Аля – уменьшительное от Алевтина – всё это время была на виду у родителей. Девочке исполнилось два с половиной годика, это был развитый не по годам и очень общительный ребёнок, дружелюбный, покладистый и послушный. Аля (Алевтина) Губина. В течение дня Аля неоднократно уходила из двора домой, но потом возвращалась обратно к взрослым. Попыток уйти далеко она не предпринимала и вообще хлопот родителям не доставляла. Один раз Аля отпросилась в магазин в компании двух девочек постарше – 5 и 7 лет – родители дали ей мелочь, и она купила мороженое. После похода в магазин Аля благополучно вернулась во двор и продолжала носиться там в компании местной детворы. В 17 часов девочка была во дворе, её видели многие взрослые, сидевшие за столом и игравшие в лото. Время известно точно, поскольку каждый час депо станции «Свердловск» отмечало гудком, который на расстоянии двух километров был прекрасно слышен. Но в 17:15 мать девочки, точнее мачеха, вдруг поняла, что не видит Алю во дворе. Татьяна сообщила об этом отцу девочки и, выйдя из-за стола, отправилась в магазин, подозревая, что Аля ушла туда за новой порцией мороженого. Продавщица прекрасно знала местных жителей, в том числе и общительную Алю, а потому без колебаний заверила, что девочка в течение дня приходила один раз и более не появлялась. Татьяна Колмогорцева встревожилась не на шутку. Летом 1939 г. уже многие в Свердловске слышали о подозрительных инцидентах с детьми. Милиция могла сколь угодно долго упражняться в потугах изобразить полное благополучие в городе, но милицейские игры со статистикой не могли остановить слухи о похищении Бори Титова и нападении на Раю Рахматуллину. Расстояние от улицы Флотской до Дворца пионеров, возле которого произошли оба инцидента, составляло около 1,6 км – совсем немного в масштабах такого города, как Свердловск. До улицы Первомайской, где 11 месяцами ранее была похищена, а затем найдена убитой Герда Грибанова, расстояние чуть превышало 1,7 км, так что и этот адрес находился в пешей доступности. Карта Свердловска с указанием мест инцидентов с малолетними детьми по состоянию на середину июня 1939 г. Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной от барака №1 по ул. Флотская в Пионерском посёлке. Использована карта Свердловска 1947 г. ввиду высокой детализации и точности. Можно видеть, что если точки 1, 2 и 3 расположены довольно компактно на сравнительно небольшой площади, то точка 4 удалена от них более чем на 1,5 км. Преступник вышел за границы Сталинского района и переместился на окраину города. Перед нами явное свидетельство расширение преступником области активного поиска жертв, роста дерзости его посягательств, уверенности в собственных силах и как следствие – опасности для окружающих. Обо всех этих преступлениях знали десятки людей, так что утаить их от горожан было решительно невозможно. Домыслы разной степени фантастичности расцвечивали реальные факты всевозможными деталями, что не только не успокаивало людей, но напротив, будоражило воображение и усиливало беспокойство. Татьяна Колмогорцева, сообразив, что она не знает, где же именно находится девочка, сразу же забила тревогу, и это случилось именно потому, что к тому времени уже многие молодые родители жили с подспудной тревогой за маленьких детей. Вся весёлая компания, до этого непринужденно распивавшая в тени пиво, приступила к поискам девочки. Произошло это несколькими минутами позже 17:15. Георгий Губин поспешил сообщить о происшествии участковому милиционеру, тот сходил в восьмое отделение милиции, в зоне ответственности которого находился Пионерский посёлок, и оттуда быстро были присланы патрульные. Кстати, эта быстрота лучше всяких слов свидетельствует о том, что правоохранительные органы стали внимательнее относиться к заявлениям об исчезновении детей. По-видимому, на верхних этажах милицейской иерархии кто-то стал догадываться о появлении в городе изувера-педофила. Трудно сказать, как могла бы ситуация развиваться далее, но неожиданная развязка последовала около 18:30, то есть через час с четвертью после начала поисков пропавшей девочки. Алю нашли в лесу. Строго говоря, это был на самом деле не лес, а Основинский парк, но в собранных уголовных розыском показаниях название парка никак не фигурирует, так что поначалу даже трудно понять