– Прошу прощения? – смешался голос. Элизабет замялась. – Извините, – сказала она. – А вы вообще кто? – Это вы кто? – требовательно спросил голос. – Ладно, ладно, – согласилась Элизабет. – Я подыграю. Говорит Элизабет Зотт, мне нужно поговорить с мисс Фраск. – Элизабет Зотт, – повторили в трубке. – Уже смешно. – Какие-то проблемы? – спросила Элизабет. Ее выдала интонация. Собеседница отбросила сомнения. – Ох, – выдохнула она. – Это действительно вы. Прошу прощения, мисс Зотт. Я ваша фанатка. Для меня большая честь вас обслужить. Ожидайте, пожалуйста, соединения. – Зотт, – спустя мгновение прозвучал другой голос. Явилась – не запылилась! – Ну здравствуй, Фраск, – ответила Элизабет. – Возглавляешь в Гастингсе отдел кадров? А Уэйкли знает, что ты увлекаешься телефонными розыгрышами? – Зотт, три пункта, – затараторила Фраск. – Во-первых: статья – блеск. Всегда знала, что ты еще будешь мелькать на обложках, но чтобы в таком издании? Гениально. Желаешь подобраться к хору – иди туда, где молятся хористы. – Что-что? – Во-вторых: экономка у тебя – что надо… – Гарриет – не экономка… – Стоило мне сказать, что я звоню из Гастингса, как она послала меня куда подальше. Даже настроение мне подняла. – Фраск… – В-третьих: мне надо как можно скорее тебя увидеть: скажем, сегодня, где-то через час, если получится. Помнишь того богатея-инвестора? Он вернулся. – Фраск… – вздохнула Элизабет. – Ты знаешь, я и сама люблю пошутить, но… Фраск рассмеялась: – Пошутить? Какие могут быть шутки? Нет, Зотт, слушай меня внимательно. Я вернулась в Гастингс, причем на самый верх, честное слово. Этот твой инвестор увидел письмо, которое я написала в «Лайф», и тут же со мной связался. Подробности лично, сейчас некогда. Я тут навожу порядок. Господи, обожаю разгребать завалы! Ну ты едешь или нет? Да, и еще. Сама не верю, что обращаюсь к тебе с такой просьбой, но ты не могла бы захватить с собой этого чертова кобеля? Инвестор жаждет с ним познакомиться. Когда Гарриет вошла в адвокатскую контору «Хэнсон энд Хэнсон», у нее затряслись руки. Тридцать лет кряду, приходя на исповедь к своему духовнику, она жаловалась, что муж пьет, сквернословит и не посещает мессу, что обращается с нею как со своей личной рабыней, да еще и обзывается. И духовник тридцать лет кряду кивал, а потом втолковывал, что многое зависит от нее самой. Можно, к примеру, молиться о том, чтобы получше выполнять супружеские обязанности, или хорошенько приглядеться к себе, чтобы понять, чем она огорчает мужа, или уделять больше внимания своему внешнему виду. Следуя его советам, она подписалась на женские журналы – это же библия самосовершенствования, на все случаи жизни. Впрочем, каким бы советам она ни следовала, ее отношения с мужем не налаживались. Более того, порой от этих советов становилось только хуже: вот, например, сделала она химическую завивку, «чтобы, – как говорилось в журнале, – его заинтриговать», так вместо этого мистер Слоун без умолку брюзжал, что от нее воняет. В конце концов, с появлением в ее жизни Элизабет Зотт она поняла, что новая одежда или другая прическа ей ни к чему. А требуется ей, скорее всего, нечто совсем другое: карьера. В журнальном бизнесе. Неужели кто-нибудь в целом мире лучше разбирается в журналах, чем она сама? Да быть такого не может. И она способна доказать это на деле, поскольку точно знает, с чего начать. С публикации той статьи Рота, отложенной в долгий ящик. По мнению Гарриет, Рот допустил типичную ошибку, не просчитав, куда