– Ты чем-то расстроена, зайка? Мэд обхватила материнское лицо своими маленькими, перемазанными мелом ладошками: – Я – нет. А ты – да. Когда Мэд ушла играть на улицу, Гарриет обмолвилась про «уста младенца», но Элизабет сделала вид, что не расслышала. Ей и без того было известно, что дочь умеет читать ее, как раскрытую книгу: Мэд и раньше улавливала то, что другие тщательно скрывали. На прошлой неделе во время ужина она ни с того ни с сего произнесла: «Гарриет никогда не любила». «Шесть-Тридцать все еще себя винит», – вздохнула она как-то за завтраком. «Доктору Мейсону надоели вагины», – изрекла перед сном. – Вовсе я не загрустила, Гарриет, – солгала Элизабет. – У меня, вообще-то, есть отличные новости. Гастингс предложил мне работу. – Работу? – сказала Гарриет. – Но у тебя уже есть работа – причем такая, которая позволяет и зарабатывать, и ребенка растить, и собаку выгуливать, и исследования свои продолжать, и даже греблей заниматься. Многие ли женщины могут этим похвастаться? Ни одна, подумала Элизабет, да и самой ей хвалиться особенно нечем. Плотный график выжимал из нее все соки, непостоянство дохода угрожало благополучию семьи, а ее самооценка достигла нового дна. – Не нравится мне эта затея, – бурчала Гарриет, и без того недовольная внезапностью учебы, перечеркнувшей все ее планы. – После того, как они обошлись с тобой и мистером Эвансом? Хватит и того, что тебе приходится лебезить перед всеми этими недоумками, которые сюда таскаются. – В науке все так же, как и в других областях, – оправдывалась Элизабет. – Одни преуспевают, другие нет. – Я говорю, что думаю, – не унималась Гарриет. – Но кому, если не науке, дано отсеивать слабоумных? Разве не это нам внушал Дарвин? Что слабые особи в конечном счете вымрут? – Но она заметила, что Элизабет уже не слушает. – Как ребеночек? – Донатти взял ее под руку и повел в свой кабинет. Опустив глаза, он немало удивился: пальцы у нее были перебинтованы точно так же, как и в день увольнения. Зотт бросила в ответ какую-то фразу, но он пропустил ее мимо ушей – увлекся обдумыванием своего следующего шага. За последние несколько славных лет, пока ему не докучал союз Зотт – Эванс, все в институте наладилось. Не в смысле реальных успехов, но работа кипела. Даже этот идиот, Боривиц, как будто ума набрался. Создавалось впечатление, что Эванс должен был умереть, а Зотт – уйти именно для того, чтобы другие химики расправили крылья. Однако тогда же о себе напомнил старый нарыв. Тот самый щедрый инвестор. Явился – не запылился. Выпытывал, к какой матери все это время мистер Зотт отправлял его деньги. Где статьи? Достижения? Результаты? Пока Зотт вещала о неожиданной реакции положительных ионов, Донатти смотрел в окно. Боже, какая же нудятина эта ваша наука. Он кашлянул, маскируя свое безразличие. Время шло к обеду с коктейлями; надо бы закругляться. Он вспомнил, как давным-давно, еще в колледже, нахваливали его коктейли на основе мартини. И вдруг его осенило – а не податься ли в бармены? До выпивки он большой охотник; и руку, так сказать, уже набил. Его миксы действовали на друзей окрыляюще, точнее, опьяняюще. Кроме того, в миксологии прослеживался научный подход. А подводные камни? Зарплата, что ли? Кстати, о зарплатах: из институтского бюджета на Зотт он мог выделить однозначное число – ноль. Но надо выкручиваться: она ему нужна, потому что нужна инвестору – или, скорее, нужен: и мистер Зотт, и его треклятый абиогенез. По правде говоря, обо всем процессе Донатти имел сугубо поверхностные представления. Месяцами избегал телефонного общения с этим толстосумом. А когда его прижали к стенке, поинтересовался-таки у сотрудников, не занимался ли кто-нибудь исследованиями, которые можно подтянуть под эту тему. Угадайте, кто поднял руку? Боривиц. Вот только Боривиц не мог связно представить свою работу. Тогда-то Донатти и заподозрил неладное, а Боривиц оправдывался тем, что успел обсудить с Зотт вопросы абиогенеза во время случайной встречи, и – верите ли? – результаты оказались идентичными. – Заявляю со всей ответственностью: возвращение в Гастингс – большая ошибка, – причитала Гарриет, вытирая кофейные чашки. – Со второго раза все сложится, – уверяла Элизабет. Обсчиталась маленько, подумал Шесть-Тридцать. Глава 21 Э. З. В секторе химии возвращение Зотт отметили вручением ей нового лабораторного халата. – Это от всего коллектива, – сказал Донатти. – В знак того, как сильно нам вас не хватало. Удивленная этим жестом, она с радостью приняла подарок и тут же надела его под редкие