Старовой просверлил его глазами, потом перевел взгляд на Боброва и процедил: – На каком основании, говорите? Понятые, сюда! В кабинет испуганно протиснулись две робко переглядывающиеся девочки-продавщицы. – Так, на ваших глазах производится изъятие… – сухим, казенным тоном принялся диктовать майор, а молодой сержант старательно застрочил протокол. Бобров, стоявший рядом со мной и онемевший от увиденного, нервно дергался и чуть было не подпрыгивал на месте. – Таким образом, считаю необходимой мерой взятие подозреваемого под стражу, – заключил тем временем Старовой. – Распишитесь! Девочки боязливо прошли по очереди к столу и поставили в протоколе свои подписи. – А вы кто? – обратил на меня свое внимание майор. – Помощник Всеволода Евгеньевича, – кратко ответила я, стараясь не выдавать своего недоумения. – Вы бываете в этом кабинете одна? – спросил он. – Нет, – почти честно ответила я. – Нет? – Майор повернулся к Боброву и, так как тот продолжал молчать, удовлетворенно произнес: – Не-ет. Следовательно, так и запишем. Затем он посмотрел на своего сотрудника в гражданской одежде. Тот шагнул вперед и, достав наручники, защелкнул их на запястьях Боброва. Всеволод Евгеньевич от страха вновь обрел дар речи. Он поднял свои закованные руки, взирая на них с каким-то ужасом в глазах, после чего быстро заговорил: – Послушайте, это черт знает что! Вы вообще что себе позволяете? – Все действия строго по инструкции, – невозмутимо произнес майор. – Я уважаемый человек! – заголосил Бобров. – Я известный в городе общественный деятель! Я… Я главный редактор крупнейшей газеты, я меценат, в конце концов! Вы что, думаете, что можете вот так запросто со мной обращаться? Да я вас в пух и прах разнесу! – Пожалуйста, лет через десять, – саркастически проговорил Старовой. – Когда вновь выйдете на свободу. И если сохраните к тому времени свои регалии. – Что-о-о? – Бобров чуть не задохнулся. – Какие десять лет? За что? – За убийство, – спокойно ответил майор. – Какое еще убийство? – заорал Бобров. – Что вы хотите мне приписать? Старовой неторопливо достал из папки несколько исписанных шариковой ручкой листков, перевернул первый из них и прочитал: – Двенадцатого ноября, в три часа сорок минут, в собственной машине было обнаружено тело Боброва Михаила Всеволодовича, восемьдесят шестого года рождения. Смерть наступила приблизительно в два часа ночи от выстрела в висок из пистолета «глок», о чем свидетедьствует пуля, извлеченная из его тела. Всеволод Евгеньевич моментально спал с лица. Он словно сдулся, как лопнувший детский шарик. Он уже не кричал, не возмущался и не грозил, а лицо его приобрело сероватый оттенок и какое-то жалко-растерянное выражение. – Мишка? – шепотом произнес он, падая на стул и бессмысленным взглядом утыкаясь в стену. Он прижал руки к лицу и несколько раз провел ладонями по щекам туда-сюда, словно делая массаж. Лицо у него при этом было такое, словно у него внезапно заболели все зубы. Он опустил голову и, покачивая ею из стороны в сторону, что-то прошептал себе под нос. Затем резко выпрямился и без эмоций спросил: – Это точно? Достоверно установлено, что это мой сын? – Абсолютно, – кивнул майор Старовой. – При нем были обнаружены документы, к тому же его уже опознала мать. Всеволод Евгеньевич перевел взгляд на пистолет. Кажется, смысл происходящего стал доходить до него и показался столь чудовищным, что Бобров медленно приподнялся со стула и, тыча пальцем в оружие, с присвистом сказал: – И вы что… Вы хотите сказать, что это… я? Последнее слово он произнес совсем тихо. Майор молчал, как и все остальные. Потом сделал знак своему помощнику, и тот обратился к Боброву: – Следуйте за нами. – Куда? – спросил Бобров. – Куда вы собрались меня вести? – В камеру, куда же еще! – не