Анатомическая схема с указанием телесных повреждений Риты Ханьжиной. Пояснения к схеме приводятся в тексте. Можно подумать, что убийство девочки было осуществлено практически бескровно, из прижизненных телесных повреждений судмедэкспертом Грамолиным были описаны лишь следы душения да кровоподтёки на голове, однако, подобный вывод вступает в явное противоречие с наличием крови под телом на месте его обнаружения. Экспертиза очевидно неполна, недостоверна и рождает массу вопросов. – на груди и животе полоса жёлтого цвета пергаментной плотности размером 20 см х 2 см. (позиция 4 на анатомической схеме). Судмедэксперт никак не прокомментировал возможное происхождение этого странного дефекта. Можно, конечно, предполагать, что это след посмертного давления какого-то предмета, например, палки, но в данном случае важным представляется мнение специалиста, видевшего упомянутую пергаментную полосу своими глазами; – на левом локте три ссадины размером 1 см х 1 см и 0,5 см х 1,5 см (размер третьей не указан) (поз.3); – половые органы без повреждений, разрывов девственной плевы не обнаружено. – заднепроходное отверстие зияет, растянуто, его повреждений не обнаружено. В конце раздела, посвящённого внешнему осмотру, судмедэксперт словно бы спохватился и лаконично дописал: «Отверстия на кожных покровах причинены (червями) личинками мух». Внутренний осмотр позволил обнаружить следующие повреждения: – На голове в области левого теменного бугра, правой теменной области и в затылочной области кровоизлияния размером 2 см х 2 см, 1 см х 2 см и 0,5 см х 1 см соответственно (поз.1). Кости черепа целы. Наличие кровоизлияний свидетельствует о прижизненных ударах в затылочную часть головы, удары эти были нанесены не с очень большой силой, и хотя были болезненны, не вызвали серьёзных повреждений; – На шее в толще мышечной ткани около подбородка справа выше щитовидного хряща кровоизлияние 2 см х 2,5 см с пропитыванием мышечной ткани кровью (поз.2). Хрящи гортани целы. Очевидно, перед нами следы сдавления шеи руками. Если бы для сдавления использовался шнурок, верёвка, проволока и т.п., то присутствовал бы хорошо различимый опоясывающий след. – Незначительное кровоизлияние под кожей в области подбородка; – Лёгкие воздушны, слегка отёчны, на разрезе серо-красного цвета. Состояние лёгких соответствует тому, которое наблюдается при механической асфиксии, то есть перекрывании путей поступления воздуха в лёгкие; – Сердце содержит тёмную кровь в небольшом количестве, что указывает на обедненность крови кислородом. Это значимый симптом смерти от асфиксии; – Печень, желудок, селезёнка, кишечник и почки без аномалий развития и повреждений, присутствуют следы гнилостных изменений; – Мочевой пузырь сокращён и пуст. Это также важный признак удушения, рефлекторное сокращение мочевого пузыря происходит на второй стадии асфиксии в состоянии глубокого обморока. Заключение судебно-медицинского эксперта Грамолина оказалось вполне логичным: «На основании данных наружного и внутреннего осмотра трупа девочки Ханьжиной считаю, что смерть девочки Ханьжиной насильственная и последовала от асфиксии вследствие сдавления, вероятно руками, на что указывают кровоизлияния на шее и ссадины на лице около рта. В данном случае имело место убийство». Несмотря на логичность вывода, экспертиза эта, весь текст которой уместился менее чем на полутора страницах машинописного текста, оставляет массу вопросов и рождает отчётливое ощущение недосказанности. Эксперт ничего не сказал о давности наступления смерти, хотя из зафиксированного довольно очевидно, что убийство имело место за 3 суток или даже более до момента проведения вскрытия. Удивительно, но никак не описано расположение трупных пятен, а ведь это очень важный признак постмортальных (то есть посмертных) манипуляций с трупом. Подобная небрежность просто поразительна! При этом судмедэксперт многозначительно отмечает такие пустяки, как состояние молочных зубов убитой девочки: «правый резец сломлен, левый резец кариозный». Эксперт видит кариес на левом резце, очевидно, никак не связанный с убийством, но при этом не видит трупных пятен! Примечательно, что описав слом правого резца, Грамолин позабыл объяснить, связано ли это повреждение с фатальным нападением (в принципе, эксперт