Мейсон удивленно покачал головой. – Но у меня был помощник. – Она кивнула на Шесть-Тридцать, который стоял у детского стульчика и ждал, не перепадет ли ему какое-нибудь лакомство. – Ну, безусловно. Без собак никуда! Мы с женой решили завести собаку в качестве, так сказать, репетиции, предварительного заезда перед тем, как завести ребенка, – сказал он, внимательно разглядывая сковороду. – А металлическая мочалка есть? – Слева от вас. – Кстати, о предварительных заездах, – продолжил он, плеснув прямо на руку немного средства для мытья посуды. – Уже пора бы. – В смысле? – Пора в лодку садиться. Год прошел. Элизабет рассмеялась: – Забавно. Он обернулся; с его рук падали на пол мыльные капли. – А что забавного? Теперь смутилась Элизабет. – У нас одно место высвободилось. Второе. Вы нам как раз подходите, желательно приступить как можно раньше. Не позднее следующей недели. – Что? Нет. Я… – Устала? Занята? Может, в цейтноте? – Времени действительно нет. – А у кого оно есть? По-моему, люди преувеличивают сложности взрослой жизни, как по-вашему? – Стоит решить одну проблему, как появляются еще десять. – Тесить! – выкрикнула Мадлен. – Знаете, если я и могу помянуть добрым словом службу в морской пехоте, то лишь за то, что меня там приучили заправлять койку сразу после подъема. А вот освежающие брызги воды в лицо с правого борта на заре нового дня… они примиряют со всем на свете. Под болтовню Мейсона Элизабет сделала несколько глотков кофе. Она прекрасно понимала, что примирение со всем на свете необходимо ей сейчас как воздух. К ней вернулась скорбь, но не по горячо любимому мужчине, а по отцу, каким он мог бы стать. Элизабет изо всех сил старалась не рисовать в своем воображении, на какую высоту Кальвин мог бы подбросить Мэд, с какой легкостью носил бы дочку на плечах. Ни Элизабет, ни Кальвин не помышляли о детях; Элизабет и сейчас твердо верила, что женщину нельзя принуждать к деторождению. В итоге она стала матерью-одиночкой, незаурядным специалистом в самом ненаучном эксперименте всех времен: воспитании другого человеческого существа. Каждый день, связанный с исполнением родительских обязанностей, превращался для нее в экзамен, к которому она не подготовилась. Вопросы сыпались со всех сторон, а варианты ответов были наперечет. Ей случалось очнуться в холодном поту ото сна, в котором раздавался стук в дверь, на пороге возникало некое ответственное лицо с пустой корзиной в руках и сообщало буквально следующее: «Мы завершили проверку вашего последнего отчета об исполнении родительских обязанностей и, к сожалению, ничего утешительного сказать не можем. Вы уволены». – Долгие годы я пытался приобщить жену к гребле, – рассказывал тем временем доктор Мейсон, – думаю, ей бы понравилось. Но она постоянно отказывалась – надо полагать, из-за того, что в эллинге женщину днем с огнем не сыщешь. Но я же не сумасшедший. Женщины отнюдь не чужды гребле. Вы, например. Существуют и женские гребные клубы. – Где? – В Осло. – В Норвегии? – Вот, кстати, эта малышка, – сказал он, показывая на Мэд, – точно будет грести по правому борту. Заметили, как естественно она переносит вес на правую сторону? Оба обернулись к Мадлен, которая тем временем пристально разглядывала свои пальцы, словно удивляясь, почему они разной длины. Накануне вечером при чтении вслух из «Острова сокровищ» Элизабет поймала на себе взгляд Мэд, застывшей с раскрытым ртом в благоговейном восхищении. Элизабет одарила Мэд ответным восхищением, но совсем иного толка. Уже очень давно ни одна живая душа не выражала ей такой степени доверия. Ее моментально захлестнуло волной любви к несмышленой крохе. – Вы не поверите, как много можно сказать о ребенке уже в таком возрасте, – сообщил Мейсон. – Будущее «я» проявляется в незаметных деталях. Ваша малышка, например, способна трезво оценивать обстановку. Элизабет кивнула. На прошлой неделе она зашла проверить Мэд во время тихого часа и увидела, как дочь, сидя в кроватке, объясняет нечто важное их псу. В полном замешательстве Элизабет отступила на шаг назад и замерла: Мэд, раскачиваясь туда-сюда, как задетая шаром кегля, жестикулировала в такт бесконечному потоку гласных и согласных звуков, что колыхались вразнобой, словно чистое белье на веревке, но произносились с азартом настоящего знатока. Шесть-Тридцать слушал с неподдельным интересом, просунув нос между прутьями деревянной решетки и подрагивая ушами на каждом слоге. Мэд на миг умолкла, будто утратив нить рассуждений, а потом наклонилась поближе к псу и вновь затараторила. – Гагадугагадубубубу, – аргументировала она свою точку зрения. – Путипутимамату. Элизабет вдруг поняла, что жизнь с ребенком чем-то сродни жизни с инопланетянином. Поначалу обе стороны волей-неволей идут на взаимные уступки, а потом какое-то время притираются друг к другу, вот только привычки инопланетянина меняются, а твои остаются прежними. И это печалило Элизабет. Ведь ее космическая кроха, в отличие от взрослых, всегда была готова открывать для себя что-то новое и видела чудеса во всем, даже в самых простых явлениях. Месяц назад Элизабет заслышала истошный крик, бросила на полпути эксперимент, стоивший ей целого часа работы, и опрометью кинулась в гостиную. – Что случилось, Мэд? – Стремительно, как вертолет, Элизабет приземлилась в зоне бедствия. – Что такое? С круглыми от удивления глазами Мэд показала ей зажатую в ручонке ложку. «Смотри, – казалось, говорила она таким жестом, – я нашла эту штуку прямо тут! На полу!» – Речь не только о физической активности, – гнул свое доктор Мейсон. – Гребля – это стиль жизни. Я прав? Доктор обращался к Мэд. – Аф, – ответила ему Мэд, не переставая молотить по деревянному лотку. – Кстати, у нас новый тренер, – сообщил Мейсон, поворачиваясь к Элизабет. – Талант! Я ему заочно вас представил. – Правда? И уточнили, что я женщина? – Зенсина! – вскричала Мэд. – Дело в том, мисс Зотт… – Доктор Мейсон, обходя острый вопрос, взял полотенце, смочил под краном и подошел к сидящей на детском стульчике Мэд, чтобы вытереть ей липкие ладошки, а затем продолжил: –…Что у нас возникали постоянные проблемы со вторым номером. Между нами говоря, второй не умеет работать веслом, его взяли по старой университетской дружбе. Но теперь это не имеет значения, так как в прошлые выходные он катался на лыжах и умудрился сломать ногу, – Мейсон старательно прятал свою радость, – в трех местах! Мадлен вытянула перед собой ручонки; доктор спустил ее на пол. – Очень жаль, – сказала Элизабет. – Ценю ваше доверие. И все же у меня мало опыта. Я выходила с вами нá воду всего несколько раз, и то благодаря Кальвину. – Альвину, – проговорила Мадлен. – Как это – мало опыта? – удивился доктор Мейсон. – Вы шутите? Вас же тренировал сам Кальвин Эванс. В двойке. С такой практикой вы намного ценнее любого прилипалы из бывших однокурсников. – У меня дел невпроворот, – повторила она свою попытку. – В половине пятого утра? Домой вернетесь раньше, чем малышка заметит ваше отсутствие. Парная двойка, – произнес он таким тоном, словно речь шла о специальном предложении, которое действует в пределах ограниченного срока. – Помните? У нас уже был разговор. Элизабет покачала головой. Точно так же рассуждал и Кальвин: как будто нет на свете ничего важнее гребли. Особенно ей запомнился случай, когда ранним утром команда четверки с рулевым возмущалась, что один парень опаздывает. Рулевой позвонил ему домой и узнал, что тот слег с температурой. «Ну ладно, а во сколько появишься?» – только и спросил он. – Мисс Зотт, – сказал Мейсон, – не хочу на вас давить, но позвольте начистоту: вы нам нужны позарез. Знаю, мы сидели в одной лодке всего несколько раз, но я помню свои ощущения. К тому же гребля сразу поднимет вам настроение. Как и нам всем, – добавил он, вспоминая свое сегодняшнее утро. – Попросите какую-нибудь соседку. Вряд ли она откажется посидеть с ребенком. – В полпятого утра? – Эту сторону гребли еще никто не воспел, – проговорил доктор Мейсон, направляясь к выходу. – Тренировки проходят до начала рабочего дня. – Я согласна, – сказала Гарриет. – Серьезно? – удивилась Элизабет. – Мне только в радость, – продолжала Гарриет таким тоном, словно всем вокруг радостно вскакивать затемно. Но истинная причина крылась в поведении мистера Слоуна. Он все больше пил, все чаще сквернословил, и Гарриет могла оградить себя единственным способом: держаться от него подальше. – Всего-то три раза в неделю. – Это предварительный заезд. Вероятно, меня больше не позовут. – Все будет в порядке, – заверила ее Гарриет, – вы с блеском выдержите испытание. Но через два дня, шагая по эллингу мимо стаек сонных гребцов, недоуменно глядевших ей вслед, Элизабет почувствовала, что убежденность Гарриет и настойчивость доктора Мейсона несколько чрезмерны. – Доброе утро! – приветствовала она всех подряд. – Здорóво! – Каким ветром ее к нам занесло? – услышала она негромкий голос. – Господи прости, – прошелестел другой. – Мисс Зотт, – окликнул ее доктор Мейсон из дальнего конца эллинга, – сюда! Через лабиринты крепких тел ей удалось пробиться к группе взъерошенных парней, будто бы только что получивших скорбную весть. – Элизабет Зотт, – твердо сказала она и протянула руку. Ни один не снизошел до рукопожатия. – Сегодня Зотт сядет на второй номер, – объявил Мейсон. – У Билла множественный перелом ноги.