о каком именно месте идёт разговор. Лишь при внимательном прочтении документов можно наткнуться на упоминание ближайшего объекта, имевшего телефон – это была школа №5 на улице Кочегаров. От неё до места обнаружения раненой девочки было примерно 150 м и именно благодаря наличию такого ориентира, как школа, можно понять, где именно оказалась найдена жертва. Основинский парк, разбитый в 1920 г., представлял из себя в то время обычный зелёный массив, поросший невысоким и не очень густым ельняком и разбитыми вдоль периметра огородами. Сейчас, кстати, парк стал куда гуще, поскольку в 1960-х гг. там проводилась массовая высадка деревьев, да и огороды из парковой зоны после Великой Отечественной войны были убраны. Место обнаружения раненой Али Губиной в зелёном массиве в конце улиц Кондукторов, Смазчиков и Сцепщиков в Пионерском посёлке. Впоследствии этот массив был преобразован в Основинский парк, но в 1939 г. он считался лесом. Красная стрелка нарисована сотрудником УР карандашом от руки, очевидно, с целью придания фотографии большей наглядности и познавательности. Несложно заметить, что лесом это место можно считать довольно условно – никакого кустарника, никакого подлеска, пространство просматривается на большое расстояние. В момент совершения преступления в зелёном массиве находилось большое число отдыхающих людей, милиция впоследствии отыскала около полусотни таковых. Правда, свидетелями их называть не приходилось – никто из любителей отдыха на пленере ничего подозрительного не заметил или не захотел признаться милиции в своей осведомлённости. Сотрудники УР явно подозревали в местных жителях нежелание сотрудничать и настойчиво вели розыск свидетелей на протяжении всего лета 1939 г. Никого, правда, так и не нашли. Девочку увидели рабочие, знавшие как её родителей, так и саму Алю. Картина была ужасна – раздетая девочка полусидела, прислонившись спиной к стволу дерева, лицо её было покрыто то ли царапинами, то ли порезами и запачкано кровью, в глаза бросалась раскрытая чудовищная рана на животе, в которой можно было видеть петли кишок. Это были далеко не все телесные повреждения, но именно они бросились в глаза в первые минуты. Самое невероятное заключалось в том, что девочка не только была жива, но и оставалась в сознании, она не позволяла прикоснуться к себе, и как только к ней наклонялся мужчина, кричала «мама!» Картина была душераздирающей. Карта Пионерского посёлка датированная 1947 г., с указанием мест похищения (А) и обнаружения раненой Али Губиной (В). Положение второй точки условно, поскольку её точной привязкой на местности никто в правоохранительных органах не озаботился. Известно, что школа №5, расположенная на улице Кочегаров, являлась ближайшим к месту обнаружения раненой девочки учреждением, в котором находился телефон. В лесу находилось довольно много людей, которые, пользуясь прекрасной погодой, отдыхали в обстановке, если можно так выразиться, индустриального пленэра. Неподалёку проезжали поезда, со стороны депо доносились гудки и звуки сирен, но это ничуть не мешало многочисленным компаниям, расположившимся с нехитрой снедью и выпивкой буквально в нескольких десятках метров друг от друга. Все свидетели впоследствии вспоминали, что в тот день в лесу за школой было очень много отдыхающих. Шум, поднятый обнаружившими Алю мужчинами, быстро привлёк внимание любителей пикников, и к месту происшествия со всех сторон стал подтягиваться народ. Через некоторое время прибежал Георгий Губин, отец Али, услыхавший об окровавленной девочке, он принёс с собою санитарную сумку, лег рядом с дочерью на землю и стал протирать раны тампоном. Вряд ли эти действия имели в ту минуту хоть какой-то смысл. Около 19 часов – примерно через полчаса с того времени, как девочка была найдена – появилась автомашина «скорой помощи», которая повезла пострадавшую в Свердловскую клиническую больницу №3. Приёмный покой хирургического отделения принял раненую девочку в 19:45. К моменту прибытия в больницу девочка уже была неконтактна и совсем не реагировала на окружающее. В истории болезни за №3120 состояние Али Губиной, которой на тот момент только-только исполнилось 2 годика и 5 месяцев, описано так: «Диагноз при поступлении: резаная рана правой подвздошины, с выпадением поперечной ободочной кишки и сальника, резаная