– Может, система работает совсем не так, как они себе представляют?.. – Артур! – воскликнула она. – Система предсказала покушение! Этот человек признался, что хотел убить Гитлера! Я видела, как выполнялся поиск, протокол шагов поиска… С нашими запросами мы бы никогда в жизни этого не предугадали! Система умнее нас, понимаешь? Она отвернулась, обхватила колени руками. – Я даже не уверена, что вообще смогу справиться с тем, чего от меня хочет доктор Данцер. «Это совершенно другой способ программирования», – сказал он. Понятия не имею, что он имеет в виду. Не могу представить другой способ программирования… да и совсем не хочу! Что плохого в техниках Ады Лавлейс? Принципы, которые за сто лет хорошо себя зарекомендовали. Она на мгновение спрятала лицо между руками и коленями, потом снова подняла голову и быстро сказала, прежде чем нарастающая внутренняя дрожь охватила ее полностью: – Я не знаю, как помешать этому суперкомпьютеру найти тебя. Даже не знаю, вообще возможно ли это! Артур сел и обнял ее. Это немного успокоило ее внутреннюю дрожь. – Ты обязательно справишься, – сказал он своим глубоким спокойным голосом, и это звучало так, как будто он и в самом деле полностью уверен. – Ты обязательно сумеешь понять, как все работает, и тогда тебе придет в голову какая-нибудь уловка. Как всегда. Хелена всхлипнула: – Какая уловка? – Такая, до которой никто раньше не додумывался! – сказал Артур и рассмеялся. – Не знаю какая. Если бы я знал, это не было бы настоящей уловкой. Хелена смотрела перед собой, в тот угол тайника, где древесина начала менять цвет и деформироваться от влаги, и некоторое время размышляла, но ей тоже ничего не приходило в голову. – Мне страшно, – призналась она наконец. – Ситуация от нас ускользает. – Так всегда бывает, – сказал Артур. – Точно так же, как с войной. Изначально мы хотели завоевать только Польшу – а теперь воюем со всем миром. 54 В эти дни Ойген Леттке так и не избавился от ощущения, будто находится в дурном сне. В квартире пусто и холодно, но ему было некогда думать о том, почему в ней так пусто и холодно – ему нужно столько всего сделать, столько всего уладить. Необходимо организовать похороны, собрать бумаги, предъявить одни документы, отыскать другие. К счастью, мать оставила точные инструкции, как должно проходить погребение, какие песни должны исполняться, какие цветы должны украшать гроб, а могилу она купила еще много лет назад. Это упростило процедуру, избавило его от многих решений, которые он в любом случае не смог бы принять в своем состоянии, напоминающем сон. Его коллеги выразили ему соболезнование, даже Фелькерс пришла и некоторые наборщицы программ. Но не Хелена Боденкамп; ей поручили срочный проект, сказал кто-то, и Леттке только кивнул, не понимая, что это значит. Пытался ли он работать в эти дни? Проводил много времени в своем кабинете, но по вечерам никогда не мог вспомнить, что же он делал в течение дня. С другой стороны, хотя бы никаких нареканий не поступало. Впрочем, это просто потому, что с ним считались. Только во вторник он вспомнил, что следует надеть черную повязку. Для начала ее нужно купить, но он не знал где; продавщица в универмаге, которая тоже пострадала во время артобстрела, помогла ему. Потом были похороны, в среду днем. Священник говорил долго, но Ойгену Леттке казалось, что он говорит о ком-то совсем другом, не о его матери. Пришли коллеги из НСА, кроме Адамека разумеется, несколько пожилых женщин из числа знакомых матери; он не знал их имен. Он подошел к гробу, пожимал руки, благодарил за соболезнования и чувствовал себя говорящим автоматом. Было холодно, и все ожидали, что пойдет снег или, по крайней мере, дождь, но нет. Как будто даже облака на небе скорбели. Затем все закончилось, и он пошел домой, в квартиру, которая теперь казалась ему еще более пустой, чем до похорон. Сел на кухне, не снимая пальто и обуви, и уставился в бледный, безжизненный свет, проникавший через окна, наполняя комнаты безмолвием. Вдруг он осознал, что ждет, когда появится мать и спросит, чего он хочет на ужин, хотя она никогда не заботилась о его желаниях, а всегда готовила то, что сама считала нужным. И все равно она постоянно его спрашивала – больше она так не сделает, никогда. Скорбел ли он о ней? Вслушался в себя, но внутри не было никаких эмоций, только огромная пустота. Он даже не посчитал это грустным, только… странным. Наконец сделал себе ужин, бутерброды. Да он и не хотел сильно есть с тех пор, как вернулся из Берлина. Потом лег спать и заснул как убитый. Было… непривычно? раздражающе? страшно? незнакомо! – проснуться утром и обнаружить квартиру совершенно пустой, абсолютно безмолвной. Никто не гремел на кухне. Все покинуто. Он должен сам приготовить себе кофе, сам приготовить завтрак, и никто не разговаривал с ним. Хотя мать часто действовала ему на нервы, сейчас ему хотелось бы, чтобы она была рядом. Трудно осознать, что она уже никогда не вернется. Когда пришло время, он вышел из квартиры, и только на полпути вниз ему пришло в голову, что следует запереть дверь, и он снова