Впрочем, вернёмся к событиям августа 1939 г. Из материалов дела не видно, какие же именно обстоятельства привели прокурора Советского Союза Михаила Панкратьева и наркома внутренних дел Лаврентия Берию к мысли о необходимости откомандировать своих людей в Свердловск. Понятно, что имел место некий сигнал в Москву о творящихся в городе экстраординарных криминальных происшествиях – похищениях и зверских убийствах малолетних детей – но от кого этот сигнал мог поступить, неясно. Первое, что приходит на ум – естественное движение милицейской отчётности о криминальной активности в регионе, из-за чего соответствующая справка попала на глаза какому-то компетентному работнику Главного управления РКМ в Наркомате НКВД в Москве. Проницательный работник сопоставил данные за несколько месяцев и понял, что в Свердловске действует серийный убийца-педофил (как отмечалось выше, термина «серийный убийца» в те годы не существовало, но, разумеется, само явление многоэпизодных убийств на сексуальной почве было хорошо знакомо следственным работникам). В подобное предположение, однако, категорически не верится. Во-первых, милицейские руководители в Москве вряд ли узнали об убийствах детей в Свердловске ранее работников союзной Прокуратуры. Из материалов дела видно, что требование переслать в Главное управление РКМ Наркомата НКВД копии оперативных материалов, добытых уральскими оперсотрудниками в мае-июле, было получено в Свердловске лишь 18 августа. Во-вторых, невозможно представить, чтобы столь скандальная информация, потенциально способная скомпрометировать ведомство, была передана из НКВД в союзную прокуратуру. В реалиях тех дней это кажется просто немыслимым. Наркомом внутренних дел тогда являлся, как отмечено выше, Берия, и его отношения с Панкратьевым, сменившим Вышинского на посту прокурора СССР лишь 31 мая 1939 г., были весьма далеки от доверительных. Панкратьев выступал против предпринятых Берией попыток пересмотра некоторых дел, начатых Ежовым во времена «Большого террора». Отношения руководителей двух правоохранительных структур были недружественны и продолжали ухудшаться всю вторую половину 1939 г., что предопределило в конечном счёте отставку Панкратьева с поста прокурора Союза менее чем через год. Потому сложно представить, что Берия позволил своим подчинённым передать надзорному ведомству сведения, бросающие тень на Наркомат. Произошло нечто другое, не совсем понятное. Возможно, была некая жалоба, причём не обязательно в союзную прокуратуру или наркомат внутренних дел; некое письмо могло быть отправлено в ЦК ВКП(б) или кому-то из депутатов Верховного Совета СССР. Информация, содержавшаяся в этом сообщении, спровоцировала обмен мнениями на самых высоких этажах власти, по результатам которого было решено направить в регион людей опытных и объективных, причём из разных ведомств, дабы они на месте разобрались в уральских делах и помогли свердловским товарищам сделать необходимую работу, если только в этой помощи действительно существовала необходимость. Как бы там ни было, в последней декаде августа в Свердловск примчались следователь по важнейшим делам прокуратуры СССР – таких за глаза называли «важняками» – и старший опер общесоюзного угро. Вот тут-то поволноваться, надо думать, пришлось всем – и сотрудникам уголовного розыска, и следователям прокуратуры, да и партийным руководителям тоже. Понятно было, что московские визитёры наделены большими властными полномочиями, но сколь далеко они пожелают зайти в своей работе и какие суждения о ситуации в области вынесут, никто наперёд знать не мог. По результатам работы этих людей можно было ожидать как наград, так и увольнений, причём увольнений с большей вероятностью. В этой весьма тревожной для руководства областных УНКВД и прокуратуры обстановке закрывать расследование похищения ребёнка в Нижнем Тагиле представлялось, мягко говоря, опрометчивым. С одной стороны, город расположен вроде бы далеко от Свердловска и произошедшее представляется никак не связанным с тем, что творилось в столице Урала. А с другой, – мало ли как поведут себя московские визитёры, затребуют вдруг отчётность о случаях аналогичных похищений в районах, а тут – абсолютно беспомощное расследование, с