Городской концертный зал производил ужасающее впечатление: крыша обрушилась, вся левая часть обвалилась, а из-под обломков все еще поднимался дым. Пространство перед ним было оцеплено. Поблизости ни одного такси; вероятно, и проехать-то было нельзя. Так что ему пришлось идти пешком, так быстро, как он только мог. – Мама? – крикнул он, еще не отперев дверь. Никто не ответил. Он быстро обошел все комнаты, но ее действительно здесь не было. А на кухонном столе по-прежнему стояла посуда с ужином: значит, сегодня она тут еще не была. Сел, вытащил телефон и позвонил в больницу. Но никто не взял трубку, только запись на автоответчике: «В настоящее время мы все заняты уходом за пострадавшими во время вчерашнего артобстрела. Для получения дополнительной информации просим вас позвонить по следующему номеру». Леттке поспешно схватил карандаш и записал номер, который повторили несколько раз, на полях вчерашней газеты, тоже до сих пор не убранной. Повесил трубку и набрал номер. Автоматически открылась текстовая страница, где были перечислены все жертвы бомбардировочного налета с указанием цифры от 1 до 3, описывающей состояние: 3 означало критическое состояние. Второе же имя показалось ему знакомым: Гертруда Боденкамп (1) Мать наборщицы программ? Возможно, но в данный момент не важно. Он листал дальше. И дальше. Затаив дыхание. А потом прочитал: Евсевия Леттке (†) 53 С отцом Хелены ничего не случилось; до Лейпцига бомбардировщики не добрались. Мать, напротив, была в больнице. У нее сломана голень, травмирована спина и множество безобразных кровоподтеков, но ей еще повезло, потому что она была в туалете в подвале городского концертного зала, когда в него попала бомба. – Крюшон, которым угощали во время перерыва, был настолько хорош, что я выпила слишком много, – рассказывала она, когда Хелена пришла навестить ее в больнице. – И вдруг во время второй части концерта мне срочно потребовалось выйти. Как же я разозлилась! К тому же мне было ужасно неловко: мое место находилось практически в середине ряда. Но что мне оставалось делать? Да уж – а потом выяснилось, что судьба просто хотела уберечь меня от худшего. Ее должны выписать во вторник, и в палате витало невысказанное ожидание, что Хелена возьмет отпуск, чтобы ухаживать за ней. – Сбывается мой кошмар, – призналась она Мари, когда та позвонила ей сообщить, что «ферма осталась абсолютно невредимой». – Мне пытаются навязать медицинскую деятельность. – Все не так уж и плохо, – сказала Мари, чья уверенность оставалась непоколебимой. – Это ведь не на месяцы. Одна-две недели, потом ей все равно придется вставать. И, кто знает, может быть, благодаря этому вы сблизитесь? – Нет, – недовольно настаивала на своем Хелена. – Будет ужасно, уж я-то знаю. Я все буду делать не так, как ей хочется, и не позднее чем через полдня мы поссоримся как… как… ах, не нахожу подходящего слова! – А что с вашим домом? – спросила Мари, пытаясь сменить неприятную тему. – Ничего не стряслось? Я слышала, одна из бомб упала на вашей улице. – Да, чуть выше, на виллу Макардтов, которая и так пустует уже много лет. У нашего дома всего несколько трещин, ничего серьезного. Я могла бы и дальше сидеть перед телевизором и досматривать фильм. Узнала бы, будут ли они вместе. Она преувеличивала. Из-за взрыва выше по улице у них разбилось несколько окон; и окно в гостиной разлетелось на тысячи осколков. Если бы Хелена осталась на диване, то наверняка получила бы серьезные травмы; во всяком случае, на подушках оказалось так много осколков, что их пришлось выбросить. И трещины, которые теперь в нескольких местах пронизывали дом сверху донизу, заставили архитектора, пришедшего по вызову отца еще в воскресенье после обеда, сильно призадуматься и сказать: «Ремонт дорого обойдется, дорогой Йоханн, ремонт дорого обойдется». Мари засмеялась. – Конечно, будут, в конце концов им это удалось. У подобных историй всегда счастливый конец. – Но только не у истории со мной и матерью, – мрачно предсказала Хелена. Но, как выяснилось, Хелене повезло: когда в понедельник утром она отправилась на работу, все еще раздумывая, стоит ли ей брать отпуск или же дождаться, пока об этом не попросят родители, ее уже поджидало сообщение от фрау Фелькерс с просьбой явиться к ней незамедлительно. Что Хелена, разумеется, сразу и сделала, хотя и с недобрым предчувствием: чаще всего подобные вызовы ничего хорошего не предвещали. Но, когда она постучала в дверь кабинета начальницы и на ее «войдите!» робко открыла дверь, обнаружила, что фрау Фелькерс была не одна. Перед массивным темным дубовым столом уже кто-то сидел – причем кто-то, кого она знала: доктор Данцер, исследователь мозга, который во время их последней встречи так активно утверждал, что не имеет ни малейшего отношения к НСА! – Наверное, вы