– Ну как? – опасливо спросил он, вертясь на сиденье в разные стороны и пытаясь рассмотреть себя в зеркальце. – Сойдет, – оценила я, отметив, что бронежилет практически не заметен под пальто и костюмом. – Вам не кажется, что он меня полнит? – не успокаивался Бобров. Я-то была уверена, что полнит его наверняка слишком калорийная и обильная пища, а также малоподвижный образ жизни, но вслух высказывать свои подозрения не стала. – Это же не модельный костюм, и вам его не демонстрировать на показе мод, – ответила я. – Но я должен выглядеть прилично! – раскапризничался председатель благотворительного общества. – Да успокойтесь вы! Нормально вы выглядите! А если даже кто-то решит, что вы набрали пару лишних килограммов, ваша репутация от этого не пострадает! – не выдержала я. – И вообще, вам нужна безопасность или безупречный внешний вид? Бобров недовольно вздохнул, но спорить больше не стал. Мы снова тронулись в путь, в сторону Ленинского района, вскоре выехав на трассу, ведущую в сторону Аткарска. Бобров в принципе неплохо вел машину, только общая суетливость и нервозность характера заставляли его периодически чертыхаться и отвешивать нелестные комментарии в адрес некомпетентных и оборзевших, по его мнению, пытавшихся нас обойти. «Ауди» послушно двигалась следом. Дорога до Аткарска заняла ровно полтора часа, а так как выехали мы с запасом времени, то на место прибыли за пятнадцать минут до полудня. По пути я внимательно посматривала по сторонам, следила за дорогой и машинами, и была убеждена, что никакой слежки за нами не было. О том же, видимо, думал и Бобров, потому что сразу же как только остановил машину, он с плохо скрываемой тревогой в голосе спросил: – Хвоста нет? – Нет, – улыбнулась я. – Так что расслабьтесь. – Главное, вы не расслабляйтесь! – Он погрозил мне пальцем, но тут же заставил себя улыбнуться: – Простите, я не всерьез. Это все нервы. – Понимаю, – кивнула я. – И все же будьте начеку! – Ну, я же не учу вас, как вам толкать речь, – пожала я плечами. – Или держать ножницы, когда будете резать ленточку. Бобров вздохнул, но ничего не сказал. Вышел из машины, и мы вместе направились к дверям. Детский реабилитационный центр занимал пять этажей в новом здании. Просторный, белый, почти сверкающий – для Аткарска его открытие было заметным событием. Об этом свидетельствовало и большое количество машин у подъезда, и толпа респектабельных граждан, скопившихся у высокого крыльца из пятнадцати ступенек. В основном это были, как я поняла по внешнему виду, официальные лица – городская власть, чиновники среднего уровня, администрация центра… Здесь же крутились и журналисты, снабженные камерами, фотоаппаратами и прочей техникой. Бобров важной походкой чуть вразвалочку подошел к группе и поочередно пожал руки мужчинам. Меня он отрекомендовал лаконично: – Моя помощница Евгения. Я мило улыбнулась, оглядывая присутствующих. Среди них выделялся седой мужчина солидного вида, в черном пальто и шляпе, державшийся церемонно и даже покровительственно. Это был глава городской администрации Аткарска Петр Игнатьевич Хлебников, как я узнала позже. Возле него стояла дородная дама с полным, холеным лицом, природные черты которого были откровенно крестьянскими. Она гордо поджимала накрашенные ярко-вишневой помадой губы и поправляла высокую прическу, напоминавшую пышную башню. Это была его заместитель по вопросам здравоохранения, Галина Васильевна Шмакова. Улыбчивый молодой репортер, вылезший из машины охраны Боброва, по имени Кеша, постоянно щелкал собравшуюся публику, кажется, не придавая значения тому, насколько удачными получаются снимки. Фотоаппарат у него был цифровым, и его не заботило количество пленки. Его более опытный коллега, представитель местной прессы, не был столь тороплив и неразборчив – он неспешно заходил то с одной стороны, то с другой в выборе подходящего ракурса. Больше всех волновалась женщина средних лет – высокая, крепковатая, но стройная шатенка с молодежным каре. Она сжимала в руках кипу каких-то бумаг, теребила их, то улыбалась