– Таак, други мои, по-моему, у нас здесь гром и молнии не только снаружи! – ехидно заметил Вася. В этот момент в соседней палатке кто-то громко чихнул. Ребята переглянулись и вспомнили о промокших насквозь девчонках. – Фиг с ними с молниями, у нас девчонки заболеют! Надо их срочно согреть, да и самим бы не помешало! – воскликнул Тёма. – Согласен! Пойдёмте к ним в палатку! Наша-то течёт! – заметил Пашка. – О, люди, пока мы тут препирались, у нас все спины мокрые! Крыша дырявая! Чья матчасть!? – возмутился Стёпа. – Чёрт! – дружно воскликнули мальчики и побежали в соседнюю палатку. Палатка девочек была по-настоящему большой и сухой, как любая хорошая новая палатка. Кажется, папа одной из одногруппниц привёз её из Швеции. Намокшие девочки завернулись в пледы и сидели, сгрудившись точно маленькие птички зимой. И вдруг один за другим в их тёплый, уютный домик залетели их мальчики. Снаружи завывал ветер, летели ветви, и ливень разошелся так, как будто наступил всемирный потоп. Но промокшие ребята улыбались. Ведь теперь и они очутились в сухом месте, а заодно принесли своим подругам кое-что из припасов. Мокрая одежда была бесцеремонно скинута, пледы поделены между участниками, и, пожалуй, главным вопросом было, с чего начинать согревательное распитие. – Вообще-то, мы врачи, и прекрасно понимаем, что по-настоящему это никого не согреет! И коллективное пьянство, знаете ли… – начала заумным тоном Люба. – Люб, вообще-то нам холодно и нужны калории, так что давай исходить из того, что есть! И какое коллективное пьянство! Разве мы тут для этого? – перебила её возмущенная Лиза. – Девочки, не ссорьтесь! Примите терапевтическую дозу красного вина, пожалуйста! Чтобы не заболеть! А я вам песенки спою, хотите? – ласково влез в их перебранку Паша. – Хотим! – дружно ответили все девочки. Вскоре вино было почато, черешни съедены, а песни лились одна за другой. В палатке сразу сделалось тепло и уютно, будто кто-то накрыл всех пушистым пледом. Песни становились всё надрывнее, запасы незаметно иссякали. И вскоре вся компания дружно погрузилась в глубокий сон. Всем снилось разное. Лизе снился лось, который ел черешни с её рук и кивая говорил «спасибо!» Пашиным баритоном. Тёме привиделся горный поход со всеми его трудностями и лишениями, он напролом, вопреки всему шёл к вершине, а там стояла Лиза в красивом платье и трогательно улыбалась ему. Коляну и его друзьям, которые основательно перебрали, снились танцы, женщины и какая-то суета. Паша спал и видел Лизу в образе тургеневской девушки, с томиком стихов в руках, трепетно ждущую своего возлюбленного в беседке. Лизиным подругам снилось разное: и мускулистые мужчины с суровыми лицами, сражающиеся с кем-то, и отдых у моря, и бесконечные покупки, и даже Толстой, грозящий пальцем. Наутро тучи уплыли далеко от Москвы, и небо озарилось жарким солнцем. Палатка нагрелась, но все продолжали спать, ибо вечер был неожиданно бурным. Однако когда солнце приблизилось к зениту, многие проснулись от жажды, неизбежно разбудив остальных товарищей. – Ребят, это мы что же, как хомяки спали, кучей? Да притом вот так бесчувственно, выключились и всё? – просипел Вася и потянулся за бутылкой воды. Её тут же перехватили остальные и жадно тянули воду, пока не допили всю до донышка. Вдруг раздался нежный голосок Лизы: – А как же лоси? Мы всё проспали?! Мы же из-за них тут! – воскликнула она в расстроенных чувствах. В палатке повисла тишина. Не встретив ни у кого понимания, Лиза расплакалась. Совсем как маленькая девочка, она закрыла лицо руками и, растирая слёзы по лицу, зарыдала в голос. Мальчики растерялись, девочки принялись её гладить по плечам и уговаривать. Тёма изобразил гримасу отвращения: улыбающаяся Лиза во сне нравилась ему больше. Паша задумался на секунду, а потом потянулся за телефоном, быстро что-то набивая на нём. Вскоре телефон радостно пиликнул, а Пашино лицо просияло. – Лиз, мама утром гуляла с собакой и видела нашего лося! Он тебе привет передавал, смотри! – и Паша показал ей фото лося в лучах утреннего солнца. Он позировал у ручья в том самом парке, в котором они решили остановиться с палатками. