И теперь Хелене нужно помочь интегрировать эту программу в систему, разработанную Эленой Кролль совместно с доктором Данцером. – Ого, – вырвалось у Хелены, когда он рассказал ей об этом, и она почувствовала, что краснеет. – Даже не знаю, что ответить. – Еще успеете подумать, – усмехнулся он. – Вероятно, мы будем много общаться с ней по телефону в ближайшие дни. – Но почему? Я имею в виду – программы уже существуют. Любой программист сможет интегрировать их, как они есть, в более крупную систему или использовать их в качестве схемы для осуществления подобных действий. Доктор Данцер, улыбаясь, покачал головой. – Именно так и не получится, иначе мы бы так и поступили. Но, чтоб было понятно, что вас ждет, я сперва должен рассказать об особенностях нашего проекта. Они сидели вместе в кабинете Хелены. Она приготовила злаковый кофе, а фрау Фелькерс пожертвовала коробку печенья из своего неприкосновенного запаса угощений. Так что в некоторой степени складывалась довольно уютная обстановка, особенно когда Хелена думала, что пребывание здесь избавляет ее от обязанности разыгрывать перед матерью роль заботливой дочери. Итак, доктор Данцер начал рассказ. Он учился вместе с отцом Хелены, в Мюнхене, и во время учебы специализировался на исследованиях мозга. – Неврология, как ее называют, – пояснил он, – названа в честь нейронов, нервных клеток. Вокруг них все и вращается в этой предметной области. Как функционируют различные типы нервных клеток и, самое главное, как они друг с другом взаимодействуют, чтобы породить то, что мы воспринимаем как мысль, как волю, как идею. Он рассказал о наблюдениях за пациентами во время Мировой войны, в основном за солдатами, которые выжили после взрыва на близком расстоянии, но в их мозг проникли осколки шрапнели. Эти осколки иной раз оказывали причудливое влияние на их психическое состояние: одни постоянно уставали, другие вообще не могли спать; третьи отчетливо помнили события из детства, но забывали, что было накануне; четвертые, в свою очередь, казались своим родным психически совершенно изменившимися, больше не верили в Бога или, прежде вежливые, сдержанные люди, теперь при малейшем поводе ругались самыми грубыми словами. – Было очевидно, что повреждения мозга меняют человека, – говорил он. – Что самое удивительное, сам мозг, то есть серое вещество коры головного мозга, не испытывает никаких болевых ощущений. Таким образом, операции по удалению осколков в большинстве случаев могли проводиться в полном сознании. Было замечено, что механическое раздражение нервных клеток может вызывать странные эффекты: пациенты сообщали о сильных запахах, которых не было, или у них возникали насыщенные детские воспоминания о событиях, которые были полностью забыты. Проводились эксперименты, во время которых к определенным точкам в мозге подводился электрический провод, и каждый раз, когда по этому проводу посылался легкий импульс тока, срабатывала реакция, всегда одна и та же. Во время эксперимента, на котором я лично присутствовал, всякий раз, когда посылался импульс, мужчина прикасался к лицу – одним нажатием кнопки, так сказать. Хелена почувствовала, как во время его рассказа у нее по спине побежали мурашки. – Подобные эксперименты также проводились на животных. Теперь довольно точно известно, в каких точках следует раздражать клетки мозга шимпанзе, чтобы по собственному усмотрению привести их в ярость, усмирить, вызвать сонливость или же неконтролируемое желание двигаться. Возможно, вы уже видели такие кадры; их время от времени транслировали по телевидению. Хелена кивнула. – Смутно припоминаю. Отец хотел посмотреть этот сюжет. Показывали обезьян, запертых в ужасных конструкциях, с разъемами на черепе, которые напоминали свечи зажигания в автомобильных двигателях. – С крысами зашло еще дальше. Удалось прямо-таки управлять крысой на расстоянии, по собственному усмотрению заставлять ее поворачивать в лабиринте налево или направо, останавливаться или бежать дальше. А у некоторых очень примитивных организмов, плоских червей, у которых вообще существует всего восемь или двенадцать нейронов, мы смогли точно понять, как они взаимосвязаны, в результате чего эти живые существа полностью поддаются нашему контролю. Печенье, которое в этот момент жевала Хелена, сразу стало на вкус как