рана грудной клетки, ранение легочной плевры. Множественные раны кожи правой axilar-ной области (то есть подмышечной впадины и участка рядом с нею – прим. А. Р.) и боковой стенки живота. Резаное ранение лица, головы, кровоподтёки боковой поверхности шеи». В ходе тщательного предоперационного осмотра были описаны следующие телесные повреждения (см. анатомическую схему): – за правым ухом и в области правой теменной кости кожные царапины, оставленные, видимо, ножом (позиция 1); – на нижнем веке правого глаза и на правой скуловой кости рваные раны длиной 1-2 см (поз.2); – на боковых сторонах шеи синюшного цвета кровоподтёки от 2 см. (поз.3). Такого вида кровоподтёки при сдавлении шеи оставляют фаланги пальцев; – от правой подмышечной области до правой подвздошной кости (то есть на правой стороне торса – прим. А. Р.) множественные резаные раны различной глубины и размеров, местами имеющие вид поверхностных царапин, а местами проникающие вглубь кожи (поз.4). На уровне 6-го межреберного промежутка разрез, идущий по подмышечной линии на протяжении 8-10 см. Этот разрез достигал глубины 1,5-2 см и проникал в грудную полость. Во время вздоха слышалось «ясное присасывание» (так в оригинале – прим. А. Р.) воздуха в плевральную полость. Таким образом, налицо был пневмоторакс, потеря плевральной полостью герметичности и частичное спадение легкого как последствие этого явления. Пневмоторакс дополнялся гемотораксом, то есть заполнением плевральной полости кровью, поступавшей из раны. Гемо-пневмоторакс грозил девочке смертью, эта рана потенциально являлась смертельной; Анатомическая схема с указанием телесных повреждений Али Губиной. При первом же взгляде на неё обращает на себя внимание чёткая локализация ранений на правой стороне тела жертвы. Фактически, являются двухсторонними лишь следы сдавления шеи. Поскольку в абсолютном большинстве случаев сексуальных нападений преступник стремится находиться лицом к лицу с объекта посягательства – это связано с реализацией подсознательной потребности видеть страдания и унижения жертвы – локализация телесных повреждений однозначно свидетельствует о лево- или праворукости преступника. В случае травмирования Али Губиной мы видим, что преступник держал нож в левой руке. Это наблюдение наводит на мысль, что нападавший являлся либо левшой, либо амбидекстром. То и другое в реалиях Советского Союза середины 20-го столетия являлось достаточно редким отклонением в развитии и могло служить важным ориентирующим следствие поисковым признаком. – в правой подвздошной области рана длиною 12-15 см с рваными краями. Именно из этой раны выпадал сальник и петля ободочной кишки длиною 20-25 см. (поз.5). Осмотр показал, что брюшная полость загрязнена травой, старой листвой и заполнена большим количеством крови. Вкупе с большим количеством открытых ран, длительное время находившихся в антисанитарной обстановке, это грозило сепсисом даже в случае успешной операции. От вставшей к операционному столу Зинаиды Негановой, молодого ещё хирурга, которой в тот момент не исполнилось и 30 лет, потребовалось всё мастерство и хладнокровие, чтобы в ходе шестичасовой операции выполнить необходимые манипуляции с максимальной тщательностью. Её профессионализм спас девочке жизнь, несмотря на то, что все специалисты расценивали шансы на благоприятный исход хирургического вмешательства как весьма невысокие. Конечно, очень помогло и то обстоятельство, что не были повреждены внутренние органы: печень, кишечник, желчный пузырь. Следов изнасилования или каких-то манипуляций в области половых органов найдено не было. Данное обстоятельство до известной степени сбивало с толку, поскольку затрудняло достоверное определение мотива совершённого посягательства. В Советском Союзе такого рода преступления – то есть заставлявшие подозревать сексуальный мотив, но не содержавшие в явном виде состава половых преступлений – относили к категории «деяний, совершённых в условиях неочевидности мотива». Они оправданно считались наиболее сложными в раскрытии[7]. Несколько дней жизнь Али висела на волоске, но постепенно состояние девочки стабилизировалось и понемногу стало выправляться, хотя долго не могло прийти в норму. Даже вечером 25 июня, то есть спустя почти 2 недели с момента ранения, держалась температура 37,8°С, а