может высказать некоторые соображения по этому поводу). Ничего не сказано в акте экспертизы о возможности сексуальных манипуляций, и явно ненормальное состояние заднего прохода жертвы не вызвало со стороны специалиста никаких комментариев. Наконец, ничего не сказано о возможном использовании преступником оружия. Из текста экспертизы невозможно понять, чем были нанесены удары в голову, был ли это молоток? Рукоять ножа? Камень? При небольшой площади ударной поверхности (до 20-25 см2) часто удаётся рассмотреть на коже её оттиск, причём орудие не обязательно должно иметь чёткие грани (отпечатывается, например, скруглённое донышко бутылки). Грамолин почему-то не посчитал нужным остановиться на всех этих деталях. Также нельзя считать удовлетворительным его заключение о повреждениях кожи, оставленных якобы личинками мух. Личинки мух, живущих в средней полосе России, в зависимости от температуры окружающей среды появляются из яиц спустя от 10 до 36 часов с момента кладки. Этот интервал тем меньше, чем теплее. Личинки неспособны повредить кожу и имеют внешнее пищеварение, поэтому для их выживания муха вынуждена откладывать яйца в подкожные ткани, прежде всего, в открытые раны. То, что судмедэксперт Грамолин не знал этих очевидных истин, весьма и весьма печально, поскольку в силу своего невежества он написал глубоко ошибочный документ. Убитая девочка имела колото-резаные ранения, причиненные холодным оружием, в этом нас убеждает тот факт, что на месте обнаружения трупа имелось много крови. Если жертву ударили по затылку и задушили, то откуда кровь? Между тем, кровь была как высохшая – на ветках, уложенных поверх трупа, так и жидкая – снизу, о чём и написал в своём рапорте начальнику угро Вершинину начальник 5-го отделения милиции Бородин. Последний, кстати, попал с этим рапортом в преглупое положение. Как мы помним, вечером 4 июля он не поехал вместе с оперуполномоченным Холмогоровым и дежурным по пятому отделению Ушаковым осматривать труп, а ранним утром следующего дня тело убитой девочки уже увезли в секционный зал 1-й горбольницы, то есть Бородин трупа не видел вообще. И получив 5 июля распоряжение Вершинина предоставить областному Отделу уголовного розыска документы по делу, Бородин заметался – на месте обнаружения тела он не был, трупа не видел, а что-то умное доложить надо. Не может же начальник о самом себе написать, что он самоустранился от исполнения служебных обязанностей! А потому Бородин усадил с собой в возок Холмогорова, знавшего дорогу, и другого оперуполномоченного своего отдела Баженова и отправился с ними в лес за Экскаваторный посёлок. Как трое милицейских осматривали местность, мы можем только догадываться, но по результатам осмотра ничего существенного они не увидели. Вот только заметили, что кровь на нижних ветках настила, на котором лежал труп, ещё жидкая, вернее, маркая, пальцы пачкает. И Бородин в своём рапорте с умным видом написал: «…по всем таким признакам преступление совершено ещё недавно…» Какие такие признаки имел в виду лейтенант милиции так и осталось загадкой, ни о чём кроме крови он в своём рапорте не упомянул. Захотел, видимо, блеснуть пинкертоновской остротой ума и проницательностью, вот и брякнул. Получилось глупо. Потому что состояние крови – жидкая или высохшая – это весьма и весьма ненадёжное свидетельство давности её попадания на предмет. Кровь, точнее её жидкая фракция, испаряется гораздо медленнее воды, это связано со сложностью её состава, более того, даже после того, как из-за впитывания и испарения кровь потеряла способность перетекать по поверхности предмета, она продолжает пачкать при прикосновении, то есть способность к переносу при контакте сохраняется ещё долго. Вопрос текучести крови чрезвычайно занимал криминалистов ещё в 19-м столетии. Они пытались открыть какое-то универсальное правило, описывающее это явление. Подобное открытие дало бы немалый прикладной эффект. Однако – увы! – ничего такого сформулировать не удалось. В самом общем виде можно сказать, что в закрытом помещении кровь остаётся в жидком виде около полусуток, то есть 12 часов, и ещё примерно столько же она сохраняет способность оставлять помарки при прикосновении. Однако на эти интервалы очень сильно влияют влажность, температура воздуха и наличие