гипс, и ей пришлось сделать большой глоток кофе, чтобы проглотить его. – Понимаю, – сказала она. – Это значит, – продолжал он с таинственным воодушевлением, – если бы мы точно знали, как связаны друг с другом нервные клетки человеческого мозга, то нам стало бы известно, какие из них следует стимулировать электрическими импульсами, чтобы вызвать разные реакции, будь то определенные действия, определенные физические реакции или даже конкретные чувства. Можно было бы вызвать симпатию одним нажатием кнопки, так же, как и отвращение, голод или жажду, а также удовлетворенность, сон или бодрствование. Вытекающие возможности просто необозримы. – На мой взгляд, ужасная идея, – призналась Хелена. – Ты больше не являешься собой, когда электрические импульсы в мозг приказывают, что делать. – Конечно, есть много философских вопросов, на которые нужно ответить, – согласился доктор Данцер. – Однако самым поразительным является то, что в таком случае у вас возникает ощущение, что вы делаете все это по собственной воле. Например, пациент, о котором я рассказывал: когда его спрашивали, почему он прикасается к лицу, всегда мог назвать причину. Один раз он сказал, что испытывал зуд, потом, например, ему нужно смахнуть прядь волос. Или же у него возникло странное ощущение в каком-то месте, и ему нужно было прикоснуться к нему. Но он никогда не говорил: «Я вовсе не хотел так делать; это ваш импульс тока меня заставил». – Жутко. – Прежде всего, чрезвычайно познавательно, – обозначил он и свое мнение. – По-видимому, на физическом уровне все происходит не так, как мы ощущаем. Мы думаем, что сначала возникают причины, и эти причины заставляют нас действовать – но, кажется, что на самом деле мы сначала действуем, и только потом объясняем почему. Хелена на мгновение задумалась, затем спросила: – Но что будет, если вы кому-нибудь в мозг имплантируете электрод, дадите импульс, который побудит его вживить электрод в мозг кому-то еще, и так далее… Разве вы не спросите себя, откуда же изначально появилось ваше собственное желание так сделать? Доктор Данцер засмеялся. – Мне кажется, такой вопрос можно ожидать только от программистки. С фрау Кролль я тоже без конца обсуждал подобные темы. Мой личный вывод заключается в том, что мы, очевидно, на самом деле вовсе никакие не индивиды, как себе воображаем. А являемся частями единиц более высокого порядка: частями тела нашего народа, частями нашей расы – как признал фюрер много лет назад. – Хм, – Хелена только хмыкнула, и он мог растолковать это как угодно. Идея быть всего лишь частью «народного тела» никогда ей не нравилась, а теперь, после всего сказанного доктором Данцером, стала ей прямо-таки противна. Но она вынуждена с ним работать, этого никак не избежать, так что спорить по этому поводу не было никакого смысла. Доктор Данцер взял еще одно печенье и невозмутимо продолжил свою лекцию. – Как я уже говорил ранее, большой загадкой остается взаимодействие нейронов в мозге. Как работает одна нервная клетка, уже в достаточной мере известно, и в действительности это довольно просто: она получает сигналы от других нервных клеток, и если сила поступающих одновременно сигналов превышает определенный порог, то она, как говорится, «стреляет», то есть в свою очередь подает сигналы тем нервным клеткам, с которыми связана. Хелена попыталась представить себе это как процесс выполнения программы. – И в самом деле весьма просто. Удивительно, что именно таким путем осуществляется процесс нашего мышления. – Да, не правда ли? Дело не в отдельных нервных клетках. Значит, тайна скрывается в их соединении между собой. В конце концов, человеческий мозг содержит миллиарды нейронов, и каждый из них может быть связан с сотнями других нейронов. Это уже огромные масштабы. – Но как узнать, как это работает? – размышляла Хелена. – Нельзя же разрезать человеку мозг, в то время как он думает. Ученый ухмыльнулся. – Вы как раз затронули больную тему. Даже если бы удалось обойти моральную проблему – например, взять преступника, приговоренного к смертной казни, – то он умер бы вскоре после начала подобного эксперимента и, следовательно, перестал думать, так что выяснить ничего бы не получилось. – Да, именно так, – сказала Хелена. Она ужаснулась, когда доктор Данцер заговорил о том, что для подобных экспериментов