пульс достигал 94 ударов в минуту. Отец девочки, Георгий Губин, очень сильно переживал из-за случившегося и корил себя за невнимание к ребёнку. Первые три дня он не отходил от кровати дочери и даже первые показания сотрудникам уголовного розыска дал в больнице. Трагедия с дочерью до такой степени потрясла его, что он дал зарок бросить пить спиртное – судя по всему, человек этот жил не без страха Божия в душе. Аля находилась в больнице ровно месяц и была выписана 13 июля. Ножевые раны на правой стороне торса Али Губиной в районе подмышечной линии, причинённые девочке во время нападения на неё 12 июня 1939 г. Глубоких разрезов было несколько, кроме них, в области подмышки имелись многочисленные неглубокие царапины (никто из сыкарей и врачей, правда, так и не сосчитал их точное число). Совершенно очевидно, что преступник наносил ранения, сжимая нож левой рукой и находясь лицом к лицу с жертвой. В том, что злоумышленник не находился позади девочки, нас убеждает наличие длинной и глубокой раны подвздошной области, а также положение в котором она была найдена (на спине). Может показаться удивительным, но предположение о левшизме преступника не озарило светлые умы свердловских пинкертонов, хотя свидетельств тому мы и прежде видели немало, да и в последующем также столкнёмся с ними. Так выглядела завязка этой истории, и нельзя не признать, что в произошедшем было много неясного. Осмотр места обнаружения раненой девочки ничего ценного с точки зрения расследования обстоятельств случившегося не дал. Причина оказалась тривиальна – сбежавшиеся к раненой девочке со всех сторон нетрезвые любители отдыха на природе вели себя как стадо говорящих слонов и затоптали все следы. Причём в этом не было вины правоохранителей, первые милиционеры из восьмого отделения РКМ оказались возле Али задолго до появления «скорой помощи» и как могли пытались отодвинуть зевак подальше от девочки. Но пьяная публика порывалась то поднести Але лимонад, то приложить ко лбу мокрую тряпку. В общем, на месте происшествия царил хаос, и последующий осмотр ничем следствию помочь уже не мог. Кроме того, из-за беспорядочного перемещения публики, во время которого кто-то уходил, а кто-то, напротив, приходил, все свидетели перемешались, и это крайне затруднило работу с ними. На протяжении первых дней расследования многие важнейшие вопросы не имели ответов. Например, было непонятно, кто же именно обнаружил девочку? Видел ли девочку кто-то из участников многочисленных компаний, расположившихся в лесной зоне на пикники? Если да, то кто её сопровождал? Кто и как увёл Алю со двора, в котором находились её родители и многочисленные знакомые семьи? Сотрудники уголовного розыска затратили около 10 дней на то, чтобы опросить до полусотни лиц, побывавших возле раненой Али, восстановить в общих чертах последовательность событий и разобраться в том, кто из свидетелей где находился и что видел. К 23 июня 1939 г. пазл сложился в следующую картину. Алю Губину обнаружил некий Семён Перемышлин, 39-летний рабочий треста «Стройбыт», который отправился в лес с целью, как он выразился, «посмотреть на гуляющих». Мотив, конечно, довольно странный для прогулки в одиночку, а потому трудно отделаться от ощущения, что Семён Иванович чего-то недоговаривал. Впрочем, не это выглядело в его рассказе самым странным. Удивляло другое: потратив на прогулку в одиночестве час или даже более, Перемышлин в какой-то момент услышал крики и пошёл на голос, в результате чего под одной из сосен обнаружил девочку – это и была Аля Губина, раненная к тому времени. Вот в каких выражениях поведал об этом во время допроса сам Перемышлин (стилистика оригинала сохранена): «Я услышал в лесу крик ребёнка. Я решил посмотреть. Подойдя поближе, я увидел: валяется ребёнок, девочка, захватив руками живот. В метрах в 50 в низине я видел компанию выпивающих. Когда я подошёл вплотную, увидел – девочка окровавлена и исцарапано лицо. Я тотчас же решил пойти в барак к себе и сказал в общежитии двум парням… Когда я обнаружил девочку, то кровь у неё не шла, была уже засохшая, в руках у неё ничего не видал. За исключением компании пьяных я никого поблизости не видал. Не видал также и пастухов. Как могла очутиться девочка в лесу, не знаю». Вы только вдумайтесь на секунду, что же именно сделал Перемышлин: обнаружив раненую девочку, он повернулся и… отправился в барак «Уралтрансстроя» на улице Алексея Толстого, в котором проживал! Он не оказал пострадавшей ни малейшей помощи, не вынес её к людям.., к дороге.., не поднял тревоги.., не сорвал с себя рубашку, чтобы зажать кровоточащие раны! А ведь раны были ужасные, перечитайте описание выше. Это какое надо иметь каменное сердце, чтобы оставить кричащего ребёнка умирать в одиночестве и отправиться домой? Да как такое возможно?! – и это самый очевидный вопрос, приходящий в голову при попытке анализировать данную ситуацию. Конечно, можно обоснованно указать на страх «маленького человека» перед системой, напомнить о тогдашнем всевластии и произволе НКВД и сказать в оправдание, что Семён Перемышлин просто испугался быть обвинённым в преступлении, которого не совершал. Это разумная точка зрения, ведь пословица «Коготок увяз – всей птичке пропадать» родилась вовсе не на пустом месте! Но в данном случае речь идёт о спасении жизни беззащитного ребёнка, и мы видим полное самоустранение от происходящего, всякое отсутствие сострадания. От места, где лежала бедная Аля, до барака Перемышлина не менее 350 метров, и очень сомнительно, что он преодолел их бегом. Шёл обычным шагом, ну, возможно, чуть ускорился от волнения, заявился в свой барак и надумал сообщить о раненой девочке каким-то незнакомым людям, дабы те отправились ей на помощь. Только оцените эту ситуацию – человек самоустраняется от оказания помощи и посылает незнакомых ему парней куда-то в лес искать под сосной девочку. А после этого поступает ещё интереснее: видимо, хорошенько обдумав ситуацию, он принял решение вернуться и… прошёл те же самые 350 метров в обратном направлении. И далее Перемышлин находился возле девочки, непонятно, правда, для чего, поскольку помогать он ей не помогал. Заметьте, он не пошёл даже в школу №5, расположенную поблизости от того места, где была найдена Аля, чтобы попытаться оттуда позвонить в службу «скорой помощи». Перемышлин не побежал к дороге, чтобы встретить машину «скорой помощи» и даже не заявил о себе милиции; его нашли, можно сказать, против его желания. Перемышлин слонялся туда-сюда, смотрел по сторонам, давал окружающим умные советы, которые никто у него не спрашивал, но при этом сам ничего дельного не предпринимал. Странное какое-то поведение. Честно говоря, подобные действия сильно напоминают ужимки опытного уголовника, который «разводит» и «подставляет» лохов вокруг, а сам внимательно следит за ситуацией и ждёт момента, когда можно будет из создавшейся ситуации поиметь какой-то профит. Но Семён Перемышлин был несудим, так что записывать его в «блатные», вроде бы, оснований нет. Тем не менее с этим мужичонкой явно что-то не в порядке. И для следствия, разумеется, очень важно было разобраться что же именно. По меньшей мере по двум причинам: во-первых, Перемышлин мог сам быть каким-то образом причастен к случившемуся с Алей Губиной, алиби он не имел, так что Семён оказывался в равном с прочими потенциальными подозреваемыми положении; а во-вторых, он мог видеть настоящего преступника либо во время совершения преступления, либо при отходе того с места преступления. То есть Семён Иванович мог оказать следствию огромную помощь, а поэтому важно было понять, что это за человек и почему он вёл себя так, как вёл? Безусловно, этот персонаж привлёк к себе большое внимание следственных органов – Перемышлина в июне и июле неоднократно допрашивали и сотрудники уголовного розыска, и следователь-практикант Свердловской областной прокуратуры Готовцева. Кроме того, проводились новые допросы этого свидетеля и много позже, осенью 1939 г., однако полной ясности относительно его истинных намерений добиться не удалось. Семён Иванович выражался косноязычно, избегал любых двусмысленностей и явно пытался казаться глупее, чем он был на самом деле. Перемышлин не отступил от данных вначале показаний и никак не проговорился, что и позволило ему в конечном счёте избежать неприятных последствий. Согласно его заявлениям, неоднократно повторённым на разный лад, он не видел ни самого нападения на Алю Губину, ни нападавшего. Он также не видел во время своих блужданий по лесу никаких подозрительных людей – никто не бегал с ножом, никто не снимал с себя окровавленную одежду, никто не мыл руки в