полудюжиной безграмотных протоколов и бредовыми подсчётами алиментов. Потому розыск Маргариты Фоминой никто в августе формально не прекратил, хотя, скажем прямо, никто девочку особо и не искал. Судя по всему, следователь-«важняк» Краснов ничего не узнал об убийстве Герды Грибановой в июле 1938 г. и тех перипетиях, что сопровождали то беспомощное расследование. То ли от Краснова скрыли случившееся, то ли он сам не пожелал слишком уже углубляться в историю, решив, что события годичной давности интереса представлять не могут, – сказать сейчас невозможно. Но помимо этого преступления, он также ничего не узнал и о похищении Бори Титова в феврале 1939 г., скорее всего, потому, что к тому времени все связанные с ним милицейские документы были по-тихому отправлены в печь. Самым ранним преступлением, на которое обратил внимание Краснов, оказалось нападение на Раю Рахматуллину. Но ещё до того, как приступить к тщательному изучению материалов уголовного дела и личному передопросу свидетелей, следователь из Москвы оказался вынужден с головой погрузиться в новую криминальную драму. Потому что 20 августа 1939 г. в Свердловске пропал ещё один ребёнок. Глава XI. В августе тридцать девятого Коленька Савельев, которого мама, знакомые и все соседи называли ласково Никой, мальчик в возрасте 2 лет 8 месяцев, пропал без вести прекрасным летним днём 20 августа прямо из двора дома №50 по улице Мамина-Сибиряка, в котором живал с самого рождения. Анна Васильевна Савельева, мама мальчика, встала в тот день очень рано – в 4 часа утра – и помчалась в магазин швейных и галантерейных товаров в Пионерском посёлке. То есть, конечно же, не в сам магазин, который был закрыт в это время, а в очередь желающих в него попасть. Занимать место в очереди надлежало как можно ранее, ведь если отправиться ко времени открытия, то подойти к магазинным дверям было уже просто-напросто невозможно. Анна ушла из дома не попрощавшись с сыном – тот крепко спал, зачем же будить мальца? – не догадываясь, что более живым его не увидит. Анна Васильевна, молодая, крепкая женщина 25 лет, выполняла в семье обязанности добытчицы, она не работала, как говорится, сидела на хозяйстве, что было нетипично для советских семей той поры. В очереди у магазина в Пионерском посёлке Анна Савельева пробыла вплоть до 15 часов. После открытия торговой точки выяснилось, что товара нет, но его, возможно, завезут в течение дня, а потому очередь не расходилась, дожидаясь появления заветного крепдешина, бязи и подкладочного шёлка. Наконец, во второй половине дня заветный дефицит «выбросили» на прилавки и обладатели бесценных мест в очереди сумели обменять свои советские рубли-«фантики» на столь нужный товар. После почти 10-часового ожидания это смогла сделать и Анна Савельева. Счастливая, она помчалась домой, чтобы поесть, отдохнуть и перевести дыхание; очереди в советские магазины зачастую становились подобны гладиаторским ристалищам, а потому после похода в магазин следовало потратить некоторое время на восстановление сил. Но Анна не успела восстановить силы, потому как узнала от соседей, что сынок её Коленька пропал, а бабушка, наблюдавшая за ним, убежала на поиски внучка. Побросав ставшие ненужными покупки, помчалась на поиски и Анна. Так началась эта история – увы! – далеко не первая и не последняя в серии таинственных исчезновений детей летом 1939 г. в Свердловске. Что же показали первоначальные опросы тех людей, что находились в доме №50 по улице Мамина-Сибиряка днём 20 августа? Бабушка мальчика – Елена Фёдоровна Блинникова-Каширская, нестарая ещё 51-летняя женщина – отпустила его погулять в 11 часов утра. Ника гулял во дворе в компании ребят постарше, одному из которых было 10 лет, а другому – 12. Если говорить совсем точно, то прогулка заключалась в том, что мальчишки сидели на лавочке и болтали, никакой беготни, озорства или глупых затей. Мальчики жили тут же, они хорошо знали Нику, не обижали его и, скажем так, подстраховывали его на случай возможных неприятностей. Ника был мальчиком общительным, дружелюбным, не по годам развитым, но при этом осторожным, к чужим людям не шёл, всегда помнил мамин запрет на разговоры с посторонними (не забываем, что летом 1939 г. уже весь Свердловск полнился пересудами о похищениях и убийствах детей – это была самая животрепещущая тема в очередях!). Нике было неполных 3 года, но мама во время первого допроса описала уровень его развития в таких выражениях: «Развит хорошо, можно определить по развитости, (что) ему 4-5 годков. Разговаривает хорошо, знает адрес наш. Фамилию знает, как отца звать, меня и т.