нужно принести в жертву человека, но, вероятно, таковы были исследователи мозга. В любом случае она не могла представить, как можно распилить череп обезьяне, чтобы воткнуть в ее мозг электроды; да даже крысе. – Поэтому, – продолжал доктор Данцер, – в определенный момент у нас появилась идея подступиться с другой стороны. Если мы сможем сымитировать работу мозга, сказали мы себе, то получим ценную информацию для дальнейших исследований. А как это можно сделать? Ну конечно же, с помощью компьютеров. Авторы научно-фантастических романов с давних пор называют эти машины «электронными мозгами», не так ли? Жюль Верн, например, который в одном из своих ранних романов даже предсказал электронный компьютер. Хелена откашлялась. – На самом деле он его не предсказывал; это всего лишь широко распространенный миф. Просто он был подписан на все основные научные журналы своего времени и черпал в них вдохновение. Когда он написал «Двадцать тысяч лье под водой», подводные лодки уже существовали, просто об этом было не так хорошо известно. А в то время, когда он создавал роман «Большой вычислитель», точно так же уже появились первые электронные компьютеры. Доктор Данцер озадаченно нахмурился. – Вот как? Не знал. Я всегда думал… – Большинство людей так думают. Но это неправда. Она подумала об Артуре. Это он надоумил ее все тщательно проверить. – Ну, как скажете, – произнес исследователь мозга, откидывая назад седые волосы. – В любом случае эта мысль стала отправной точкой проекта. Нам, разумеется, было понятно, что мы не сможем сымитировать человеческий мозг; даже простые приблизительные расчеты показывают, что на современном уровне развития техники это невозможно. Но вовсе не обязательно. Мозг функционирует более или менее одинаково у всех живых существ. То есть, если нам удастся воспроизвести функциональную способность мозга, скажем, пчелы или муравья, это уже поможет нам получить необходимую информацию. Только подумайте, даже такие мозги способны на крайне удивительные достижения! Пчела, например, может летать, ориентироваться в пространстве, общаться с другими пчелами и многое другое – просто удивительно, что всем этим управляет такой крошечный орган. – А потом вы обратились к профессору Кролль, – предположила Хелена. – Да, именно так. – Он засмеялся с некоторым смущением. – Наша исследовательская группа состояла из одних мужчин; мы едва могли включить компьютер. Хотя на факультете и было несколько женщин-сотрудниц и, конечно, несколько студенток, но программировать никто из них не умел. – Фрау Кролль нам немного рассказывала об этом, когда нам было разрешено посетить ее в Берлине. То есть – победительницам конкурса по программированию. Тогда это показалось мне интересным, но я даже не предполагала, что мне самой когда-нибудь придется иметь с этим дело. – Хелена задумчиво смотрела перед собой, внезапно почувствовав себя ужасно старой. – Боже мой. Это было так давно. В 1938-м. Тогда мой брат был еще жив. – Первые переговоры с ней прошли летом 1934 года. К 1938-му мы уже добились огромных успехов. Фрау Кролль разработала собственную совершенно новую технику программирования для отображения в компьютерах нейроподобных сетей. – Доктор Данцер, извиняясь, поднял руки. – Не ждите от меня объяснений, как это работает. До сих пор я так и не понял, что значит «схема набора» – чтобы вы понимали степень моего невежества. Как мне объяснила фрау Кролль, основная проблема заключалась в том, что в компьютере все обрабатывается строго друг за другом, одна инструкция за другой, в то время как в сети нейронов все происходит одновременно. Это, по-видимому, сложно осуществить, а значит, наша имитация мозга работает относительно медленно по сравнению с реальным мозгом. Что необязательно является недостатком, ведь таким образом нам, исследователям, легче наблюдать за ним во время мышления. И, кроме того, техническое развитие продолжается, компьютеры становятся быстрее и быстрее, так что когда-нибудь все вполне может измениться и наше «всевидящее око» станет думать быстрее, чем биологический мозг. – «Всевидящее око»? – удивленно повторила Хелена. Он криво улыбнулся. – Так мы между собой называем систему. Но, конечно, это не может быть официальным названием нашего проекта, потому что «всевидящее око» – термин, используемый