выдержал Старовой. – В следственный изолятор. – Я никуда не пойду! – выкрикнул Бобров, тряся руками, словно пытаясь сбросить наручники. – Не имеете права! Я не убивал Михаила! Он закрутил головой, словно ища поддержки. Однако никто из персонала не выступил в его защиту. Да и что можно было сказать, когда налицо столь весомая улика? Бобров в отчаянии взглянул на меня. – Подождите, – вмешалась я. – Дело в том, что ночью Всеволод Евгеньевич был дома. – Вот как? – живо повернулся ко мне майор. – Вы это подтверждаете? – Да, – сказала я. – Можете дать показания? – Он выхватил ручку. – Вы были с ним? Со скольки до скольки, чем занимались? Я подавила досадный вздох. Дело разваливалось. – Я не была с ним, он спал со своей женой. – Откуда же вы можете наверняка знать, что он был дома? Вы что, тоже ночевали там? – Да, я временно проживаю в доме Всеволода Евгеньевича. – И вы втроем были в его спальне? – не сдерживая усмешки, уточнил Старовой. – Нет, – сквозь зубы отрезала я. – Я была в своей комнате. – Вы его видели в два часа ночи? – продолжал пытать меня майор. – Нет. – Заглядывали в комнату, слышали его голос? – Нет. Старовой смерил меня выразительным взглядом. На его губах играла полупрезрительная улыбка. Она была настолько издевательской, что я с трудом подавила желание врезать ему по губам – навыки телохранителя приучили меня хранить хладнокровие и разум. – Но я всю ночь была в его доме и не видела, чтобы он уезжал, – добавила я, уже понимая, что мои показания ничего не дадут и не спасут Боброва от заточения в следственный изолятор. О своей ночной прогулке я благоразумно решила ничего никому не сообщать. – Вы у окна всю ночь стояли? – продолжал язвить майор. Я не стала отвечать. Майор повернулся к Боброву и сказал: – Итак, алиби у вас нет – раз. Пистолет, из которого убили вашего сына, найден в вашем столе – два. Вашу ссору, при которой вы недвусмысленно обещали убить сына, слышали человек двадцать в кафе «Русь», и все это подтвердили – три. Вам этого мало? Бобров лишь шумно дышал, переваривая услышанное. – Итак, все ясно, – властно кивнул майор. – Вперед! Подчиненный Старового поднял взгляд на Боброва. Тот уже несколько пришел в себя и вернул былую уверенность, а также инстинкт самосохранения. Выражение его глаз свидетельствовало, что он сосредоточенно размышляет над дальнейшими действиями и поисками выхода. Однако спорить с властями он больше не стал и проследовал за сотрудниками убойного отдела. У дверей кабинета он обернулся и, глядя прямо мне в глаза, произнес: – Вот вам и провокация… Потом сглотнул слюну и громко и четко добавил: – Никуда не уезжайте, это все ненадолго, слышите? Я скоро выберусь, я вернусь! Запомните – наше с вами сотрудничество остается в силе! – Хорошо, – только и успела произнести я, после чего Боброва вывели из кабинета и на улице усадили в видавший виды милицейский «уазик». В магазине царила удручающая атмосфера. Все пребывали в растерянности, бестолково топтались в зале, никто не знал, что делать дальше. – Может быть, пойдем домой? – робко предложила Вика. – Никто никуда не уходит! – решительно взяла я инициативу в свои руки. – Всеволод Евгеньевич прав: это недоразумение, которое скоро разрешится! Поэтому все возвращаемся на свои места и спокойно работаем! Мой уверенный тон подействовал организующе: все хоть немного подобрались и разошлись кто куда. Девушки стали за прилавками, бухгалтер, чуть постояв, проследовала в свой кабинет, а охранник занял свой пост у входа. К нему-то я и подошла с вопросом: – Кто сегодня первым пришел в магазин? – Видимо, кто-то из девушек. Моя смена начинается в десять. Я пришел без десяти, в магазине уже было несколько человек. – А кто вчера запирал его вечером? – Я. Уходил последним, никого уже не было.