д. Я считаю, что он не пойдёт с чужим человеком. Он только мог уйти со знакомым каким ему». То есть мальчик вполне ориентировался в обстановке и был осторожен, можно даже сказать, боязлив. Итак, Ника находился на лавочке во дворе, и его бабушка, выходившая на крыльцо несколько раз, это видела. Что последовало затем? Вот как рассказала об этом Блинникова (в документах встречается двоякое написание фамилии женщины, то Блинникова-Каширская, то просто Блинникова): «…я вышла, их не оказалось всех троих, куда они ушли не видела я этого. Пошла посмотреть, это значит было в 12-м часу дня. Встретила ребят, спросила их, где мой внучек Коля, они мне ответили, что не видели его, так как они уходили в „Динамо“, а он с их слов якобы остался у ворот». Детали эти очень важны, чуть позже станет ясно, какая же интрига кроется в этих «ушли-пришли», «якобы остался». Чтобы стало ясно, о чём идёт речь в рассказе Елены Блинниковой, поясним, что упомянутый ею «Динамо» – это магазин в районе пересечения улиц Мамина-Сибиряка и Ленина. Мальчикам, отправившимся в магазин «Динамо» от дома №50 по ул. Мамина-Сибиряка следовало пройти около 800 м. в одну сторону. Любопытно, что статья в «Википедии» сообщает, будто магазин «Динамо» на первом этаже бывшего общежития Управления НКВД появился только в 1962 г., что не соответствует действительности. Магазин существовал с самого момента постройки «Городка чекиста» (именно так именовался этот квартал в довоенные годы) и оказался связан с драматическими событиями лета 1939 г. Ещё одна любопытная деталь, имеющая непосредственное отношение к сюжету: именно в этом здании на ул. Ленина, д.69 в те августовские дни проживал Артур Брагилевский, командированный в Свердловск лейтенант союзного УР. И сделаем ещё парочку важных пояснений: от дома №50, в котором жил пропавший мальчик Коля, до дома №19 по улице Первомайской, в котором жила убитая годом ранее Герда Грибанова, всего 140 метров, а до дома №109 по улице Луначарского, от которого был похищен 10 февраля Боря Титов, чуть менее 200 метров, фактически через квартал. Как видим, все три дома расположены поблизости. Карта Свердловска с указанием мест исчезновения малолетних детей в 1938-1939 гг. Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищение 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной; 6 – похищение 22 июля 1939 г. Вали Камаевой; 7 – похищение 27 июля Лиды Сурниной; 8 – похищение 20 августа 1939 г. Ники Савельева. При взгляде на неё нельзя не обратить внимание на то, что после первых трёх эпизодов преступник начал расширять область своей активности, перенеся её к окраинам города. Однако, восьмой эпизод произошёл буквально в том же самом квартале, в котором годом ранее была похищена, а потом найдена убитой Герда Грибанова. Казалось довольно очевидным, что близость 1, 2, 3 и 8, локализованных на площади менее 0,6 км2 , не может быть случайностью. Преступник явно был связан со Сталинским районом Свердловска, возможно, проживал в тех кварталах, либо приезжал в гости к родственникам, либо регулярно появлялся там по причине учёбы или работы и т.п. По большому счёту, уже после исчезновения Ники Савельева при надлежащей аналитической работе уголовного розыска можно было организовать поисковую операцию с весьма ненулевым шансом на успех. Правда, для этого требовалось добиться ясности в определении примет разыскиваемого, а этого УР к концу лета 1939 г. сделать как раз и не смог. Итак, в 12 часу Елена Блинникова-Каширская поняла, что Ники нет во дворе и никто не знает, где он находится. Женщина немедленно приступила к поискам, она бросилась на улицу, заметалась, стала спрашивать людей. Какая-то женщина сказала, что видела, как шли по улице два мальчика постарше, а за ними бежал следом маленький мальчик, похожий на Нику. (Тут сразу встаёт вопрос о том, насколько искренен был рассказ мальчиков, ходивших в магазин «Динамо», но о подозрениях чуть позже.) Блинникова заволновалась до такой степени, что не спросила у женщины, как её зовут и в какую сторону шли мальчики – в сторону улицы Ленина, то есть к магазину «Динамо», или нет? В общем, раздрай душевный, растерялась женщина! А многие не растерялись бы на её месте? Блинникова позвонила в отдел милиции и сообщила о похищении ребёнка, попросила прислать кинолога с собакой. Женщина знала, что при похищении девочки в Пионерском посёлке месяцем ранее быстро приехал милиционер с собакой и была организована поисковая операция. Сейчас никто кинолога высылать не стал, но милиционер посоветовал женщине явиться во второе отделение РКМ и подать письменное заявление о случившемся. Подобную предупредительность трудно объяснить одним только желанием помочь, вспомним, что ещё месяцем ранее дежурные милиционеры во всех территориальных отделах категорически отказывались принимать от родителей заявления об исчезновении детей, а теперь – надо же! – вдруг обнаружилось столь удивительное внимание, совсем не свойственное советской милиции. Причина такой благожелательности проста до неприличия: к этому времени уже все территориальные и транспортные подразделения милиции были ориентированы на максимально внимательное отношение в любым заявлениям об исчезновении детей, а потому никому из дежурных не хотелось получить от начальства выговор за халатное отношение к служебным обязанностям. Елена Федоровна послушалась данного ей совета и отправилась в отдел милиции, где в 13 часов дежурный сержант официально зарегистрировал поданное ею заявление об исчезновении ребёнка. После этого Блинникова, не возвращаясь домой, продолжила розыск внука на улицах, прилегавших к кварталу, в котором тот жил. В четвёртом часу дня Анна Савельева, мать пропавшего Ники, вернулась из магазина с покупками и, узнав, что произошло в её отсутствие, немедленно подключилась к поискам. В скором времени в район улиц Мамина-Сибиряка, Первомайской и Ленина прибыл настоящий десант милиционеров в форме и в штатском. Работой сотрудников уголовного розыска руководил оперуполномоченный Игнатьев. Уголовное дело пока не возбуждалось, поскольку требовалось разобраться в том, что же именно произошло. Уже в ходе первого допроса, проведённого вечером 20 августа, то есть в день исчезновения мальчика, Анна Савельева заявила, что подозревает в причастности к случившемуся соседку, некую гражданку Масленникову Евдокию Васильевну. Дамочка была из разряда тех, кого советские обыватели очень не любили: во-первых, работала продавцом в универмаге №3 на углу улиц Малышева и 8-го Марта, а «торгашей» в Советском Союзе простые граждане ненавидели, так сказать, по умолчанию, искренне и от всего сердца; во-вторых, Евдокия в свои 30 лет являлась молодой вдовой, а подобная категория женщин всегда вызывает у людей семейных чувство настороженности, хотя настороженность мужей обычно иного рода, нежели их жён. Савельева прямо заявила, что у неё серьёзный конфликт с Масленниковой, который дошёл до того, что 11 августа они даже подрались. Причина заключалась в том, что кто-то вымазал краской окна Масленниковой и выбросил её таз в выгребную яму. Масленникова подозревала, что это проделки Савельевой, хотя последняя утверждала, что не имеет к упомянутым выходкам отношения, дескать, вдовую работницу универмага ненавидят все в округе. В общем, налицо была очередная коммунальная драма, уже далеко не первая для читателей этой книги. Рассказывая о событиях 20 августа, Анна сообщила следующие детали, бросавшие тень, по её мнению, на поведение Евдокии Масленниковой. Прежде всего, Евдокия ушла на работу почему-то в час дня, хотя её смена начиналась только в четыре часа. Ну, а кроме того, часом ранее, то есть около полудня, Масленникова зачем-то оказалась в Пионерском посёлке, возле того самого магазина, в очереди у которого стояла Анна Савельева. Увидев последнюю, Масленникова почему-то развернулась и побежала прочь, несколько раз обернувшись на ходу. В этой истории подозрительно было не то, что Масленникова убегала от Савельевой, оглядываясь, а нечто совсем иное. Одним из старших мальчиков, с которыми играл пропавший Ника, был сын Масленниковой