В сердце? Это куда лучше во многих отношениях. С одной стороны, я умру не совсем сразу, а через пару секунд, но с другой – не буду обезображена. Я снимаю очки и кладу их на ночной столик. Потом скидываю туфли и ложусь на кровать, подложив под себя две подушки. Поехали. Конец всем страхам, волненьям, вот этому всему. Устроившись на подушках поудобнее, я вставляю в «глок» обойму, щелчок – и он заряжен, но, чтобы выстрелить в сердце, нужно вывернуть пистолет, приложить дуло к грудной клетке и нажать подушечкой большого пальца на спуск. А это не очень простой маневр, если ты под градусом. Ведь у «глока» нет курка, а есть лишь двойной спусковой крючок. И надо большим пальцем надавить на обе его части одновременно. Когда у меня это уже почти получилось, в подсознание проникает еле слышный звук. Это Оксана. Она на секунду задерживается у двери, а в следующий миг уже сидит на мне, вырывая «глок» из рук. Я смотрю на нее снизу вверх. Она что-то орет, но движения ее губ и слова не синхронны. Потом она вскакивает с кровати, прыгает к окну, распахивает занавески и остается стоять спиной ко мне. Я слышу металлический лязг – это она вынимает из «глока» обойму. – Ну и чем ты тут занималась? – спрашивает она еле слышно. – А на что это было похоже? – Ты же не такая дура. – А что тут дурацкого? Приведи мне хоть одну долбаную причину продолжать жить. Она мрачнеет. – Мы. – Мы? Оксана, я тебя раздражаю. Ты не посвящаешь меня в свои планы, а стоит тебе открыть рот, я чувствую лишь ненависть. Никаких «мы» нет. – Ева, умоляю. – Именно об этом я и говорю. Твой тон. Я тебя бешу. – И поэтому ты решила покончить с собой? – А у тебя есть идеи получше? Она возвращается к кровати. – Ева, ну ты и дура. Ты просто гребаная дура. – Никакая я не дура. У меня с головой все в порядке. Дура – это ты. Она присаживается на кровать и протягивает руку к моей щеке. Я отшвыриваю эту руку, вскакиваю и застываю на краю кровати, свесив ноги и трясясь от гнева. – Ты в этом платье очень сексуальна. Я игнорирую ее реплику, встаю и направлюсь к двери – правда, понятия не имею, куда я, собственно, иду. Она спрыгивает с кровати, бежит через комнату и загораживает мне проход. Не замедляя шаг, я отталкиваю препятствие, хватаю Оксану за горло и прижимаю ее к стене. Она задыхается, выпучив глаза, но не сопротивляется. – Я хочу, чтобы ты была хоть немного поласковее со мной, – говорю я, выплевывая слова ей в лицо. – И мне насрать, если для тебя это проблема. Настала пора тебе научиться быть, б…, человеком. – Понимаю. – Ее шея под моей рукой пульсирует, как анаконда. – Нет, ты ни хрена не понимаешь, потому что тебе влом, б…, понимать. Ты прячешься за своей маской психопатки – типа, тебе все можно, потому что ты – ходячее психическое расстройство, но ты – не оно, и знаешь об этом не хуже меня. – И кто же я? – ухмыляется она. – Ответь, когда закончишь меня душить. Кстати, мне это в кайф. – Ты – та, кто не может врубиться в простой факт, что тут, прямо перед тобой – реальный, живой человек, который бросил ради тебя всё. Всё! Как бы невзначай Оксана ввинчивает костяшки пальцев в мой локоть, и нервный шок пронзает мою руку до самых ногтей. Я отпускаю ее горло. Она хватает меня обеими руками за уши и за волосы и притягивает мое лицо к себе – мы теперь глаза в глаза, нос к носу, губы к губам. – И чего же ты, Ева, хочешь взамен? – шепчет она. Вместо ответа я зажимаю зубами ее нижнюю губу и прикусываю. Оксана нежно выдыхает, а я чувствую во рту вкус ее крови. – Я хочу тебя. Хочу, чтобы я была твоей, а ты – моей. Какое-то время мы стоим, не шевелясь. Лишь дышим. – Целиком и полностью? – спрашивает она. – Да, целиком и полностью. Она откидывает голову назад, чтобы лучше меня рассмотреть, и медленно проводит по моему лицу указательным пальцем. По бровям, по щеке. Вставляет его между моих губ, которые слиплись от ее крови. Ее кровь сохнет быстро. – Ладно, – говорит она. – Ладно. – Потом берет с ночного столика мои очки и аккуратно надевает их на меня. – Теперь ты можешь разглядеть меня получше. – Все та же сучка, – шепчу я, хватая ее за руки. – Я знаю, pupsik. Извини. – Она смотрит на меня сосредоточенно. – Завтра мы все спланируем. Вместе. Даша уже разбирается с нашими паспортами и с деньгами, но я должна кое-что для нее сделать. Мы должны кое-что для нее сделать. – И что же это? – Давай завтра. – Она притягивает меня к себе. – Сейчас у меня на уме совсем другое. – Правда? Что именно? – Просто… другое. – Я такая пьяная. – Я заметила. Я тоже пьяная. Правда, не настолько. Через час я уже засыпаю, но тут вспоминаю, что хотела спросить. – Солнышко? – Да? – А почему все засмеялись? Когда я сказала, что мы всю неделю дрожали. Что