невпопад, то, сосредоточенно нахмурившись, принималась их пролистывать, закатывая глаза и полушепотом повторяя что-то. – Юдина, заведующая центром, – шепнул мне Бобров, сжимая мой локоть. – Бывшая секретарь местного горздрава. Остальные люди мало чем выделялись из толпы, они переговаривались между собой, ожидая торжественного момента. Наконец Бобров взглянул на часы, перевел взгляд на Хлебникова, и тот громко произнес: – Ну что, господа, начнем? Все загудели, беспорядочно становясь возле ступенек, выбирая подходящее место. Перед дверями красовалась натянутая лента из красного атласа. Завцентром Юдина в мгновение ока пролистнула все бумаги, зашевелив губами, Шмакова напоследок пригладила свою пышную пирамиду, и все наконец успокоились и замолчали. К высокой трибуне с микрофоном уверенной походкой двинулся Бобров, предварительно одарив меня внушительным тычком в бок, что, видимо, должно было означать призыв быть во всеоружии. Но я уже внимательно оглядела всех и вся и оценила обстановку. Все было спокойно, но все же с Боброва я не сводила глаз. Он подошел к микрофону, и по его виду было заметно, что ему не привыкать участвовать в подобных мероприятиях – Всеволод Евгеньевич не волновался нисколько, он чувствовал себя как рыба в воде. Подняв правую руку в знак приветствия, а также призывая прекратить последние реплики, Бобров улыбнулся и начал: – Дорогие друзья! Я счастлив, что мне довелось принимать участие в столь радостном событии. Событии, важном не только для Аткарска, но и для всей области! Как водится, последовали аплодисменты. Бобров чуть откланялся и продолжил: – Не мне вам говорить, какое большое дело сделано общими усилиями, какой успех достигнут! Все мы по мере сил вносили свой скромный вклад в это мероприятие, и эти вливания привели к столь грандиозному результату! Все трудились, как подсказывала нам наша совесть, ведь мы взяли ответственность за самое дорогое, что у нас есть, за наше будущее – за наших детей! Я не побоюсь данного слова, называя этих детей НАШИМИ, ибо они поистине… …Что и говорить, язык у Боброва был подвешен хорошо. Он говорил минут пятнадцать, ни разу не повторившись в словах, хотя общий смысл был понятен и вертелся вокруг одного и того же: насколько важно вкладывать средства в наше будущее – то есть детей, и какие мы все молодцы, что делаем столь благородное дело. Под конец своей речи он совсем расчувствовался, чуть ли не прослезился и, став пунцовым от гордости, покинул трибуну, приветствуемый громкими, дружными аплодисментами. Словом, наблюдалась полная идиллия, даже госпожа Шмакова разжала свои губы и выдала что-то наподобие улыбки. Следующей к микрофону подошла новоявленная заведующая Юдина и, заметно волнуясь, сказала, насколько она переполнена впечатлениями и как постарается оправдать оказанное ей высокое доверие. Потом с громкими словами выходил кто-то еще, но речи становились все короче: всем надоело мерзнуть на улице. К тому же начал накрапывать мелкий и нудный дождик, и Галина Васильевна Шмакова несколько раз недовольно провела руками по влажным волосам. Она затопталась на месте, боясь испачкать в грязи свои новые, блестящие лакированные сапожки с модным закругленным носком, плотно обтягивающие широкие икры, и выразительно взглянула на наручные часики, тугой браслет которых образовывал складку на полном запястье. Наконец у Юдиной в руках появилась невесть откуда взявшаяся подушечка, на которой лежали ключи, а также ножницы, которые она протянула Боброву. Тот быстренько подхватил все это добро и чуть ли не бегом взобрался по ступенькам к дверям. Перерезав ленточку под всеобщий гул одобрения, он отпер двери и, вытянув правую руку вперед, как мировой вождь, пригласил всех внутрь. После завершения своей речи он прилип ко мне намертво и не отходил далеко, норовя все время подхватить под локоток. Однако никакого намека на флирт в этом не было – обыкновенный страх за свою жизнь. Вся процессия двинулась по этажам. Юдина распахивала одну дверь за другой и демонстрировала помещение, громко комментируя его предназначение и высокое