удивлены, – произнес он, смущенно убирая со лба несколько белых прядей. – Да нет, не очень, – ответила Хелена. – Ах, – сказала фрау Фелькерс. – Вы знакомы? – Довольно долго, – признался он. – Раньше мы какое-то время работали с ее отцом. Это было давно. На лице начальницы Хелены отразилось удивление. Наконец она сказала: – Ну, полагаю, это облегчит дело. – Нетерпеливо махнула рукой в сторону Хелены: – Ну, садитесь уже. Хелена опустилась на свободный стул, положив на колени блокнот и письменные принадлежности. – В чем, собственно, дело? – Что ж, на этот раз нам с вами придется некоторое время поработать друг с другом, – сказал доктор Данцер. Розмари Фелькерс поставила локти на стол, сложила руки, вздернула подбородок и заявила: – Вам, моя дорогая, лучше не предпринимать ничего личного в течение следующих двух недель. Пока доктор Данцер здесь, у нас в Веймаре, и вы будете работать с ним в рамках одного очень важного правительственного проекта. – Пронзительно посмотрела на Хелену. – Нет проблем? – Нет, – молниеносно ответила Хелена, с трудом сдерживая ликование, вспыхнувшее у нее внутри. «Мне не придется ухаживать за матерью! Я должна выполнить важное задание для Германского рейха!» – Это совсем не проблема. * * * На ее родителей это и в самом деле произвело впечатление, и отец сказал, что в таком случае просто наймет медсестру – не вопрос. Когда она упомянула доктора Данцера – было не запрещено, тот сам велел передать привет отцу, – он только многозначительно присвистнул и сказал: – Вот как. В понедельник вечером объявился и Лудольф, безо всякого предупреждения. Он узнал, что ее мать оказалась среди жертв авианалета и их дом поврежден, и потому хотел узнать, может ли он чем-то помочь. Когда отец с благодарностью заверил его, что все уже налаживается, он спросил у Хелены, не найдется ли у нее для него время в один из ближайших вечеров, что, вероятно, и было истинной причиной его визита. С большим сожалением и внутренним облегчением она объявила ему: в ближайшие две недели будет работать над важным проектом и процитировала слова начальницы, согласно которым от нее требовалось не намечать ничего личного, отдать абсолютный приоритет проекту и быть готовой к сверхурочной работе. – И что это за проект? – скептически поинтересовался Лудольф. – Подробности я узнаю только завтра, когда он начнется, – ответила Хелена. – Я буду работать с доктором Данцером, приехавшим специально из Берлина… – Данцером? – озадаченно повторил Лудольф. – Доктором Бертольдом Данцером? – Да, – сказала Хелена, в свою очередь удивленная тем, что фамилия исследователя мозга известна Лудольфу. Мало того, она, казалось, даже внушала ему уважение. – Могу вас поздравить, – заявил он, сделав небольшой поклон. – В таком случае вы будете задействованы в реализации одного из наиболее важных замыслов, которые когда-либо поручал фюрер. Проект настолько значимый, что придумать что-то более значимое непросто. Она посмотрела на него с удивлением, хотя и неохотно, – его внешность по-прежнему вызывала в ней отвращение. – Вам известны детали? – Нет. Все совершенно секретно, и, невзирая на то, что я посвящен во многие тайны, есть двери, которые заперты даже для меня. Мне известно только то, что речь идет о создании системы, которая невиданным ранее способом обеспечит внутреннюю безопасность Германского рейха, а также будет обладать беспрецедентной точностью. И существенную роль во всем этом будут играть компьютеры. Что касается подробностей, то завтра вечером вы, несомненно, узнаете намного больше меня. – Тут он поклонился, запечатлел поцелуй на ее руке, что вызвало в ней желание как можно скорее вымыть руки. – Тогда я больше не буду беспокоить вас и вашу семью; вы, без сомнения, хотите побыть вместе с отцом, раз в ближайшее время такой возможности может не представиться. Но тем не менее я позволю себе снова появиться у вас после окончания работы, чтобы продолжить добиваться вашего расположения. Разрешите мне на прощание заверить вас, что ничто на свете не сделает меня счастливее, чем ваше согласие стать моей женой. Хелена смогла только криво улыбнуться – от таких слов ей пришлось бороться с подступившей тошнотой, которая не утихала до тех пор, пока Лудольф не удалился от нее, не сел в машину и не уехал. Две недели отсрочки! – подумала она. * * * Сотрудничество с доктором Данцером началось вполне безобидно. Как ей стало известно, речь шла о программе, которую она по собственной инициативе написала сразу после приема на работу в НСА, для автоматического определения, кто и с кем состоял в каких-либо отношениях. Адамек, вероятно, передал эту программу в вышестоящие инстанции, и запутанными официальными путями она попалась на глаза не кому иному, как лично профессору Элене Кролль, – и понравилась ей!