в этом смешного? Они, типа, чуть не обоссались. – Дело в твоем русском. Твое drozhali прозвучало похоже на drochili. – Солнышко? – Ева, прошу, заткнись на хрен и дай мне поспать. – О чем попросила тебя Даша? – Ты реально хочешь узнать это сию секунду? – Да, хочу. – Она попросила убрать Пахана. Глава 5 Полмесяца пролетают незаметно. Впервые с тех пор, как мы покинули Лондон, Оксана выглядит спокойной и сосредоточенной. Она скрытна по своей природе, архетипический одинокий волк, и планирование убийства в команде со мной дается ей нелегко. Мне тоже. Убийство, как ни крути, есть убийство, даже если цель – жуткий персонаж вроде Пахана. Но мы справляемся. Оксана начала делиться со мной своими мыслями, а я, всячески пытаясь игнорировать то, что она пренебрежительно называет «гражданским чувством вины», концентрируюсь на практических вопросах и логистике. Уж в чем в чем, а в этом я разбираюсь. Я тронута тем, как она изо всех сил старается быть полноценным партнером, причем не только в нашем общем деле, но – что важно – и в наших отношениях. Ведь тут у нее нет инстинкта, который мог бы ею руководить. Она знает, как вывести меня из равновесия, как мной манипулировать, как причинить боль, но прочесть мои чувства – невыполнимая для нее задача, хоть мы и неразлучны. Я порой ловлю взгляд ее серо-бирюзовых глаз. Ее попытки вычислить мои эмоции щемят мне сердце. Мне трудно даже представить, насколько она одинока, вынужденная все время стоять, прижав нос к стеклу, отделяющему ее от остальных людей. Вечно торчать на улице, пытаясь разглядеть – что там внутри. Я сделаю все, чтобы она почувствовала мою любовь, даже если это сведет меня в могилу. Асмату Дзабрати, он же Пахан, шестьдесят девять. Его квартира расположена в массивном сером семнадцатиэтажном доме на Малой Балканской улице неподалеку от метро «Купчино». У него там даже несколько квартир, где живут среди прочих четыре телохранителя, бывшая жена Елена и сестра Рушана с мужем. Еще он снимает небольшую квартирку в доме за Фрунзенским универмагом – на машине ехать недалеко – для своей содержанки, двадцатичетырехлетней украинки по имени Зоя, которую он нашел через агентство знакомств. Его близкие, включая Елену, эти отношения не одобряют и Зою не признают, поэтому на Малой Балканской она никогда не появляется. Пахан регулярно бывает в Зоиной квартире, клинике на Невском, где Зое делают инъекции ботокса, а Пахану – тоже какие-то омолаживающие процедуры, и еще в Елизаровских банях на Пролетарской. Встречи с бригадирами купчинской братвы проводятся либо в осетинском ресторане «Зарина», где специально для Пахана и его гостей бронируют отдельный кабинет, или в той же бане. Иногда Пахан устраивает приемы у себя дома, и за хозяйку тогда – Рушана, она накрывает стол для членов банды и их родни. Время от времени он ездит к кардиологу в частную клинику в центре. У него проблемы с сердцем, ему диагностировали мерцательную аритмию и прописали дигоксин. Мы знаем все это от Даши, и ее данные подтвердились в ходе проведенных Оксаной разведопераций. Я порой тоже участвовала, но всегда – удаленно. Большую часть времени я сижу одна в квартире на Стачек, сверяя и обрабатывая информацию. Мне бы хотелось быть там вместе с Оксаной, но она опасается, что я или потеряюсь, или каким-нибудь образом привлеку внимание. Вероятно, она права. У меня топографический кретинизм – помню, как однажды в МИ-5 я выполняла учебное задание в службе внешнего наблюдения, и с прохождением маршрута вышел сплошной конфуз. В общем, Оксана занимается слежкой одна, и ей так больше нравится. Пару раз она пропадала больше суток и возвращалась уставшая и голодная как собака. Мне хватает ума, чтобы в такие моменты даже не пытаться заговорить с ней. Я просто наполняю для нее ванну, подаю чай и бутерброды с сыром и огурцом, укладываю спать. Все собранные данные стекаются в единый файл, который мы постоянно изучаем в поисках повторяющихся схем. Но пока не нашли ни одной. Несмотря на свою старомодную манеру руководства, Пахан осторожен, как лис, и, по словам Оксаны, большой мастер уходить от наблюдения. Все визиты и встречи он неизменно назначает в последнюю минуту, использует отвлекающие машины, а его водители всегда ездят разными маршрутами. Насколько мы можем судить, общественным транспортом он не пользуется никогда. Мы ищем трещины в этой стене. Уязвимость, которую можно использовать в своих целях. Я решила рассматривать эту операцию как интеллектуальное упражнение – как я делала, работая в МИ-5. Но во время охоты на Оксану я утратила ощущение дистанции, позволила себе личную заинтересованность. В этом проекте я твердо намерена вернуться к былой объективности.