поднялся. Пошел в ведомство, поздоровался со сторожем, как делал это много лет, повесил шляпу и пальто на крючки, на которых они висели годами, а потом чем-то занялся. Читал американские электронные газеты. Достал папку с проектом по электропотреблению, но вскоре отложил ее в сторону, потому что не мог сосредоточиться. Сходил в туалет. Пошел обедать. Вернулся домой, в ту же пустую безмолвную квартиру, которую он покинул утром и где ничего не изменилось. Ему понадобится кто-то, кто помогал бы ему по хозяйству и со стиркой, сказал он себе. Но изо дня в день откладывал это на потом, и гора грязных рубашек становилась все больше и больше. * * * В последующие дни Хелена погрузилась в работу, забыв обо всем на свете сильнее, чем во время работы над проектом «Летучий песок». Перед первым телефонным разговором с профессором Кролль Хелена ужасно волновалась. Пришел сотрудник из технической службы и провел ей специальный телефон – из соображений секретности разговор должен проходить по защищенной и зашифрованной линии. Он показал ей кнопку, с помощью которой включался шифратор, бесформенная коробка в медном корпусе, прикрепленная сбоку, и объяснил, что она должна обязательно обращать внимание на то, какая сигнальная лампа горела: если зеленая, можно спокойно разговаривать; если красная, значит, безопасность линии поставлена под угрозу и лучше не упоминать никакой секретной информации. Хелена слушала вполуха, больше беспокоилась о том, что произведет на профессора Кролль плохое впечатление, например, потому, что окажется несообразительной. Но когда она заговорила с пожилой женщиной, ее волнение быстро улеглось; профессор вспомнила Хелену, даже то, какие вопросы та задавала, а главное, сказала прямо: – Дитя мое, я знаю все это не лучше вас. В отношении нового способа использования компьютера мы обе являемся пионерами, вступившими на неизведанную землю. Они разговаривали по телефону долго, очень долго. Никогда раньше Хелена не вела таких длительных телефонных разговоров. Фрау Кролль обучала ее новой технике программирования, время от времени посылала ей по электронной почте чертежи и примеры программ и отвечала на вопросы, возникающие у Хелены. Первая основополагающая задача, которую требовалось решить, заключалась в том, что все нейроны мозга работают одновременно, тогда как в компьютере, напротив, всегда выполняется только одна рабочая операция за другой. Чтобы создать то, что фрау Кролль называла «псевдоодновременностью», искусственные нейроны и связи между ними были занесены в таблицы, которые затем пересчитывались в цикле, и результаты сохранялись в других таблицах; потом подобное происходило в обратном направлении, из вторых таблиц в первые, туда и обратно. Такой цикл назывался «пульсация», и все, что при этом происходило, можно было рассматривать как происходящее как бы одновременно. – Но, если каждый промежуточный результат записывать в хранилище данных, это же занимает ужасно много времени! – возразила Хелена. – Вот почему мы так не делаем, – объяснила фрау Кролль, – а храним таблицы в поле памяти. Мы записываем только каждый сотый результат, в целях безопасности. Но о таких деталях вам не нужно беспокоиться, все уже и так работает. Существует готовая коллекция схем набора, с которой вам остается только ознакомиться. Сложнее было понять, как применить эти сети для решения задач. Сеть получала входные данные и предоставляла информацию на выходе. Нужно сообщать сети об их правильности или ошибочности, чтобы она настроилась соответствующим образом. Настройка могла производиться различными способами. Самой простой и потому наиболее частой мерой было изменение порогов, начиная с которых у искусственного нейрона срабатывал импульс. Но иногда приходилось создавать совершенно новые связи или устранять существующие, а порой даже добавлять или удалять нейронные элементы. Таким образом, сеть программировала себя, так сказать, самостоятельно, и Хелена никак не могла понять механизм обратной связи. Во вторник вечером, после десятичасового телефонного разговора с фрау Кролль, Хелена чувствовала, словно бьется головой об стену и вообще ничего не понимает. – На сегодня все, – попрощалась фрау Кролль. – Идите домой, отдохните, отвлекитесь – вот увидите, завтра утром вам многое станет намного понятнее, чем сегодня. Но Хелене не хотелось идти домой. Там ее ждала прикованная к постели мать, а значит, она только отвлечется от работы, но не отдохнет. Вместо этого она отправилась в уборную, умылась холодной водой, ощутив покалывания на лице, и вернулась к своему компьютеру. Открыла коллекцию схем набора, полученную от фрау Кролль, изучила отдельные программы с объяснениями и примерами и до самой ночи создавала свои простые сети и возилась с ними, чтобы понять, как они работают. Было уже далеко за полночь, когда она вернулась домой. Все уже спали. Она жадно проглотила ужин, оставленный для нее Йоханной, легла в постель и тут же уснула. На следующий день ей действительно многое стало яснее, чем накануне, так что еще до обеда фрау Кролль с похвалой заметила: – Я и в