луже, словом, ничего, выходящего из ряда вон. Тем не менее в высшей степени странное поведение Семёна Перемышлина с неизбежностью требует какого-то разумного объяснения, поскольку без правильного понимания логики его действий в самой завязке сюжета получается большая лакуна, которая не позволяет объективно оценивать все последующие вводные. Сейчас, спустя многие десятилетия, нам при всём желании не удастся точно сказать, чем же именно занимался Семён во второй половине дня 12 июня в Основинском парке, но кое-какие соображения на этот счёт высказать всё же можно, и нужно. Самое первое, что приходит на ум в этой связи – у Семёна в лесу была встреча с любовницей. Жесточайший жилищный кризис, обусловленный стремительной урбанизацией (перетоком населения из сельской местности в города), создал в Советском Союзе для активных мужчин средних лет серьёзную проблему – даже при наличии любовницы с ней было негде уединиться. В гостиницы селили только иногородних, почасовая сдача номеров была категорически запрещена, и нарушение этого запрета грозило обвинением в содержании притона. Жильё в своём подавляющем большинстве было коммунальным, по типу общежитий, попытка привести к себе любовницу на час или два грозила моментальным разоблачением бдительными соседями. А потому у простого советского человека одним из самых романтичных приглашений для любимой женщины являлось приглашение на пикник, ну, разумеется, с последующим продолжением интимного общения в приемлемом для обоих формате. Как только наступали тёплые деньки, тысячи советских граждан, склонных к блуду, выдвигались на лоно природы. Туда же выдвигались и любители подсмотреть за этим самым делом, таких тоже хватало. Поэтому первое предположение, связанное со странным поведением Семёна Перемышлина, лежит именно в плоскости специфики его половой жизни, а именно – либо он имел любовницу и тайно встречался с нею в лесу, где-то неподалёку от места нападения на Алю Губину, либо он просто увлекался подглядыванием за парочками, занимавшимися сексом на пленэре. В принципе, для женатого мужчины 39 лет, каковым являлся Перемышлин, оба предположения выглядят равно достоверными и недоказуемыми, но.., в общем, похожими на правду. Тем не менее, как кажется автору, подобное предположение является отнюдь не самым предпочтительным. Встреча с любовницей или подглядывание за другими любовными парочками не объясняет стремление Перемышлина оставить раненую девочку и вернуться домой. У этого странного поступка, скорее всего, существует иное, куда более достоверное объяснение. Стремление прогуляться в одиночку по лесу и понаблюдать за отдыхающими могло преследовать цель куда более криминальную, нежели тривиальное подглядывание. Семён мог обворовывать подвыпивших людей. Июнь – месяц жаркий, неумеренная выпивка на природе грозила сморить любого, перебравшего норму. Подойти и тихонько обыскать спящих совсем несложно и даже ненаказуемо: если кто-то из них проснётся, всегда можно объяснить свои действия заботой о ближнем, дескать, ребятки, я пришёл вас разбудить, а то солнечный удар получите, солнце голову напечёт, вам бы в тенёк перебраться. И если Перемышлин действительно кого-то успешно обшмонал и имел при себе украденные ценные вещи, то его желание скорее добраться домой вполне объяснимо. Он не мог вызывать милицию или «скорую помощь», имея в карманах ворованные вещи, мало ли как ситуация повернётся, вдруг милиционеры пожелают его обыскать или кто-то из обворованных переполох поднимет! Ему надо было вернуться домой и спрятать украденные вещи, а после этого он мог уже спокойно возвращаться к раненой девочке и наблюдать за дальнейшим развитием событий. Вот такой сценарий кажется если и не абсолютно точным, то весьма близким к истине. У Семёна Ивановича имелась за душой какая-то нехорошая тайна, которую он хотел скрыть от уголовного розыска и в конечном счёте скрыл. В любом случае, направление, связанное с Перемышлиным кажется с позиций сегодняшнего дня не расследованным полностью; этого свидетеля нужно было выводить на чистую воду и разбираться с истинной подоплёкой его забегов во второй половине дня 12 июня. Хотя Перемышлин утверждал, будто не видел напавшего на Алю Губину, верить ему полностью нельзя, вполне возможно, он наблюдал за совершавшимся на его глазах