качество оборудования. Возле одной из комнат Бобров снова сжал мой локоть и прошептал: – Это моя спонсорская помощь! Я заглянула внутрь и, признаться, осталась разочарованной. Помещение представляло собой прямоугольную комнату, в которой находились два письменных стола. На них стояли компьютеры с огромными мониторами, уже практически вытесненными из солидных учреждений своими плоскими жидкокристаллическими собратьями. Вряд ли эта комната предназначалась для медицинских процедур, скорее она была чем-то вроде секретарской. Я не стала открыто демонстрировать свои чувства, Бобров же просто лопался от гордости за себя и дело своих рук. Он, кажется, всерьез верил в то, что оказал детям с нарушениями работы опорно-двигательного аппарата колоссальную помощь. По зданию мы бродили минут сорок, пока все основательно не притомились. К тому же сказывалась дорога: многие приехали из других районов, и скучные церемонии успели им поднадоесть. В толпе зашелестел шепот, явно указывающий на то, что гости желали бы отвлечься от официоза и расслабиться. И тут снова выступил Бобров, громогласно объявивший: – Ну что ж, господа, напоминаю, что первые пациенты поступают в центр завтра, так что сегодня мы можем закончить наш осмотр – результаты, кажется, ясны и не вызывают нареканий? – Ясны! Не вызывают! – донеслось со всех сторон. – Тогда предлагаю перейти ко второй части нашей встречи и отправиться в кафе «Речное» на банкет! Толпа одобрительно загудела и двинулась к лифту. Так как народу было много и все не уместились, многие отправились пешком по лестнице. Бобров же протиснулся в лифт, буквально втянув и меня за руку. На улице все расселись по машинам и отправились в кафе. Собственно, учитывая небольшие размеры Аткарска, до него было рукой подать – ехали мы меньше пяти минут. Но я все-таки с любопытством оглядывала из окна окрестности. Навскидку городок казался довольно милым и уютным, несмотря на обилие частного сектора, который потянулся сразу же как закончился центр. А закончился он почти моментально. Особенно понравился мне симпатичный бело-зеленый храм, стоявший посредине городской площади. «Речное» было очень провинциальным кафе. То есть на вид обычная столовая, выкупленная кем-то и не очень умело оборудованная и стилизованная хозяином под современные реалии. Однако Бобров сообщил мне, что это лучшее заведение в Аткарске. Я не стала кривиться и корчить физиономию, изображая из себя мажорную даму, привыкшую к гламуру – просто проследовала внутрь и заняла место рядом со своим клиентом. Вернее, это он мне его занял, но в данной ситуации это было самым уместным. Деревянные столы, поставленные буквой «П» были уставлены посудой с незатейливыми, но обильными и сытными блюдами – все в лучших традициях сельского быта. Тут наличествовал и холодец с хреном, и заливной поросенок, и куриная лапша, и квашеная капуста. Никаких роллов, суши и прочей экзотики не было. Однако блины с красной икрой, да и остальные блюда, выглядели аппетитно и заманчиво. Я не стала скромничать, поскольку уже успела основательно проголодаться, и наложила себе полную тарелку. Бобров также не намеревался отказывать в радости своему желудку. Судя по его виду, о своей фигуре он уже не заботился совершенно, что и подтвердилось трапезой: блины исчезали у него во рту один за другим, пухлые губы замаслились, и без того румяные щеки еще больше раскраснелись, и, судя по всему, Всеволод Евгеньевич был очень доволен как собой, так и всем остальным. Из напитков присутствовали водка, коньяк и немного шампанского, которое почти все проигнорировали. Я же, естественно, и вовсе отказалась от спиртного, а вот Бобров, к моему удивлению, приналег на водочку. Я подумала, что руль на обратном пути он собирается доверить мне. В принципе я не возражала против такого варианта. Поначалу все еще находились под впечатлением от торжества момента. Разговор так или иначе крутился вокруг главного события дня. Крупные чиновники напирали на то, что нужно ориентироваться на Запад, новые технологии и современный подход к решению