вентиляции. Повышение температуры, снижение влажности и наличие конвекции (перемешивание слоев воздуха) резко повышают скорость высыхания крови, а понижение температуры и неподвижный воздух, соответственно, значительно этот процесс растягивают. Разумеется, имеет значение и количество пролитой крови, и возможность её впитывания, и химический состав, который до известной степени может изменяться от попавших в кровь продуктов пищеварения. В общем, нюансов очень много. Поэтому состояние крови свидетельствует не столько о давности её попадания на предмет, сколько об условиях окружающей среды. Что наблюдения лейтенанта Бородина и подтвердили – кровь на ветках сверху оказалась высохшей, поскольку они обдувались ветром и на них попадали солнечные лучи, а кровь на нижних ветках, под трупом, осталась жидкой, потому что там она сохранялась в иных условиях, то есть в тени и неподвижном воздухе. И никакого указания на недавний срок убийства это наблюдение не содержало. С такой же точно пользой для расследования лейтенант Бородин мог зафиксировать в своём рапорте, что солнце всходит на востоке, а еловая хвоя имеет зелёный цвет. Итак, мы можем не сомневаться в том, что убийца использовал при нападении некое колющее оружие, которым наносил ранения в грудь и живот девочки. Вряд ли это был нож, думается, что судмедэксперт Грамолин, несмотря на крайнюю небрежность своей работы, ножевые порезы опознать бы сумел. Наверно, преступник орудовал шилом или небольшой отвёрткой, как вариант – гвоздём. Очень жаль, что Грамолин не сосчитал число повреждений кожи, по смыслу его фразы «масса таких же отверстий в кожных покровах на туловище, больше на левом боку грудной клетки» можно заключить, что речь идёт о нескольких десятках колющих ударов, нанесённых убийцей. Интересна локализация упомянутых повреждений. На первый взгляд, повреждения на левом боку соответствуют ударам правой рукой в том случае, когда жертва расположена лицом к нападающему. То есть, похоже, что Рита Ханьжна стала жертвой правши. Однако следы трёх ударов по затылку заставляют предположить, что жертва в момент начала нападения находилась спиной к злоумышленнику. Если и после этого он продолжил колоть жертву, не поворачивая её лицом, стало быть, орудие нападения он держал в левой руке. Т.о. предположение, согласно которому преступник должен быть леворуким, нельзя считать опровергнутым. Правда, в начале июля 1939 г. никто ещё и не думал связывать нападения на Герду Грибанову и все последующие инциденты с детьми в одну цепь. Для этого не имелось даже фактических оснований. Ну, в самом деле, при нападении на Раю Рахматуллину в мае и Алю Губину в середине июня использовалось холодное оружие, а в случае с Ритой Ханьжиной, по мнению судмедэксперта, имело место лишь душение, без использования холодного оружия (точнее говоря, судмедэксперт попросту следов оружия не распознал, но с точки зрения проведения следствия это равносильно тому, что оружия не было вообще). Это первое серьёзное отличие. Другое заключается в том, что последняя жертва была умерщвлена посредством удушения, а в случае с Раей Рахматуллиной следы душения вообще не были отмечены. Наконец, преступник в каждом случае по-разному обходился с одеждой: при нападении на Рахматуллину он снял косынку с головы девочки, но не тронул платья, при покушении на Губину сорвал платье и оставил его рядом с раненой девочкой, а в последнем случае – раздел жертву и унёс одежду с собою. В общем, всё это выглядело весьма несхожим и крайне головоломным для советских следователей конца 1930-х гг. Следствия по нападениям на Раю Рахматуллину и Алю Губину вели районные прокуратуры Свердловска, а вот по убийству Маргариты Ханьжиной следствие возглавил следователь областной прокуратуры Небельсен. Возможно, кто-то из работников правоохранительных органов уже догадывался о связи всех этих эпизодов, но нет никаких свидетельств их совместного расследования в то время. Первоначально всё внимание Небельсена оказалось сосредоточено на отце и матери убитой девочки. Видимо, самой перспективной версией представлялось предположение о внутрисемейном конфликте, жертвой которого стал ребёнок. В ходе допросов родителей выяснилось, что Константин Ханьжин до брака имел продолжительную связь с женщиной из той же деревни, в