Леонид. Вот это уже действительно вызывало подозрения: не мог ли Леонид сделать что-то с маленьким Колей, пока его мамаша следила за Анной Савельевой, дабы та своим возвращением не помешала задуманному? Рассказ неизвестной свидетельницы, сообщившей Блинниковой о двух мальчиках постарше и бегущем за ними малыше, отлично соответствовал такому развитию событий. Оперуполномоченный Игнатьев допросил 13-летнего Юрия Бельцова, одного из двух мальчиков постарше, подле которых на скамейке сидел Ника. Бельцов полностью подтвердил рассказ бабушки пропавшего мальчика о том, что они втроём: Коля Савельев, Леонид Масленников и он, Юрий Бельцов, – довольно долго сидели во дворе дома на лавочке, всё было как обычно, никто к ним не подходил, ничего подозрительного не происходило. Затем Юрий и Леонид отправились в магазин «Динамо», Нике запретили идти за ними, тот и не пошёл. Бельцов утверждал, что видел это, поскольку он с Леонидом играл «в салочки» на тротуаре и несколько раз оглядывался. Ника вышел из двора и сел на лавочку у ворот со стороны улицы. К нему никто не подходил и никто к нему не обращался. Это был последний раз, когда Бельцов видел Нику. Игнатьев весьма дотошно допросил Юрия Бельцова о его перемещениях, очевидно, надеясь понять, как же далеко тот мог увести малыша, если только действительно повинен в похищении? Юрий рассказал о своём походе в магазин вместе с Леонидом, о том, как они вдвоем пошли по улице Ленина и встретили одноклассника Бельцова, некоего Родиона Горохова. Ребята не были друзьями, просто отучились один год вместе, Бельцов даже не знал место проживания Родиона. Они поболтали немного, Горохов даже попросил у Бельцова 50 копеек, которых ему не хватало на покупку удочки, но Юрий денег не дал, поскольку не имел. Оперуполномоченный проверил в тот же вечер рассказ свидетеля, и оказалось, что Бельцов не обманывал, упомянутая встреча действительно состоялась именно с такими точно деталями, как об этом рассказывал Юрий. По всему выходило, что Леонид и Юрий не причастны к похищению Ники, если только они не спрятали малыша где-то на пути от дома к магазину. Допросил Игнатьев в тот же день и Евдокию Масленникову. Работница прилавка честно объяснила причину враждебного отношения Анны Савельевой – та считала, что её муж, Сергей Савельев, отец пропавшего Ники, поддерживает с Евдокией интимные отношения. История, скажем прямо, тривиальная и даже скучная, но сколько же глупостей и преступлений совершено именно по причине такого рода неупорядоченных отношений между людьми! Евдокия объяснила и свой поход в Пионерский посёлок, где её видела Анна и причину раннего ухода на работу – в целом всё, сказанное ею, звучало обыденно и не казалось подозрительным. Оперуполномоченный Игнатьев с привлечением милиционеров и работников коммунального хозяйства во второй половине дня 20 августа и на следующий день провёл большую работу по осмотру кварталов, прилегавших к месту исчезновения Ники Савельева. В ходе этой муторной и не всегда приятной работы осматривались дома, чердаки и подвалы, выгребные ямы уборных, мусорные кучи и колодцы. В соседнем квартале был обнаружен сухой колодец, давно забитый мусором; его расчистили до дна на глубину более 10 метров. Пропавшего мальчика отыскать не удалось – ни живым, ни мёртвым. Поздним вечером сержант Игнатьев написал начальнику 2-го отделения уголовного розыска Чемоданову рапорт, в котором подвёл первые итоги розыска. Уместно процитировать самую существенную его часть: «Соседи, родители и ближайшие соседи все говорят, что мальчика никто не видел и не видели, чтобы кто-либо вёл его по улице. Снова все также подтверждают, что мальчик Коля к чужому человеку не пойдёт. Я своими мыслями думаю, предполагаю, не мог ли какой-то-либо шофер смять мальчика автомашиной, подобрать последнего и увезти куда-либо, лишь бы скрыть следы преступления». Следует, конечно, отдать должное Игнатьеву и всем свердловским милиционерам – в эти августовские дни они поработали очень плотно и активно. Именно такой и должна быть работа правоохранительных органов при поступлении информации о похищении человека – немедленное реагирование с максимальным привлечением сил. Вспомним, что в это время в Нижнем Тагиле в такой же