аплодисменты, сопровождаемые редкими смешками. Она взглянула на инициалы над карманом. На старом халате было вышито «Э. Зотт», а на этом – только «Э. З.». – Нравится? – спросил доктор Донатти, подмигивая. – Кстати, – он скрючил палец, призывая ее следовать за ним в кабинет, – разведка доложила, что вы все еще занимаетесь абиогенезом. Элизабет замерла на месте. Она никому не рассказывала о том, что продолжает собирать данные. Только Боривиц мог что-то разнюхать: во время его последнего визита к ней домой она отлучилась к Мэд, проснувшейся после дневного сна, а когда вернулась, застала Боривица за просмотром ее рукописей. – Вы что там роетесь? – возмутилась она. – Ничего, мисс Зотт, – сказал он, явно уязвленный ее тоном. – Я и сам кое-что накропал, – заявил Донатти, устраиваясь за своим столом. – Приняли в «Сайенс джорнал». – На какую тему? – Ничего сенсационного. – Он передернул плечами. – Теория РНК и все такое. Вы же знаете, как это бывает: время от времени приходится что-то пописывать, иначе теряешь хватку. Но я-то как раз хотел узнать про ваши успехи. Когда можно будет ознакомиться с вашей статьей? – Сейчас у меня много параллельных задач, – ответила она. – Если в течение полутора месяцев мне дадут возможность погрузиться в мою тему, я смогу вас чем-нибудь порадовать. – Погрузиться в свою тему? – удивился Донатти. – Кажется, это в стиле Кальвина Эванса? При упоминании имени Кальвина лицо Элизабет померкло. – Не сомневаюсь, вы еще помните, что ваше отделение работает по другим принципам, – говорил Донатти. – Здесь все основано на взаимопомощи. Мы – команда. Мы в одной лодке, – съязвил он. Краем уха он слышал ее разговор с коллегой, в котором она призналась, что все еще занимается греблей. Ну, может быть, брось она греблю, смогла бы, вероятно, посерьезней продвинуться в своих изысканиях. Впрочем, успев ознакомиться с ее рукописями, он глазам не поверил, насколько она преуспела; до Боривица это пока не дошло. Тот как был идиотом, так и остался. – Вот, – сказал Донатти, протягивая ей огромную стопку бумаг. – Начните с набора рукописей. А еще у нас заканчивается кофе. И пообщайтесь с нашими ребятами – узнайте, у кого какие запросы. – Запросы? – возмутилась Элизабет. – Я же химик, а не лаборант. – Нет, вы лаборант, – отрезал Донатти. – Вас уже давно списали со счетов. Вы же не думали, что вот так просто сюда заявитесь и получите свою прежнюю ставку, – нет уж, слишком долго вы прохлаждались. Пока условия такие: для начала придется попотеть, а там посмотрим. – Мы так не договаривались. – Расслабься, девочка, – протянул он. – Это не… – Как вы меня назвали? Он не успел ответить – в кабинет заглянула секретарша и напомнила ему о встрече. – Послушайте, – обратился он к Элизабет, – пока Эванс был жив, вы пользовались привилегированным статусом, и многие по сей день поминают вас недобрым словом. Поэтому теперь нам придется доказывать, что что вы занимаете заслуженное место. Вы же умница, Лиззи. А я не стану чинить вам препятствий. – Но я шла на зарплату научного сотрудника, доктор Донатти. На ставку лаборанта мне не прожить. У меня на иждивении ребенок. – Кстати, об этом, – сказал он, тряхнув рукой. – Еще один бонус. Я добился выделения средств на ваше дальнейшее образование. – Серьезно? – переспросила она. – Гастингс профинансирует мою аспирантуру? Донатти встал с места и потянулся, высоко задрав руки над головой, словно только что вышел из спортзала. – Нет, – ответил он. – Речь о том, что вам, на мой взгляд, пригодятся навыки стенографистки. Нашел для вас заочные курсы. – И он протянул ей брошюру. – Прелесть в том, что заниматься можно в свободное время, хоть дома. С учащенным сердцебиением Элизабет вернулась к своему столу, захлопнула папки и направилась прямо в дамскую комнату, где заперлась в самой дальней кабинке. Гарриет как в воду глядела. Что же теперь делать? Впрочем, погрузиться в раздумья не получилось: из соседней кабинки донесся стук. – Эй? – окликнула Элизабет. Стук прекратился. – Ау? – Элизабет снова подала голос. – Вы в порядке? – Не вашего ума дело, – услышала она в ответ. Помедлив, Элизабет все же предприняла еще одну попытку: – Может, вам нужно… – Оглохла, что ли? Отцепись от меня, черт возьми! Голос показался знакомым. – Мисс Фраск? – спросила она, вспомнив, как много лет назад, после смерти Кальвина, сотрудница отдела кадров устроила ей экзекуцию. – Это вы, мисс Фраск? – Кому, черт побери, там неймется? – гремел воинственный голос. – Элизабет Зотт. Сектор химии. – Мать честная. Зотт. Принесла же нелегкая.