которой проживал. Жена была об этих отношениях осведомлена и по её словам не ревновала. Вообще же, родители жили, если верить показаниям соседей, очень дружно, но вряд ли эта благостная картина сильно повлияла бы на привычную тактику ведения следствия свердловскими пинкертонами (о которой читатель уже составил некоторое представление). Впрочем, довольно скоро внимание от родителей отвлекла в высшей степени значимая информация, ставшая известной при опросе жителей посёлка Красная Звезда. Оперуполномоченный Отдела уголовного розыска Плотников в ходе беседы с некоей гражданкой Бормотовой выяснил, что незадолго до исчезновения Риты Ханьжиной неизвестный мужчина пытался похитить сына жившей неподалёку Марии Апаниной, которая, однако, не позволила ему это сделать. Сообщение Бормотовой было тем более ценно, что в момент обхода жильцов Апанина находилась на работе и не была опрошена. Если бы Плотников при выполнении поручения проявил меньше внимания и настойчивости, то вполне возможно, что упомянутый инцидент вообще не стал бы известен уголовному розыску. Этого, к счастью, не случилось, и Плотников в конце концов разыскал Апанину и опросил её 11 июля. Мария Николаевна рассказала следующее. Около 24 июня – чуть раньше или позже – некий мужчина попытался увести, взяв за руку, её 2-летнего сына. Хватившись мальчика, женщина бросилась на улицу и увидела похитителя. Подняв крик и догнав неизвестного, она подхватила своего мальчугана на руки. Мужчина на происходившее отреагировал спокойно, заявив, что посчитал мальчика потерявшимся и решил отвести его к ближайшему милиционеру. Собственно, на том инцидент оказался исчерпан. Согласно рапорту Плотникова женщина «данного мужчину догнала и может его опознать». В рассказе Марии Апаниной особый интерес Плотникова вызвали два обстоятельства: во-первых, то, что происшествие имело место примерно за неделю до исчезновения Риты Ханьжиной, то есть близость по времени двух инцидентов, а во-вторых, твёрдая уверенность женщины в том, что мужчина этот имеет в посёлке Красная Звезда каких-то знакомых, поскольку она не раз встречала его здесь ранее. Плотников приложил все силы к розыску возможных связей неизвестного похитителя. К работе были привлечены как оперативники уголовного розыска, так и 5-го отделения милиции, к территории ответственности которого относилась Красная звезда. Перед сотрудниками милиции была поставлена задача дойти до каждого жителя района и сообщить ему о розыске человека с приметами, сообщёнными Марией Апаниной. Расчёт правоохранителей строился на том, что район был сравнительно небольшим, поэтому рано или поздно нужных людей отыскать удастся. Удача улыбнулась через две недели. 7 августа Плотников сообщил исполняющему обязанности начальника уголовного розыска Крысину о том, что удалось выявить знакомую таинственного похитителя, по-видимому его любовницу, Голубеву Анну Евгеньевну. Последняя, узнав о подозрениях в адрес своего интимного дружка, согласилась сотрудничать с уголовным розыском. Анна рассказала, что хотя её знакомый вёл себя скрытно и не особенно распространялся о своей жизни, ей удалось тайком заглянуть в его паспорт. Звали мужчину, если верить паспорту, Сохин Евгений Васильевич. Дату рождения и место прописки женщина не запомнила. Анна также сообщила, что давно уже не видела Сохина, который собирался в середине июля уехать на некоторое время из Свердловска к родственникам. Казалось, расследование выходило на финишную прямую. Впервые за всё время похищений малолетних детей в Свердловске правоохранительные органы имели серьёзного подозреваемого и надёжных свидетелей. Надо было брать под стражу Сохина и «колоть» его «на сознанку». Это уголовный розыск умел делать как нельзя лучше. Однако справка из паспортного стола, выданная по запросу уголовного розыска, гласила, что Сохин Евгений Васильевич в числе прописанных в Свердловске граждан не значится. 