аналогичной ситуации милиционеры ходили от стола к столу и думали, как бы получше написать постановление о прекращении расследования, которое они толком даже не удосужились начать. Помимо предположения о травмировании или даже убийстве малыша в результате ДТП, оперуполномоченный ОУР Игнатьев в скором времени стал склоняться к ещё одной весьма достоверной версии, к которой его подтолкнула беседа с Антониной Одношевиной. Эта женщина проживала в доме №52 по улице Мамина-Сибиряка, то есть по соседству с Савельевыми, и хорошо знала всех действующих лиц драмы. Женщина рассказала Игнатьеву о подозрительном человеке, привлёкшем её внимание примерно за неделю до исчезновения Ники Савельева. Примерно 13 или 14 августа незнакомый Одношевиной мужчина около часа просидел на лавочке у ворот дома №50 – того самого, в котором жил Коленька. Затем этот же человек появился 17 числа. Оба раза он подолгу оставался на одном месте без всякой видимой причины, был трезв, в разговоры ни с кем не вступал. Внешность его свидетельница описала в следующих словах: «Среднего роста, в тёмно-синем костюме, на ногах жёлтые кожаные полуботинки, черноволосый, на лицо – бритый, на вид около 35 лет, носит чёрную кепку». Минул ещё один день без всяких новостей и каких-либо подвижек – ни новых свидетелей, ни идей. 23 августа все документы, собранные уголовным розыском по факту исчезновения Коли Савельева, – всего 11 листов – были направлены старшему следователю областной прокуратуры Небельсену, курировавшему расследования летних преступлений против малолетних детей. Пакет и сопровождающая служебная записка, за подписью исполнявшего обязанности начальника ОУР Крысина, имели гриф «совершенно секретно». Это означало, что проводимое в Свердловске расследование было приравнено к одной из высших степеней государственной тайны и о нём нельзя было упоминать в кругу лиц, не имевших допуска к работе с документами данной категории. На самом деле документы, отправленные из уголовного розыска, читал не только Небельсен. Другим заинтересованным читателем оказался прибывший из столицы следователь-«важняк» Краснов. Мы знаем, что ему ничего не было известно об убийстве Герды Грибановой, похищении Бори Титова и других преступлениях против детей, совершённых до апреля 1939 г. включительно. Кстати, ничего об этом не узнал, приехав в Свердловск, и старший оперуполномоченный Артур Брагилевский, хотя, казалось бы, он принадлежал к тому же самому ведомству, что так деятельно проводило расследования по этим эпизодам. Думается, что так произошло как в силу умышленного сокрытия информации сотрудниками правоохранительных ведомств (прокуратуры и уголовного розыска НКВД), так и потому, что сами эти ведомства не знали о некоторых эпизодах, вроде упоминавшейся ранее попытки убийства Ники Плещевой. Почему правоохранительные органы оказались плохо осведомлены – это тема особого разговора, которого нам не избежать и который обязательно состоится в подобающем месте. Сейчас же речь пойдёт о том, как могли расценивать происходившее в Свердловске следователь по важнейшим поручениям Краснов и старший оперуполномоченный Брагилевский. Вся эта свердловская история, насколько командированные могли понять из предоставленных им документов, началась 1 мая 1939 г. и продолжалась практически без перерывов вплоть до последних дней. Хронология выглядела следующим образом. 1) 1 мая: нападение на Раису Рахматуллину, девочку 4 лет, сопровождавшееся нанесением большого числа неглубоких порезов лица. Похищения не было, потерпевшая была найдена возле дома, в котором жила, если точнее, на дорожке на удалении 60 метров от дома. Жертва осталась жива, подозрений на изнасилование или сексуальные манипуляции у следствия не возникло. Расследование запуталось в двух подозреваемых и благополучно затихло. 2) 12 июня: похищение Алевтины Губиной, девочки 2,5 лет, последующее причинение ей тяжелых колото-резаных ранений, большая кровопотеря, жертва преступления чудом осталась жива. Попытка похищение преступнику удалась, девочка была найдена благодаря удачному стечению обстоятельств примерно через час с четвертью после начала поисков. Подозрений на попытку изнасилования или иной сексуальный мотив у следствия не возникло. Уголовный розыск с упоением разбирался в квартирных склоках отца девочки, в том погряз и бездарно провалил расследование. 