преступлением, думая, будто подсматривает половой акт. Лишь после того, как преступник покинул место нападения, Перемышлин мог подойти ближе и понять, чему же именно он стал свидетелем. От попытки схватить преступника его мог удержать здравый смысл и опаска самому быть заподозренным в нападении на девочку. Хитромудрого Семёна Перемышлина уголовному розыску, быть может, так и не удалось бы отыскать, если бы его сосед Александр Рычагов не принял самое деятельное участие в спасении девочки. Строго говоря, во многом благодаря именно Александру Ивановичу она вообще осталась жива. Александр был тем самым человеком, кто вызвал «скорую помощь». О том, что в лесном массиве у Пионерского посёлка лежит раненая девочка, он услышал от Перемышлина. Тот как раз явился в барак и у входа растолковывал двум неизвестным подросткам – впоследствии так и не найденным – как отыскать раненую девочку. Бросив все дела, Александр Иванович помчался к месту, указанному Перемышлиным (последний при этом остался в бараке!). По пути он встретил милиционера, одного из нескольких прибывших в Пионерский посёлок для поисков Али, и сообщил ему, что найдена раненая девочка. Вдвоем они побежали сначала в школу №5, оказавшуюся запертой, затем в магазин, в котором, как выяснилось, нет телефона, а после этого – в другой магазин, из которого, наконец, и позвонили диспетчеру городской станции «скорой помощи». После этого милиционер побежал в парк, к тому месту, которое описал Рычагов, а сам Александр остался у дороги встречать медицинскую машину. В общем, Александр сделал всё то, что должен был сделать Семён Перемышлин. Ничего не скажешь, молодец! Опрос свидетелей показал, что неподалёку от того места, где была найдена раненая Аля Губина, буквально на удалении 50 метров отдыхала развесёлая компания, состоявшая примерно из 5 или 6 мужчин и женщин. Их удалось отыскать и допросить, строго говоря, они даже и не прятались, а в числе первых подошли к раненой девочке. Было бы замечательно, если бы эти люди смогли сообщить сотрудникам уголовного розыска какое-нибудь ценное наблюдение, но… чуда не случилось. Во-первых, изрядно подвыпившие люди были слишком заняты собой, а во-вторых, место, где они сидели, находилось в небольшом распадке, низине, откуда нельзя было видеть нижнюю часть дерева, под которым лежала девочка. Однако сам по себе факт присутствия в непосредственной близости от места нападения этой шумной компании говорил о многом. Преступник показал себя чрезвычайно дерзким и по-настоящему одержимым. Решиться на подобное нападение в непосредственной близости группы людей мог далеко не каждый. Беседа следователей с самой Алей – увы! – ясности в картину произошедшего не внесла. Девочка умела говорить, но ничего о преступнике сообщить не смогла. Придя в себя после операции, она не вспомнила ни нападавшего, ни нападения, ни того, что последовало далее. Попытки поговорить с девочкой предпринимались даже в сентябре, то есть спустя 3 месяца со времени происшествия, но память о событиях 12 июня к Але так и не вернулась. Так в общих чертах выглядели те исходные данные, с которыми правоохранительным органам пришлось приступать к расследованию этого преступления. Немаловажную информацию о преступнике мог бы дать криминалистический и поведенческий анализ обнаруженных следов и улик, но тут опять мы вынуждены прибегать к сослагательному наклонению, поскольку никто подобной работы тогда не провёл, да и провести, судя по всему, не мог. Между тем заслуживают быть отмеченными следующие немаловажные детали: 1) Очевидная локализация ранений на правой стороне головы и торса жертвы наводит на мысль об удержании преступником ножа в левой руке. Как отмечалось выше, леворукость в то время являлась весьма редким явлением, которое могло быть использовано как серьёзный ориентирующий следствие признак. Первые серьёзные подозрения о левшизме преступника могли бы возникнуть у следственных органов ещё при расследовании попытки убийства Раи Рахматуллиной, но для этого оба эпизода – нападения в мае и июне – следовало связать. Руководство уголовного розыска на это не решилось, и нападения на Рахматуллину и Губину считались никак между собою не связанными и расследовались раздельно. 