул глазами в сторону Паркер. Между тем перед мысленным взором Элизабет возникло письмо Кальвина, адресованное Уэйкли. «НЕНАВИЖУ СВОЕГО ОТЦА. НАДЕЮСЬ, ЕГО НЕТ В ЖИВЫХ». – Католический приют для мальчиков, – уточнила она. И опять Уилсон стал искать поддержки у Паркер. – В Сиу-Сити, штат Айова. Наступила гнетущая тишина, нарушаемая только судорожными всхлипами вытяжки. Элизабет сверлила Уилсона недобрым взглядом. Ее вдруг осенило: предложенная ей работа – не более чем уловка. Они нагрянули сюда с одной-единственной целью: изъять труды Кальвина. Коробки… Вот что влекло эту парочку. То ли Фраск сболтнула лишнее, то ли они сами сделали логический вывод. Но так или иначе, Уилсон и Паркер купили Гастингский институт, причем на законных основаниях; юридически труды Кальвина перешли к ним в собственность. Теперь ее осыпали комплиментами и кормили обещаниями в надежде, что она укажет тайник с его наработками. А если и это не сработает, они еще смогут разыграть последнюю карту. У Кальвина Эванса осталась кровная родня. – Уилсон… – срывающимся голосом заговорила Паркер. – Сделайте одолжение. Я бы хотела побеседовать с мисс Зотт наедине. – Нет! – отрезала Элизабет. – У меня есть вопросы; мне нужно знать правду… Из Паркер словно выпустили воздух. – Ступайте, Уилсон. Через пару минут я к вам присоединюсь.