3) 30 июня: исчезновение Риты Ханьжиной, девочки 3 лет 10 месяцев, прямо из сеней дома, в котором жила жертва. Девочка была разута и не имела привычки ходить босоногой, что явно указывает на то, что она не уходила от дома самостоятельно. Мёртвое тело жертвы найдено на удалении около 3,2 км от места похищения, труп замаскирован камнями весом до 12 кг, что определённым образом указывает на физические кондиции похитителя. Тело найдено в состоянии выраженных посмертных изменений, обусловленных жаркой погодой, явных резаных ран судмедэксперт не описал, присутствуют синяки, указывающие на побои. Есть указания на посмертный анальный половой акт. Акт судебно-медицинского исследования неинформативен и очевидно неполон. Следствие вышло на Сохина Евгения Васильевича, которого, однако, отыскать не удалось. 4) 22 июля: похищение Вали Камаевой, девочки в возрасте 3 лет 4 месяцев. Спустя месяц ребёнок не найден, судьба его неизвестна. Во время следствия были найдены свидетели, соседка Анна Аксёнова и мальчик Борис Горских, видевшие похитителя с Валей. Свидетели сообщили схожие описания, содержавшие указания на особые приметы предполагаемого преступника: неконтролируемое слюноотделение, несимметричность лица («косой рот»), неряшливость, а также очевидная молодость (16-17 лет). Уголовный розыск задержал подозреваемого, отвечавшего полученному описанию, некоего Мочалкина, однако свидетель Горских его не опознал. Второго свидетеля, Анну Аксёнову, отыскать не удаётся, поскольку она уехала из Свердловска на неопределённое время. 5) 27 июля: похищение Лиды Сурниной, девочки в возрасте 4 лет, прямо от ворот дома, в котором та жила. Преступника с похищенной девочкой видели мать и две дочери Голиковы, две работавшие на стройке женщины и жительница Пионерского посёлка Шевелева. Все они дали хорошо согласующиеся описания внешности похитителя разной степени полноты. Эти описания отличаются от описаний, полученных от свидетелей похищения 22 июля Вали Камаевой, – иная одежда, цвет волос и особые приметы преступника, но совпадают в оценке его возраста. Благодаря энергичной поисковой операции тело убитой девочки было найдено на следующий день. Причина смерти – асфиксия, на теле присутствуют ножевые ранения, нанесённые посмертно, имеются указания на посмертный анальный половой акт. Проведёнными оперативно-розыскными мероприятиями выявлен подозреваемый Маруф Гаянов (в милицейских документах имя его писали кому как заблагорассудится – то Маруф, то Магруф), азербайджанец по национальности, опознанный свидетелями по фотографии из паспорта. Маруф задержан, и дело как будто бы раскрыто. Но сам задержанный вину отрицает, указывает на наличие у него алиби, а кроме того… 6) 20 августа от дома, в котором проживал, похищен Николай Савельев, мальчик в возрасте 2 года 8 месяцев. Тщательный осмотр прилегающих к месту похищения кварталов показал, что мальчика нет в этом районе, и он, очевидно, увезён в какое-то довольно отдалённое место. Судьба его неизвестна, но внушает большую тревогу. Так выглядела статистика посягательств на малолетних детей в Свердловске, когда к изучению материалов расследований приступил следователь Краснов. Он ничего не знал о похищении в Нижнем Тагиле Риты Фоминой, и эта деталь с очевидностью указывает на весьма невысокий уровень аналитической работы прокуратуры даже на областном уровне (не говоря уже о всесоюзном масштабе). Хотя в Нижнем Тагиле, скорее всего, знали о свердловских событиях и прибытии в столицу Урала московского следователя-«важняка», никто не заикнулся о наличии схожего инцидента. Какие выводы сделал Краснов по результатам прочтения представленных ему официальных документов? Ход его мыслей мы можем до известной степени восстановить, зная последовательность его действий. Прежде всего, Краснов явно усомнился в опознании Маруфа Гаянова, устроенного уголовным розыском посредством предъявления свидетелям фотографий. Все эти милицейские фокусы следователь по важнейшим делам, разумеется, прекрасно знал и понимал, что подобные «опознания» имеют сугубо ориентирующее значение. Как показывает практика, свидетели по фотографиям с одинаковой уверенностью опознают совершенно разных людей, имеющих весьма приблизительное сходство. Кроме того, фотография с паспорта не даёт представление о росте человека, а в силу очевидных причин рост в данном случае очень важен для правильного опознания. Именно поэтому опознание по фотоснимку обязательно должно подкрепляться очными опознаниями. Следователь начал свою работу с допроса Бориса Горского, того самого мальчика, который видел похитителя, уводившего 22 июля Валю Камаеву. Их общение оказалось исключительно информативным. Выяснилось, что Боря Горский видел преступника не один, а в компании друзей: 9-летнего Виктора Агутова, 11-летнего Ивана Суханова и 12-летнего Алексея Каменьщикова – причём все они обратили внимание на странного юношу. Дело заключалось в том, что у того была аномально большая голова – эта деталь необыкновенно рассмешила мальчишек. Возможно, дело было вовсе не в голове, а растрёпанных волосах незнакомца, но тем не менее типаж у него оказался довольно своеобразным и запоминающимся. Эта мелочь оказалась упущена из виду сотрудниками уголовного розыска и не попала в ориентировки. Точно так же, в силу допущенной небрежности, никто не узнал о том, что помимо Аксеновой и Горского есть и другие свидетели похищения! Теперь, благодаря московскому следователю, эти недочёты были устранены, а описание внешности разыскиваемого преступника обогатилось весьма ценным уточнением. Была и другая польза от встречи Краснова с Горским. Последний не опознал Маруфа Гаянова, и это заставляло думать, что либо в разных эпизодах действовали разные преступники, либо опознание свидетелями похищения Лиды Сурниной было ошибочно. Краснов сообщил Брагилевскому о появлении новых свидетелей и поручил допросить их, что последний и сделал 3 сентября (далее об этих допросах будет сказано особо). Встретился Краснов и со следователем Молотовской районной прокуратуры Губиным, выезжавшим на место обнаружения тела Лиды Сурниной. Дело заключалось в том, что протокол осмотра, написанный Губиным, представлял из себя документ беспомощный и неинформативный. Из него невозможно было уяснить главное: являлось ли место обнаружения трупа местом убийства? Строго говоря, ответ на этот вопрос является основной задачей составителя такого рода протокола, но Андрей Дмитриевич Губин умудрился на него не ответить. Краснов вручил прокурору перо, и тот собственноручно записал все необходимые уточнения, из которых следовало, что Лида Сурнина была убита именно там, где спустя почти сутки было найдено её тело. Встреча Краснова с Губиным произошла 28 августа. В последующем – 28 и 29 числа – московский следователь работал со свидетелями по делу Сурниной, а также матерью убитой девочки. Интерес именно к этому делу вполне понятен – оно было самым недавним по времени, да и показания свидетелей по этому эпизоду следовало признать самыми ценными. Сложно сказать, куда бы привела Краснова его «нить Ариадны», но уже на следующий день в лесу под Свердловском был найден детский труп, так что от передопросов свидетелей следователю пришлось на некоторое время отказаться. Обстоятельства произошедшего в общем виде были таковы: Иван Чамовских, молодой 28-летний шофёр на стройке хладокомбината, в свой выходной день 30 августа поработал в огороде до 11 часов утра, а затем решил поискать груздей в лесу, благо лес начинался прямо за грядками. Около часа он бродил по лесу, отдалившись от дома примерно на километр, пока не заприметил в ложбинке между тремя холмиками кучу хвороста. Выглядела она подозрительно, ветки словно бы специально кто-то навалил в одном месте. Иван без долгих затей подошёл к куче веток, подвинул их в сторону и увидел маленькую голую ногу, явно детскую, одежду подле. Убитую Валю Камаеву не могли отыскать более трёх месяцев, в результате погода и лесные разрушители трупов мало что оставили от тела. Примерно через полтора часа у тела собралось руководство областной милиции во главе с начальником областного управления РКМ Урусовым. Александр Михайлович, один из активнейших участников этой истории, уже нами упоминался и будет упомянут ещё не раз. Имеет смысл сказать несколько слов об этом человеке весьма незаурядной судьбы.