2) Помимо возможного в обоих случаях левшизма преступника, между упомянутыми выше эпизодами имелось и другое немаловажное сходство. Але Губиной были нанесены поверхностные ранения головы, в том числе волосистой её части и глазного века. Эти травмы весьма напоминали нанесённые Рае Рахматуллиной, хотя их было меньше, и помимо них имелись глубокие проникающие раны, отсутствовавшие у Раи. Наконец, оба эпизода объединяло душение жертв, хотя в случае с Раей Рахматуллиной из-за небрежного судебно-медицинского освидетельствования факт душения не был зафиксирован и о нём стало известно много позже. В целом, отмеченные совпадения позволяли вполне обоснованно рассматривать по крайней мере два этих случая, как связанные между собою. 3) На интересные размышления следственных работников могло бы натолкнуть изучение одежды Али Губиной. Девочка во время похищения была одета в платье в сине-белую клетку и розовую нижнюю сорочку из ситца. Может показаться удивительным, но обе детали одежды не были запачканы кровью ребёнка, а кроме этого, они не имели разрезов, соответствовавших ранам Али, что выглядит на первый взгляд довольно странно. И платье, и сорочка были разорваны от от горла до подола. При этом на платье присутствовал один-единственный след от прокола ножом, а вот на сорочке подобного прокола не оказалось. Из этих наблюдений можно было сделать несколько выводов. Прежде всего тот, что ранениям предшествовало раздевание жертвы, а это однозначно указывало на сексуальную природу нападения. Таким образом, «неочевидный» мотив на самом деле был вполне очевиден. Преступник сначала проткнул платье ножом, намереваясь, видимо, разрезать ткань, но потом изменил намерение и разорвал его руками. С нижней сорочкой он поступил ещё проще и сразу разорвал её. Можно сказать, что убийца вынул девочку из одежды, словно конфету из обёртки. Предварительное раздевание жертвы является очень важным свидетельством криминальной активности и позволяет предположить, что преступник имел намерение совершить с жертвой половой акт, но по какой-то причине этого не сделал (возможно, ему что-то помешало, например, отсутствие эрекции или спугнуло, например, появление неподалёку людей). К сожалению, этот чрезвычайно важный вывод следствие сделать не смогло по той постой причине, что одеждой Али Губиной никто из следственных работников не заинтересовался. Её забрали с места преступления и сохранили родители девочки и лишь через несколько месяцев одеждой, наконец-таки, заинтересовались представители правоохранительных органов (о чём в главе IX, будет сказано подробнее). 4) Очень важным и весьма специфичным элементом поведения преступника, прямо вытекающим из предыдущего пункта, является указание на последовательность его действий: сначала он раздевал жертву, возможно, душил, после этого наносил ранения ножом, и только после этого, возможно, должен был последовать половой акт. По всей видимости, половой акт должен был произойти с трупом, поскольку причинение тех ранений, что были обнаружены у Али Губиной, почти не оставляли ей шансов на выживание. И вот тут приходит на ум прямая аналогия с нападением на Герду Грибанову 11 месяцами ранее. Герда тоже была полностью раздета, и на предметах её нижней одежды не оказалось крови (лишь мелкие брызги на платье). Нападение на Алю Губину очень напоминало убийство Герды Грибановой с той разницей, что в июне 1939 г. нечто помешало преступнику реализовать замысел и преступление осталось незавершённым. Таким образом, весьма вероятным могло стать предположение о совершении нападений на Грибанову, Рахматуллину и Губину одним лицом. 5) Наконец, внимательный осмотр одежды Али мог дать следственным работникам ещё одну серьёзную зацепку. Ширина разреза, обнаруженного на платье и нижней сорочке, составляла 8 миллиметров – это были ширина лезвия ножа, которым пользовался преступник. Понятно, что нож с таким лезвием не мог быть большим, скорее всего, это был перочинный нож, с которым он, по-видимому, имел привычку ходить. Это означало, что при задержании подозреваемого сотрудникам милиции следовало обращать внимание на содержимое его карманов. Конечно, само по себе наличие перочинного ножа ещё ничего не доказывало, но учитывая, что о преступнике на тот момент вообще ничего не было известно, наличие в кармане подозреваемого перочинного ножа могло до известной степени помочь следователям правильно сориентироваться.