пристроить свой материал: он вбил себе в голову, что статья о женщинах в науке заинтересует только научные журналы. Гарриет знала, что это не так. Набрав его номер, она приготовилась изложить свой план, однако услышала автоответчик, сообщавший, что Рот все еще… где там он застрял?.. Во Вьетнаме. Пришлось отправить статью без его разрешения. Ну а что? Если примут, пусть спасибо скажет, а если отклонят, хуже уж точно не будет. Упакованную рукопись она принесла на почту: взвесила, приложила почтовый конверт с маркой и своим адресом, чтобы стимулировать отправку ответа, затем три раза прочитала «Аве Мария», два раза перекрестилась, один раз глубоко вдохнула – и опустила бандероль в прорезь почтового ящика. По прошествии двух недель ответа все еще не было; ее кольнула тревога. По прошествии четырех месяцев ее обожгло чужое равнодушие. Ей захотелось посмотреть правде в глаза. Быть может, в журналах она разбирается не столь досконально, как привыкла считать. Быть может, никому и не нужна Гарриет, которая носится со статьей Рота, точно так же как никому не нужна Элизабет, которая носится со своим абиогенезом. А может, мистер Слоун, позавидовав новообретенному счастью Гарриет, решил покарать ее всеми доступными способами. И стал уничтожать приходящую на ее имя корреспонденцию. – Мисс Зотт… – проворковала дежурная администраторша Гастингса, когда в вестибюле появилась Элизабет. – Я сообщу мисс Фраск о вашем приходе. – И воткнула в гнездо коммутатора какой-то штепсель. – Приехала! – полушепотом известила кого-то девушка. – Вы не могли бы. – Она вытянула перед собой «Путешествие вокруг света на корабле „Бигль“»[32]. – Я как раз поступила в вечернюю школу. – Охотно, – сказала Элизабет, расписываясь прямо на обложке. – Вы молодчина. – Только благодаря вам, мисс Зотт, – серьезно выговорила девушка. – А можно, пожалуйста, еще попросить вас журнал подписать? – Нельзя, – отрезала Элизабет. – «Лайф» для меня умер. – Ой, извините, – смутилась девушка. – Я «Лайф» вообще не читаю. У меня вот, самая свежая публикация про вас. Она достала откуда-то толстый глянцевый журнал. Элизабет опустила взгляд и с ужасом поняла, что с обложки таращится ее собственное лицо. «В чем важность их умов» – читалось на обложке «Вога». Когда они цокали шпильками по коридору, разрезая доносящийся из лабораторий приглушенный рокот генераторов и вентиляторов, Фраск сообщила, что встреча состоится в бывшей лаборатории Кальвина. – Почему именно там? – насторожилась Элизабет. – По настоянию толстосума. – Рад знакомству, мисс Зотт, – сказал Уилсон, высвобождая свои длинные ноги из перекладин табурета. Он протянул ей руку, и Элизабет мигом произвела оценку: тщательно постриженные седые волосы, глаза цвета полыни, шерстяной костюм в карандашную полоску. Шесть-Тридцать тоже не терял времени даром: придирчиво обнюхав незнакомца, он повернулся к Элизабет. Все чисто. – Давно хотел с вами встретиться, – проговорил Уилсон. – Мы ценим, что вы нашли возможность приехать в срочном порядке. – «Мы»? – удивленно переспросила Элизабет. – Он хочет сказать, что я тоже здесь. Из лаборантской появилась женщина лет пятидесяти с папкой-планшетом в руках. Волосы ее, некогда соломенного цвета, мало-помалу сдавались на милость возраста. Для этой поездки она, как и Уилсон, выбрала брючный костюм, только небесно-голубого цвета и, невзирая на элегантно-строгий пошив, менее официальный, поскольку на лацкане красовалась дешевая брошь в виде ромашки. – Эйвери