масонами, которые, как известно, запрещены в Германии, наверняка не без причины. Официальное название – ТПИО – это сокращение от «Тотальная прозрачность через информационную осведомленность». Хелена нахмурилась. – Ага. И что это означает? – Так сразу и не понять, не правда ли? Если честно, то и не нужно. Короче говоря, разница между нейроподобной сетью и обычным компьютером в том, что компьютер можно запрограммировать, а сеть, напротив, должна тренироваться. Тогда как компьютер – машина, сеть – скорее демонстрирует особенности, характерные для организма, главным образом то, что она способна учиться. Однако вы не должны думать, что систему нужно тренировать как животное, – это будет слишком медленно. Нет, вы кормите ее тщательно отобранными данными и позволяете делать собственные выводы. В некотором смысле вы даете ей сборник задач вместе с правильными ответами – как можно больше; она никогда не устанет и не утратит желания обучаться, – и позволяете ей делать свои собственные выводы. Затем задаете ей вопрос, на который ищете ответ, и, о чудо, вы с высокой вероятностью получите правильный ответ. – Все еще не могу себе это представить, – призналась Хелена. – Звучит так, будто система может самостоятельно рассуждать. Но как это должно работать? Доктор Данцер почесал шею. – Да уж… честно говоря, мы пока тоже с трудом понимаем, как это работает. Но нет никаких сомнений в том, что работает. К тому же работает удивительно хорошо. Система способна обнаруживать в предложенных ей областях связи, которые раньше никто не замечал. – Он посмотрел на нее сияющими глазами. – Так что вам придется слегка переучиваться обращаться с компьютерами. – Хм, – хмыкнула Хелена в ответ. Звучит крайне странно. За время работы с компьютерами она получила хорошее представление о том, как они работают и на что способны, но самостоятельные рассуждения определенно не относились к характеристикам устройств, которые она знала. Напротив, именно в этом и заключалась проблема программирования: машина не способна протестовать, если случайно потребовать от нее бессмыслицы. Она выполнит бессмыслицу так же точно и усердно, потому что это всего лишь машина, и машины не понимают, что они на самом деле делают, а только обрабатывают электрические импульсы определенным, довольно сложным способом, имитируя зубчатые рейки, шестеренки и вращательные движения аналитической машины. – Вижу, вы настроены скептически, – заметил исследователь мозга. – Ничего необычного – так происходит практически со всеми, кто слышит об этом впервые. Здесь мы абсолютные пионеры. Нигде в мире о подобном даже не помышляют. – Он наклонился и достал из портфеля тонкую папку из серого картона. – Вот почему я привык демонстрировать пример из практики. Положил папку перед собой, но не открыл ее, а сперва сложил на ней руки и спросил: – Вы когда-нибудь слышали о покушении со взрывом в пивном зале «Бюргербройкеллер» в Мюнхене, предотвращенном в 1939 году? – Нет, – призналась Хелена. – Ничего страшного, об этом мало кто знает. Так обстоит дело с предотвращенными терактами: заголовки в газетах о них менее впечатляющие, чем об удавшихся. – Разомкнул руки и положил ладони на папку. – В начале 1938 года, благодаря помощи фрау Кролль, мы были готовы к запуску первой нейроподобной сети. Она работала на четырех компьютерах, которые стояли в нашей лаборатории Мюнхенского университета. Сначала мы тренировали ее с помощью подготовленного нами материала, это длилось почти год и было в высшей степени интересно с научной точки зрения. Затем у нас возникла мысль выяснить, что произойдет, если мы столкнем нашу сеть с реальными данными – данными, которые не были тщательно отобраны, а были довольно хаотичными, дикими, неструктурированными. Мы хотели узнать, сможет ли сеть справиться как организм, который тоже должен уметь справляться с окружающей средой, как она есть. Мы получили разрешение подключить нашу систему к некоторым источникам больших объемов данных, доступным в Мюнхене: к телефонной системе, к банку, к газетам и так далее. Соблюдая строгие условия, разумеется, поскольку местами речь заходила о конфиденциальных данных. Мы понятия не имели, что произойдет. Отчасти мы ожидали, что наша система рухнет под шквалом информации и забудет, чему к тому времени научилась. Он открыл папку.