Марсела (Санчо). Шкатулку! Санчо достает деревянную шкатулку из тайника и приносит Марселе. Марсела достает оттуда хирургические инструменты. Пускает Таситу кровь. Санчо (Марселе). Ты понимаешь в медицине? Марсела. Как и подобает ключнице цирюльника. Санчо. Вещи не всегда оказываются тем, чем представляются. Марсела. Не всегда. Он приходит в себя. Тасит открывает глаза, и, хотя он по-прежнему слеп, «смотрит» на Марселу, как будто видит ее. Тасит. Еще один сон: будто я возвращаюсь к себе домой. Сон, который постоянно возвращается, который длится, как если бы вся жизнь моя была несбыточной мечтой, а несбыточные мечты и складывались в жизнь. Марсела. Это не сон, дон Тасит. Тасит. Марсела? Неужели это действительно ты? А кто же тогда я? Марсела. Вы — рыцарь из Ламанчи, еще не в должной степени оцененный, за то, что победил он поединке великана Каракульямбра, правителя острова Малиндрании. Я явилась к вашей милости, дабы ваше величие располагало мной по своему благоусмотрению. Тасит (Улыбаясь). Марсела, это ты. Марсела. Разумеется, я. Что с вами произошло? Санчо. Мы возвращались лесом. Большие дороги для нас были заказаны. И вдруг, среди рощи — хлоп! Группа всадников. Четверо. Тасит. Есть ли новости о Дульсинее? Марсела. Говорят, что… Тасит. Что именно? Марсела. Что ее убили. Что она мертва. Тасит. Ах. Марсела. Но говорят также, что она жива. Тасит. Значит, мне позволено надеяться? Марсела. Нет, потому что она на дне каменного мешка в тюрьме Святого Братства. Тасит. Живая? Марсела. Живая. Тасит (С утвердительной интонацией). Значит, мне позволено надеяться. Марсела. Но что бы вы ни предприняли, вы усугубите опасность для ее жизни. Тасит. Не она нужна Инквизитору. Марсела. Не она? Тасит. Бедная девочка лишь служит приманкой, как козленок, привязанный к колышку. Санчо. Приманкой для кого? Тасит. А ты как думаешь? Санчо (Приоткрывая шторы). Уже сумерки. Зажглась первая звезда. Марсела (Занимаясь Таситом). Сначала вопросы жизни. Марсела внезапно дергает Тасита за раненную руку, как бы в отместку. Тасит испускает крик боли и теряет сознание. Сцена 3.2 Декорация 2. Гостиная в Мадриде. Телло де Сандовал. В сущности, все это, возможно, не имело смысла и даже оказалось вредным. М. де Сервантес. Восстание? Телло де Сандовал. Нет, нет. Репрессии. Всерьез подавлять ничтожное восстание! Этим я принес собственному делу скорее вред, чем пользу. М. де Сервантес. Слышать, как вы признаетесь в слабости — редкостная привилегия. Телло де Сандовал. Чем больше я сжигал, уничтожал, тем больше их возникало повсюду. Ссыльные возвращались обратно, обращенные отказывались от новой веры, отступников мучила совесть, непокоренные евреи, о которых подзабыли, и которых восстание пробудило от спячки, бросали католицизму вызов, ощетинившись бородами. М. де Сервантес. Однако, лидера у них не было. Телло де Сандовал. Возможно, но они об этом не знали. Кстати сказать, чтобы иметь общий план, евреям лидер и не нужен. Эта публика организуется, следуя инстинкту, как волки или термиты. М. де Сервантес. И каков же был их общий план? Телло де Сандовал. Завалить Инквизицию, Испанию своими трупами и задушить их тяжестью. Бросаясь в костры, на века покрыть нас стыдом перед потомками. Убить нас собственной смертью и воспоминаниями об этой смерти. Сделать из нас палачей истории. Сцена 3.3 Декорация 5. Камера Серванеса. Тасит пришел в сознание. Сервантес. А был у вас план? Я имею в виду план восстания… Тасит. План? Упаси Боже. Выживание не может быть планом. Самое большее — рефлексом. Лично у меня было лишь одно желание — освободить Дульсинею. Сервантес. Но, не имея плана… Тасит. Нечто, вроде плана, вырисовывалось. Очень простодушного и прозаического. Сцена 3.4