11 августа оперуполномоченный Плотников сообщил исполняющему обязанности начальника ОУР Крысину о результатах проделанной работы. Александр Васильевич принял информацию подчинённого к сведению, однако особого интереса к ней не проявил. Дело заключалось в том, что новые чрезвычайные события отодвинули поиск таинственного Сохина на второй план и свежая информация заставляла всерьёз усомниться в причастности этого человека к похищениям детей. Глава IX. «…в это время девочка берёт гражданина за руку» Валя Камаева, девочка в возрасте трёх лет и четырёх месяцев, исчезла из двора дома №25 по улице Февральской революции, в котором проживала с родителями и братишкой, 22 июля 1939 г. Как и в предшествующих случаях, исчезновение малолетнего ребёнка произошло совершенно незаметно для окружающих – вот только он играл здесь, перед глазами и – раз! – нет малыша. Однако после того, как ребёнок был уведён из двора, похитителя остановила женщина, хорошо знавшая как саму 3-летнюю Валю, так и её семью. Впервые нашёлся человек, фактически ставший свидетелем преступления, видевший злоумышленника и даже разговаривавший с ним. Впрочем, предоставим слово матери пропавшей девочки. Евдокия Никифоровна Камаева 26 июля – на четвёртые сутки с момента похищения дочери – подала на имя начальника Отдела уголовного розыска заявление. Документ этот в высшей степени любопытен, его содержательную часть имеет смысл воспроизвести целиком, без купюр: «Заявление. 22 июля с. г. около 3-х часов дня со двора дома, где я живу, была уведена моя дочь Валя 3 лет. Работаю я на заводе «Сталькан», на время нахождения меня на работе дочь оставлялась под присмотром соседки по квартире гр. Шаховой, которая не заметила, когда и кем была уведена моя дочь со двора дома, где я живу. При опросе соседей я установила, что гр. Аксенова, проживающая в том же квартале, видела, как моя дочь шла с подростком около 16 лет по улице 9-я января в сторону Площади 1905 года; тов. Аксенова спросила его: «Ты куда её повёл?», на что этот подросток ответил: «А тебе что, я к ним в гости приехал и у них живу». Я вернулась домой с работы около 7 часов вечера и, обнаружив отсутствие дочери, сейчас же заявила в 1-е отделение милиции и была в тот день во всех остальных отделениях милиции гор. Свердловска, затем 23/VII была в кадавернях (устаревшее название морга – прим. А. Р.) и на кладбищах; 24/VII искала на окраинах города, 25/VII была в детприёмнике по ул. Розы Люксембург, в скорой помощи Визовской поликлиники (то есть ведомственной поликлиники Верх-Исетского завода – прим. А. Р.) и в детприёмнике на Сортировке. В итоге все мои поиски на сегодня остаются безрезультатны. Прошу Вас помочь мне оказать помощь в разыскивании дочери. Приметы: волосы короткие светлые – блондинка. За ушами есть следы золотухи. На правой руке и верхней части около плеча следы разреза от операции. На правой ноге выше колена шрам от разреза после операции. 26/VII-39 г. Камаева». Вроде бы и текст предельно простой, а красноречивее сказать вряд ли получится. 22 июля пропал ребёнок, мать несколько суток бегает в одиночку по городу в его поисках – никому до этого дела нет, ни один бдительный милиционер ни в одном отделении милиции не соблаговолил хотя бы ухом повести на просьбу о помощи. Пока, наконец, кто-то не дал Евдокии Камаевой ценный совет: езжай-ка, голубушка, в областной уголовный розыск, там расскажи о случившемся, может, и возьмутся помочь! В угро на самом деле тоже никто не горел желанием заниматься очевидным «глухарём», то есть расследованием с минимальными шансами на раскрытие, но сошлись, по-видимому, несколько факторов. Евгений Валерианович Вершинин, начальник отдела, пребывал в заслуженном отпуске, и заявительница поговорил временно исполняющий обязанности начальника отдела Александр Крысин. Это был человек степенный и рассудочный. Родился Александр Васильевич в 1902 г., закончил 3 класса приходского училища, что по милицейским меркам соответствовало уже вполне нормальному образованию, а во время службы в РККА с июля 1919 г. по февраль 1921-го успел поучиться даже на пехотных командных курсах, которые, правда, не закончил. В Рабоче-Крестьянскую милицию Крысин был зачислен в октябре 1922 г., строго говоря, он был одним из ветеранов ОУР, вторым после Кандазали. За время службы в РКМ Крысин закончил высшие курсы научно-технических экспертов, что превратило его в одного из самых компетентных следователей-криминалистов. В августе 1936 г., к моменту аттестации начальствующего состава свердловской милиции, он уже являлся младшим лейтенантом, начальником 5-го отделения Отдела уголовного розыска[8]. Правда, членом ВКП(б) Александр