Паркер, – представилась женщина, нервно стиснув руку Элизабет. – Приятно познакомиться. Закончив исследовать Уилсона, Шесть-Тридцать приступил к знакомству с Паркер. Обнюхал ее голень. – Привет, Шесть-Тридцать, – сказала она. Наклонилась и прижала к бедру его голову; тот, распознав запах, в изумлении запрокинул голову. – Не иначе как учуял мою собаку, – пояснила Паркер, снова притягивая его к себе. – Бинго – твой большой поклонник. – Она смотрела на него сверху вниз. – Высоко ценил твою работу в кулинарной передаче. Невероятно умная человеческая особь. – Нам понадобятся акты инвентаризации всех лабораторий, – сказала она, поворачиваясь к Фраск. – А еще нам нужно знать, что может потребоваться лично вам, мисс Зотт, – добавила она с оттенком почтительности, – для текущих исследований. То есть для вашей научной работы здесь, в Гастингсе. – Для продолжения вашей работы по абиогенезу, – вставил Уилсон. – В последнем выпуске программы вы объявили, что хотите вернуться к своим научным исследованиям. Лучше места не найти. Элизабет склонила голову набок: – Ну почему же, могу назвать пару мест получше. В последний раз она тоже заходила в эту лабораторию под бдительным оком Фраск; тогда, однако, Фраск заявила, что вещей Кальвина здесь не осталось, что Шесть-Тридцать тут делать нечего и что вскоре на свет появится Мадлен. С тоской рассмотрев исписанную незнакомым почерком офисную доску, висящую на стене, Элизабет вновь перевела взгляд на мистера Уилсона. Тот, как рулон материи, высился над бывшим табуретом Кальвина. – Право, не хочу отнимать у вас время, – сказала Элизабет, – но я даже помыслить не могу о возвращении в Гастингс. Это личное. – Оно и понятно, – отозвалась Эйвери Паркер. – После всего, что здесь произошло, ни у кого язык не повернется вас упрекать. И все же прошу дать мне шанс вас переубедить. Элизабет обвела глазами помещение; взгляд ее задержался на одной из оставшихся после Кальвина табличек. Которая сурово предупреждала: «Не входить». – Извините, – сказала Элизабет. – Но не стоит даже пытаться. Эйвери Паркер посмотрела на Уилсона, который в свою очередь обернулся к Фраск. – Не выпить ли нам кофе? – вскочила та. – Подам свежесваренный, полный кофейник. А тем временем Паркер-фонд озвучит для вас кое-какие планы. Но не успела она дойти до порога, как дверь лаборатории распахнулась. – Уилсон! – воскликнул Донатти, словно приветствуя друга после долгой разлуки. – Только что узнал о вашем приезде. – Он бросился вперед, протягивая руку, словно не в меру ретивый продавец. – Все бросил и тут же примчался сюда. Вообще-то, я в отпуске, но… – Тут он осекся при виде знакомого лица. – Мисс Фраск? – поразился он. – Вы что тут?.. – А потом резко обернулся к немолодой хмурой женщине с папкой-планшетом в руках. Прямо у нее за спиной стояла – какого черта? – Элизабет Зотт. – Здравствуйте, доктор Донатти. – Эйвери потянулась к нему для рукопожатия, но в этот миг у него бессильно упала рука. – Рада наконец увидеть вас лично. – Простите, а вы кто?.. – высокомерно спросил он, избегая смотреть на Зотт, как некоторые избегают зрелища солнечного затмения. – Меня зовут Эйвери Паркер. – Она отдернула руку. А когда он в растерянности застыл, повторила: – Паркер. Вы же знакомы с Паркер-фондом. Паркер. От испуга у него отвисла челюсть. – Сожалею, что мы прервали ваш отпуск, доктор Донатти, – продолжала Эйвери. – Но зато скоро у вас будет… масса свободного времени. Помотав головой, Донатти снова повернулся к Уилсону: