– Отдохнём в избах, Ляксей Петрович, – кивнул в сторону сельца Макарыч. – Затаимся тут на днёвку, а потом уже дальше к ночи двинем? – Нет! – подумав, ответил Лёшка. – Слишком рискованно. Этот сапёр – очень важная шишка, и нам его просто так не отдадут, с утра погони ждать нужно! Значит, огибаем село, заходим в лесок, а уже там ночуем. Своих коней отгоним подальше в сторону, версты эдак на три-четыре, и потом шуганём хорошо. На опушке у села секрет выставим, и пусть ребята посматривают там за всем. Всё именно так и сделали. Нашли место поглуше в небольшом лесочке. Сварили егерский кулеш, как уже прозвали это традиционное варево из всего того, что было съестного в носимых мешках, и потом залегли на отдых. Народ здорово вымотался за этот переход и потому спал без задних ног. Прошёл полдень, затем ещё часа три, и к стоянке стрелков подполз Ваня Кудряш. – Господин сержант, вам велели передать, что в село сотня конных влетела, всё там обыскивают, каждый овин и сараюшку кверху дном переворачивают. – Посмотрим, – кивнул Лёшка и пополз к опушке вслед за Ваней. В селе действительно стояла суматоха, всюду мелькали турецкие солдаты, стоял шум, и до егерей доносились гортанные крики. Наконец, видать, не найдя того, что искали, турки вскочили на коней и ускакали в северном направлении. – Смотри-ка, это ведь они нас тут искали, – и Алексей кивнул стрелкам на уносящийся вдаль отряд. – И теперь это были явно не татары, похоже, что османское начальство по нашу душу регулярную кавалерию из сипахов послало. Теперь нам нужно вдвойне осторожнее быть, братцы! Движение продолжили, как стемнело. Впереди, в шагах двухстах, шёл головной дозор, а основной отряд бежал лёгкой трусцой, подгоняя османского офицера. Ему было тяжело и непривычно вот так передвигаться, но после очень серьёзного разговора на стоянке он только обливался потом и, постанывая, быстро семенил своими толстыми ножками по снегу. – Подведёт он нас, – кивнул на турка Милюткин, – еле бежит уже толстозадый. Может, ну его, Алексей, бросите его тут, а мы сами налегке уйдём, нам и этого свитка с планом крепости за глаза теперь хватит! – Нет уж, вашбродь, сказано было языка привести, мы и приведём, что уж, зря мы с ним столько мучились, – ответил, сжимая зубы, Лёшка. – Ценный язык это, нужный, знает он много того, чего и на бумаге даже не нарисовано, – и крикнул егерям: – Смена, дайте Кудряшу уже передышку, поменяйте носильщиков. Сапёра подхватила под руки новая двойка, и отряд устремился дальше. Обратный путь от валашского села до крайнего перелеска перед большим лесным массивом занял двое суток, и вымотавшиеся егеря отлёживались теперь перед большой полосой открытого пространства и выгадывали, когда же его удачнее пересечь. Снег прекратился, небо расчистилось от туч, хорошо подморозило, и теперь видимость при луне составляла больше версты. Турецкие конные разъезды проходили вокруг постоянно. Состояли они и из татар, и из постоянной османской кавалерии. Долго лежать тоже было невозможно, и под утро, когда у сторожей обычно самый сон, команда Егорова решилась на прорыв. Ещё раз укутав как следует в белое полотно пленника, Лёшка в очередной раз пожурил себя за неосмотрительность – нужно было позаботиться и взять ещё один комплект белой одёжи, хотя, с другой стороны, на такого здоровяка они всё равно ведь не рассчитывали. Наконец, луна спряталась, и звёзды начали тускнеть на небосводе. – Вперёд! – рявкнул Лёшка, и, подхватив языка, команда ринулась к бровке далёкого ещё леса. Первые двести-триста шагов они пробежали легко. Впереди было ещё столько же, как вдруг от небольшого лесного островка шагах в пятистах справа выметнулись на открытую равнину далёкие пока ещё всадники. – Командир, татары! И правда, издали послышался традиционный татарский клич: – Алга-а-а! – Макарыч! Бери троих наших, прапорщика и проводников, языка – Кудряшу на спину и неситесь что есть мочи к лесу, а мы вас прикроем! – крикнул Лёшка и отдал команду: – Штуцерникам бить выборочно старших, фузейщикам вести частый огонь, понеслась! Бах! – приклад ударил Лёшку в плечо. Он отбежал шагов на сто к лесу и присел, перезаряжая оружие. Бах! Бах! Бах! – гремели выстрелы егерей, и, наткнувшись на точный огонь, три десятка татарских всадников, потеряв треть своих людей и послав стрелы в русских, отскочили подальше. От их группы отделилась пятёрка и унеслась на юг. – За подмогой послали, – прорычал Лёшка. – Все бегом в лес, теперь эти от нас уже точно не отцепятся! В отряде появился первый раненый. Никите стрела пробила рукав одежды и вошла на остриё вовнутрь. Наскоро обработав рану крепкой настойкой и подрезав её края, удалили этот древний снаряд. Парня перевязали и, отобрав оружие и вещевой мешок, погнали вперёд к группе Макарыча. – Быстрее, быстрее, пока можешь идти и пока не нагрянула основная погоня! – Карпыч, Матвей, Тимофей и ты, Живко, берите всех лесовиков и прикрывайте нам хвост, главное – отбить у них желание лезть за нами вплотную, осаживайте! – крикнул Лёшка, и отряд углубился в лес. Бах! Бах! Бах! – послышались через час выстрелы в отдалении, арьергард егерей принял бой, сдерживая погоню. Следующие сутки слились в череду перестрелок, изматывающего бега среди деревьев, постоянных перезарядок и опять бега. Всё дальше и дальше на север уходили егеря, отбиваясь от преследующих их турок, и счастье их, что это были не лесовики, а обычные, спешившиеся с коней всадники. Двоих ребят уже потеряли в перестрелках, несколько человек были ранены, и скорость движения была потеряна. До места встречи с гусарами было уже недалеко, но и турки наседали плотно. – Всё, братцы, последний рывок нам остался, – объяснял Лёшка товарищам, очищая ствол штуцера от порохового нагара. – Ещё три-четыре версты, и мы уже у своих, продержаться только нам надо. Давай, Кудряш, забирай с собой турка, всех наших раненых, прапорщика и проводников и бегом на поляну к гусарам, а мы вас здесь, на этом редколесье, прикроем. Всем зарядиться! – и Алексей сам начал засыпать порох из патрона. Неподалёку мелькали серые фигуры. Вот одна вышла из-за ствола и, оглядев редкий лес впереди, махнула кому-то сзади, и тут же человек десять турок выскочили на небольшую прогалинку. Лёшка прицелился и нажал на спусковой крючок. Бах! – и турок с длинным ружьём упал на снег. Бах! Бах! Бах! – раздался ружейный залп, и несколько фигур так же застыли на снегу. Лёшка вскочил и, перебежав за спину шагов на пятьдесят, начал перезарядку. Что-то мелькнуло сбоку, и он, присмотревшись, увидел несколько фигур, заходящих егерям в тыл. – Ну вот и для тебя время пришло, – прошептал он, вытаскивая из патронной сумки единственную свою гренаду из тех, что сам обделывал перед самым выходом. Прокравшись и затаившись за толстым стволом, Лёшка выбил кремнем искры в штуцерном замке и, раздув трут, поджёг фитиль гренады. Бабах! – грохнул взрыв, и раздался истошный вой раненного осколками турка. На Лёшку кинулось сразу трое, он выхватил пистолеты и разрядил их в упор. «Всё! А третий сейчас меня зарубит», – промелькнула мысль. Бах! – раздался сзади фузейный выстрел, и турок с обнажённой саблей упал у самых Лёшкиных ног. – Ляксей Петрович, ну как же вы так неосторожно-то! – причитал Никитич, приподнимая со снега своего воспитанника. – Никак взрывом оглушило вас, бяжим скорее отсюда, басурмане вон как дуро-ом прут. Бяжи-им! Егеря отстреливаясь, откатывались всё дальше к северу. Через час, потеряв пятерых убитыми, они догнали Кудряша с его командой и теперь уже все вместе выбежали из-под полога леса на опушку. Перед ними шагах в ста стояло несколько сотен всадников верхами. – Ё моё, цельный гусарский полк прислали! – матюгнулся Федька, и команда из последних сил бросилась к своим. – Шашки наголо, руби их всех, круши-и! – раздался крик бравого полковника, и конная лава, обтекая маленький островок из егерей, ринулась на выбегающих из леса турок. – Пишчевич Семён Степанович, Ахтырский гусарский! – представился чернобровый, с глазами навыкате гусарский полковник. – Это из-за вас тут столько суеты? – и он посмотрел на стоящую перед ним грязную, в оборванных красно-серых балахонах команду. – Кто старший тут, вы? – и он посмотрел на усталого до предела прапорщика. – Прапорщик Милюткин, ваше высокоблагородие, – представился тот, – картограф штаба армии. Но старший команды – это сержант Егоров, – и он кивнул на молодого егеря. Полковник перевёл взгляд на стоявшего рядом с прапорщиком унтер-офицера. – Это ваши люди, сержант, так турка взбудоражили? – Так точно, вашвысокблагородие! – рявкнул с усердием тот. – Выполняли задание командующего армией. Из Журжи захвачен первый помощник коменданта по фортификационным работам, в чине полковника, со всеми своими бумагами. Уничтожено около сотни турок и татар. У нас потери – семеро, шесть человек ранены, но все, кроме одного, в строю. – Ого! – удивился Пишчевич. – Цельный османский полковник из инженеров?! Так что стоим-то! Ротмистр Гущинский! – и он подозвал к себе уже знакомого Лёшке офицера. – Этого толстяка с прапорщиком из штаба – на коней и быстро, стрелой в Бухарест к самому командующему! Всё! Исполнять! И сотня гусар уже через минуту летела на север. – А вы пока отдышитесь, ребята. Сколько по снегам-то лазили? – спросил с участием полковник, наблюдая, как Лешка, сам перепачканный в крови, перевязывает рассечённый лоб Тимофею. Алексей на миг задумался и потом ответил со вздохом: – Да суток шесть