Васильевич так и не стал – и это, кстати, довольно любопытный момент его биографии – так что особых перспектив служебного роста он не имел, но зато работником являлся квалифицированным, исполнительным и честным. Он не мог пройти мимо истории Камаевой и быстро понял всю важность её сообщения. Крысин распорядился отпечатать на пишущей машинке текст заявления, на которое уже утром следующего дня наложил резолюцию: «Лт. Чемоданову. Для принятия необ. мер. 27/VII». Таким образом, работать по заявлению пришлось операм младшего лейтенанта Чемоданова, того самого, что годом ранее участвовал в расследовании убийства Герды Грибановой и даже ездил проводить обыск в доме Михаила Грибанова, деда убитой девочки. К середине лета 1939 г. он подрос в должности и звании и теперь возглавлял второе отделение ОУР[9]. Можно не сомневаться, что этот человек был в курсе всего творившегося в отделе, и, разумеется, прекрасно знал о недавних преступлениях против малолетних. Чемоданов отнёсся к делу серьёзно, его сотрудники тщательно «прошерстили» прилегающий к улице Февральской революции район и отыскали кое-что действительно ценное. Карта Свердловска с указанием мест исчезновений детей по состоянию на конец июля 1939 г. Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищение 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной; 6 – похищение 22 июля 1939 г. Вали Камаевой. Прежде всего, опера поговорили с Аксёновой, упомянутой в заявлении Камаевой женщиной, которая якобы видела похитителя. Это была молодая, 29 лет, женщина, мать двоих детей, хорошо знавшая семью Камаевых, поскольку их дети вместе играли. Особенно дружили сыновья обеих семей. Поэтому получалось так, что детей оставляли то под присмотром одной мамаши, то под присмотром другой. Такая вот взаимообразная выручка, явление, кстати, вполне обыденное для советских семей того времени. Оказалось, что Евдокия Камаева ничего не выдумала, Анна Матвеевна Аксенова действительно остановила странного молодого человека, шагавшего по улице вместе с Валей Камаевой. И произошло это именно в день исчезновения девочки. Встреча имела место на углу улиц Февральской революции и Боевых дружин. Дом №25, в котором жили Камаевы, также являлся угловым, так что фактически встреча произошла у его стен, по-видимому, в самом начале похищения. Вот в каких словах Анна Аксенова рассказала об этой встрече во время официального допроса 30 июля (орфография оригинала сохранена): «Я остановила гражданина, стала его спрашивать, куда он повёл девочку, а он ответил, никуда, она, дескать, сама идёт. Я всё же ещё стала его добивать, почему он чужую девочку повёл? Он тогда мне ответил, что он к Камаевой приехал в гости. В это время как раз и девочка того гражданина берёт за руку. Я рассчитывая, что правда, он, очевидно, к ним приехал. После чего он с девочкой пошёл по улице Боевых дружин к ул. 9-го января. Девочка бегала впереди того гражданина. Я ещё раз подумала, что, очевидно, и действительно к ним кто-то приехал». Что ж, очень важное свидетельство. Кем бы ни был таинственный мужчина, есть человек, видевший его, говоривший с ним в момент похищения, и способный его опознать! Для следствия такой свидетель – настоящий клад! Преступник – если именно он совершал предыдущие нападения на детей – наконец-то допустил фатальный промах. Будучи застигнут в момент покушения на преступление, он не отказался от своего замысла. Независимо от того, будет ли доказана его вина по другим эпизодам, срок он, считай, себе уже намотал. Тут мы подходим к самому важному моменту – описанию Анной Аксеновой таинственного незнакомца. Ещё цитата (стилистика оригинала сохранена): «Среднего роста, худощавый, волосы на голове имелись большие, спереда немного завивались, видны колечки и на вид он не чёсан. При разговоре у него около рта слюна, разговор грубоват немного. Одет: рубашка синяя сатиновая, но выгорела, брюки чёрные, рубашка заправлена в брюки и подпоясан ремнём узким, пряжки не заметила, так как у него рубашка выехала немного из брюк и нависла, на ногах не заметила, что было обуто. Мое мнение просто сложилось, что он какой-то ненормальный, одет как-то неряшливо. На вид он лет 16-17, то есть видно, что молодой». Вряд ли Анна Евгеньевна понимала, насколько же ценно её описание. Она