самом деле поражена. Еще никому не удавалось понять это так быстро – даже мне! Тем не менее Хелена снова провела вечер перед компьютером, экспериментируя, пробуя разные вещи и, прежде всего, стараясь прочувствовать то, как работают нейронные сети. В четверг снова появился доктор Данцер, которому, вероятно, фрау Кролль сообщила, что Хелена уже готова приступить к работе над самим проектом. Он поздравил ее, выказав удивление по поводу того, что ей удалось так быстро освоиться, и подчеркнул, что сам ничего не понимает в программировании и даже не помышляет вмешиваться. – Моя роль, – отметил он, – заключается в том, чтобы предоставить идеи, основанные на исследованиях мозга, и поделиться опытом, который мы получили во время первого проекта в Мюнхене. Все остальное – это ваше дело. Крупной, до сих пор не решенной проблемой системы была недостаточная скорость. Первой поставленной целью было взять под надзор данные восьмидесяти миллионов жителей Германского рейха: совершенно несопоставимо с ситуацией в мюнхенской лаборатории, когда принимались во внимание данные только жителей Мюнхена и только мужчин, чьи фамилии начинались с букв А до F. – Если бы того парня звали Георг Мюллер, мы бы его не обнаружили, – откровенно признался доктор Данцер. – В таком случае вечером 8 ноября 1939 года «Бюргербройкеллер» взлетел бы на воздух. Пока не разработаны значительно более быстрые компьютеры – машины фирмы «Сименс», которые они установили в берлинском районе Лихтенберг, самые быстрые компьютеры в мире, – для решения некоторых подзадач им приходилось использовать традиционные программы. По-прежнему нерешенной проблемой оставалось то, как рационально связать такие программы с нейроподобной сетью. Они вели дисскусии. Пробовали разные подходы. Снова всё отбрасывали и начинали сначала. Исследовали неизвестные земли. В какой-то наиболее спокойный момент Хелена призналась себе, что все это увлекательный интеллектуальный вызов. Кроме того, она не только продолжала ночные исследования, но и каждый вечер покидала ведомство все позже и позже. Никто не выражал удивления по этому поводу; несмотря на секретность, казалось, в ведомстве все знали, что ее пригласили участвовать в работе над чем-то неслыханным. Но о том, что в конечном счете это приведет к тому, что все Управление национальной безопасности станет ненужным, очевидно, никто не подозревал. Тем временем одинокие ночные исследования больше не служили углублению ее базовых знаний. От чего все зависит, она поняла давно. Но, если теперь она и оставалась упорно сидеть перед компьютером далеко за полночь, с покрасневшими глазами и болью в спине, то делала это потому, что искала уловку для спасения Артура, Мари и Отто от системы ТПИО. Уловку, чтобы не дать компьютерам в берлинском районе Лихтенберг отследить укрытие ее любовника, даже если она уже не сможет повлиять на процедуры поиска и, в случае необходимости, на сами данные. Но как бы она ни ломала себе голову, придумать уловку, дающую гарантии, ей не удавалось. Как бы она ни вникала в конструкцию системы ТПИО, как бы сильно ни стремилась понять ее устройство, – что ей даже начинало казаться, будто она может предсказывать реакции системы, словно они с ней единое целое, – тем не менее она не нашла ни единой зацепки, чтобы надежно и в то же время незаметно манипулировать системой. Во внешних подпрограммах это исключалось само по себе: такие части программы написаны традиционным способом, их будут читать десятки, если не сотни других программисток, так что любая малейшая манипуляция рано или поздно будет обязательно замечена. В то же время нейроподобные сети в принципе могут послужить идеальным местом для подобных манипуляций, поскольку, в отличие от традиционных программ, они практически нечитаемы и никто по-настоящему не понимал, как они выполняют то, что выполняют. Но: сильная сторона таких структур заключалась в их гибкости, иными словами, они постоянно менялись, в результате чего не было никаких гарантий, что однажды установленная защита для Артура останется в силе, – может случиться и так, что система однажды и «забудет» о такой защите. Да, ее пригласили участвовать в работе над чем-то неслыханным – а главное, требующим неслыханных усилий. Она провела в ведомстве еще и весь субботний вечер, а когда отправилась домой, сторож сочувственно сказал: – Вы выглядите ужасно бледной, фройляйн Боденкамп. Она едва уловила смысл его фразы. Только рассеянно улыбнулась ему, когда он передавал ей телефон, затем вышла в холодную ночь, а ее мысли все еще кружились между пороговыми величинами, интенсивностями соединения и обратными связями. * * * Ввоскресенье наступил вынужденный перерыв, но необходимый для нее. Она проснулась поздно утром и, измученная, едва встала с постели. В доме было поразительно тихо, тише, чем обычно. Хелена неторопливо умылась, с трудом оделась, даже некоторое время посидела на краю кровати, чтобы прийти в себя, потом спустилась на кухню. Йоханна приготовила завтрак, налила кофе и сообщила, что отца срочно вызвали в клинику из-за несчастного случая.