проблем. В результате вырисовывались гигантские планы а-ля Нью-Васюки. Однако постепенно беседа плавно перетекла на более земные темы. Мужчины ослабили узлы галстуков, кое-кто расстегнул верхние пуговицы рубашек. Галина Васильевна Шмакова уже не заботилась о своей прическе и не обращала внимания на то, что из нее выбилось несколько прядей, что сразу поумерило ее официозность, но сделало еще больше похожей на типичную труженицу села, которой она, видимо, и была до того, как стать заместителем градоначальника. – Главное, чтобы дети наконец-то ощутили искреннюю заботу о себе, – прочувствованно произнесла она, услышав реплику кого-то из присутствующих о том, сколько средств было вложено в новый проект. – И все же, Галина Васильевна, я слышал, при центре собирались построить еще и бассейн, – не отставал настойчивый господин. Шмакова недовольно передернула плечом. – Это остается в планах, – отрезала она. – Но осень – неподходящее время для строительства бассейна, поэтому мы решили передвинуть его на весну. К тому же при пересчете выяснилось, что средств требуется больше, чем мы рассчитывали. – А ваши собственные дети как, Галина Васильевна? – вмешалась Юдина с угодливой улыбкой. – Дашенька-то поступила? Круглое лицо Шмаковой тут же еще больше расплылось в умильной улыбке. – Поступила, она же заранее готовилась! Репетиторов пришлось нанимать, на курсы ездить… Такие деньги, с ума сойти! Я весь год себе во всем отказывала! Судя по фигуре и украшениям Галины Васильевны, она не производила впечатления изможденной особы, погрязшей в долгах. – И где она сейчас? – продолжала вопрошать завцентром. – В экономическом университете. В Москву пришлось ехать, – притворно вздохнула Шмакова. – У меня сердце разрывалось, когда отпускала! Ведь ребенок еще совсем! – Да-да, – сочувственно кивала Юдина. – Куда же деваться, если у нас нет в Аткарске своего вуза… Действительно, судьба несчастной дочери заместителя главы администрации, вынужденной уехать в столицу из родного райцентра, вызывала жалость… Но Галина Васильевна горевала недолго. Включили проигрыватель, и по залу разнеслись звуки ритмичной разудалой музыки. Танцы начались спонтанно, что называется с места в карьер. Все потянулись в центр, мало кто остался на своих местах. Выступила вперед и Шмакова. Женщины поигрывали подолами юбок, а Галина Васильевна, виляя задом и норовя задеть мужчин своим тугим бедром, лихо отплясывала помесь «цыганочки» с краковяком. – И-и-и! – тоненько вскрикивала она, лукаво поглядывая на кавалеров. Один из мужчин охотно присоединился к ней. Вскидывая коротенькие ножки, он пошел по кругу, потом подбоченился и стал почти вплотную к Шмаковой, нисколько не возражая против соприкосновения с ее пышными формами. Чопорные чиновники и спонсоры откинули всю строгость и теперь отрывались по полной. В зале было жарко. Мужчины, обмахиваясь рукавами, частенько выходили на лестницу покурить, дамы постреливали глазами и хихикали над шутками склонявшихся к ним кавалеров. Бобров, кажется, под влиянием выпитого уже не ощущал серьезной опасности, во всяком случае, уже не торчал возле меня как приклеенный. Периодически Всеволод Евгеньевич присоединялся то к одной, то к другой компании и, хотя сам не курил, поддерживал беседу группы курящих. Рядом со мной плюхнулся плотный вспотевший мужчина в белой рубашке и брюках, тот самый, что зажигал на пару со Шмаковой. Пиджак он уже успел снять и повесить на спинку стула. Мужчине было за пятьдесят, и я поначалу приняла его за бывшего председателя колхоза – крепкий, коренастый, с простоватым лицом. – Фу-у-ух, – помотав головой, протянул он. – Приморился. А вы что же не танцуете? – Не люблю, – ответила я. – Зря, – тут же ответил мужчина. – Такая привлекательная девушка – и скучает в одиночестве. – Да мне совсем не скучно, – возразила я. – А вы, значит, помощница Боброва, – припомнил он. – Екатерина, кажется? – Евгения, – поправила я. – Женюрка, значит, – на свой лад уточнил он, протягивая руку к бутылке с коньяком. – А не выпить ли нам с вами, Женюрочка, по пятьдесят граммов?