не просто описала внешность неизвестного, но и указала интересную примету: «При разговоре у него около рта слюна (собирается)». О чём тут речь? Налицо явное указание на избыточное неконтролируемое слюноотделение, так называемую гиперсаливацию. Это явление нормально для детей до 6 месяцев, для тех же, кто старше, повышенное слюноотделение является указанием на некое отклонение от нормального функционирования желудочно-кишечного тракта, центральной нервной системы или щитовидной железы. Строго говоря, гиперсаливация не является самостоятельным заболеванием – это лишь симптом весьма широкого круга заболеваний от ДЦП, стоматита и язвы желудка до широкого спектра дегенеративных заболеваний и отравлений металлическим ядами (ртутью, свинцом и пр.). В любом случае, слюноотделение является рефлекторным процессом и напрямую связано с работой мозга, а значит, от него нельзя избавиться в течение нескольких дней или недель. Другими словами, это не кашель и аллергия – за сутки не пройдёт. Итак, хороший ориентир при опознании – это возраст 16-17 лет, второй серьёзный ориентир – это собирающаяся в углах губ слюна. Если бы сотрудники свердловского уголовного розыска летом 1939 г. догадывались, что помимо этого им нужен явный левша либо человек с сильными признаками левшизма, то преступника можно было бы поймать в считанные недели. А, собственно, много ли было в Свердловске в 1939 г. юношей в возрасте от 15 до 19 лет (обе границы указаны с запасом)? На самом деле не очень много, мы можем с высокой точностью указать их число с опорой на результаты переписи населения СССР 1937 г. Тогда при общей численности граждан Советского Союза в 162,04 миллионов человек число мужчин в возрасте от 15 до 19 лет с учётом всех поправочных коэффициентов составляло 6,68 миллионов, то есть 4,12%. Считая, что в Свердловске в 1939 г. проживали 450 тысяч жителей (на самом деле, чуть меньше, но мы посчитаем с запасом), получим, что число горожан мужского возраста в возрасте от 15 до 19 лет должно было составить около 18,5 тысяч человек. С одной стороны, вроде бы много. И это действительно большое число для очного опознавания. Но, принимая во внимание, что в ходе поисковой операции интерес должны были представлять люди с выраженным левшизмом и явные левши – а таковых всего около 5% населения – число потенциальных подозреваемых должно было резко сократиться. Ориентировочно, таких лиц должно было быть около тысячи человек, точнее, несколько менее этого числа. Конечно, величина тоже большая, но ведь вовсе и не требовалось проводить опознание сразу всех левшей Свердловска. Начинать следовало с тех, кто живёт в относительной близости от места совершения преступления, то есть не далее 3-4 км от места похищения девочки. Технически организовать такую проверку уголовному розыску было вполне по силам, причём провести её можно было, замаскировав под работу по подготовке постановки молодых людей на воинский учёт. Сначала собрать информацию о мальчиках-левшах или с выраженными признаками левшизма, учащихся в старших классах средних школ, затем дополнить её сведениями из вечерних школ рабочей молодёжи. Учителя должны были знать всех «своих» левшей. Их информация могла быть прекрасно дополнена данными территориальных и ведомственных поликлиник. Такая селекция позволила бы скрытно переписать всех левшей Свердловска в возрасте 16-17 лет, причём независимо от того, учатся ли они в школах, или пошли работать на заводы. Получив необходимый список, можно было проводить негласное опознание так сказать явочным порядком, замаскировав его под диспансеризацию призывников или сбор документов для оформления паспортов. Работы, конечно, было бы много, но технически задача такого рода была вполне решаема. В общем, вероятность отыскать преступника была совсем даже не нулевой. Принимая во внимание, что по всем предыдущим эпизодам уголовный розыск вообще не получил сколько-нибудь серьёзной ориентирующей информации, опознание явочным порядком леворуких юношей, проживающих в районе Верх-Исетского завода, представлялось не такой уж и глупой идеей. Во всяком случае, такого рода селективный отбор подозреваемых и их последующее опознание свидетельницей, могло с немалой вероятностью привести к обнаружению злоумышленника, виденного Аксёновой.