с половиной вроде будет, а такое чувство, вашвысокобродие, что цельный месяц уже прошёл… Через день, к вечеру, егерская команда прибыла к месту постоя. А наутро Лешка, не успевший ещё как следует отдохнуть после таких трудов, был вызван к Куницыну. – Егоров, к двум часам, после обеда, ты со всей своей командой, что была в поиске, вызваны в штаб армии. Так что приведите себя в порядок и взбодритесь, – отдавал распоряжение поручик. – Предписано всем вам там иметь вид опрятный и каждому блистать благонравием и всевозможной учтивостью. Особливо подчёркнуто, что Егорову привести себя в полный порядок и быть пред командующим по всей предусмотренной уставом форме, а также при знаках различия и при шпаге. Всё, Егоров, иди готовься, мне вон опять головная боль из-за тебя. По секрету шепнули, чтобы я новых людей себе в команду подыскивал. Учишь, учишь бездельников, а их потом забирают от тебя, – ворчал по привычке Фёдор Семёнович. – Братцы! Нам дано пять часов на приведение себя в парадный вид, – стоя пред своей командой объяснял им обстановку Лёшка. – Вычистить всё как следует и самим вымыться так, как будто вы на принятие присяги готовитесь. Сам командующий будет нас проверять, а особенно как ты эти букли у своего парика накрутил и косу напудрил, Федька. Так что смотри, по первое число попадёт, если ему твоя коса не понравится! Через пять часов строй из четырнадцати егерей стоял на площади перед зданием штаба армии. И сбоку от него стоял унтер-офицер егерской команды Апшеронского пехотного полка, старший сержант Егоров Алексей. Или как его звали ещё совсем недавно промеж себя обер-офицеры полка, по-простецки, коротко – наш унтер Лёшка! Заключение Осенью 1768 года османский великий визирь пригласил к себе русского посла Обрескова Алексея Михайловича, обошёлся с ним крайне оскорбительно и приказал заключить его в Семибашенный замок. По османскому обычаю это означало объявление войны. Турецкая Порта, стремясь получить Подолию, Волынь и всё Северное Причерноморье, развязывая войну, сама же и обвиняла в разрыве Российскую империю. Россия, по её словам, неоднократно нарушала ранее заключённые между странами трактаты, строила свои крепости вблизи турецких границ и постоянно вмешивалась в дела Речи Посполитой, ограничивая там вольности поляков. Также якобы русские войска или же подданные России из казаков разорили турецкое поселение Балту. В ответ на арест посла Екатерина II объявила войну Турции и обратилась с циркулярной нотой к европейским дворам, в которой старалась объяснить справедливость и правоту русской политики, указывая на вероломность Порты, подстрекаемой противниками России. В ходе боевых действий за 1769 и 1770 годы турецкие войска были выбиты из-за Прута, Днестра и Дуная. Сухопутные армии османов потерпели сокрушительное поражение в сражениях при Хотине, Рябой могиле, Ларге и Кагуле. Были взяты все турецкие крепости на левом берегу Дуная, кроме Журжи. На море, в Чесменской бухте, русской первой эскадрой Средиземного флота был сожжён практически весь боеспособный турецкий флот. На фоне всех этих поражений от Стамбула отложились ногайские татары Буджакской, Едисанской, Едикульской и Джамбульских орд и решились на принятие покровительства от России. Крымское ханство тоже вышло из войны с Россией, а её многочисленная конница, потрёпанная в боях с русскими, покинула придунайские земли и ушла к себе на полуостров. Две империи готовились к новым, предстоящим им сражениям. А сама война продлилась до 1774 года. В сражении с врагами Российской империи покрыл себя славой новый род войск – егеря. Началу его послужило формирование Румянцевым первых команд застрельщиков-охотников ещё в 1761 году, во время семилетней войны с Пруссией. Уже тогда первые русские егеря действовали в россыпном строю перед основными частями русской армии. Этим боевым опытом воспользовался генерал Панин, командующий Финляндской дивизией и создавший у себя первую полноценную команду из 300 егерей. В 1765 году Екатерина II повелела сформировать команды в четырёх западных дивизиях при каждом пехотном полку. Благодаря этому Россия получила почти две тысячи отборных, прекрасно обученных солдат-стрелков. У них было лучшее оружие, им щедрее отпускались средства для обучения, и им же была дана особая, более удобная форма и амуниция. Назначением Екатерининских егерей было служить застрельщиками и драться в россыпном строю, то есть, как тогда говорили, «вести огонь не по прусскому образцу в тридцать темпов, а по собственной русской сноровке, со скоростью заряда и цельностью приклада». Что означало умение воевать с выборной прицельностью, то есть вести выборочный, точный, снайперский огонь по приоритетным целям поражения.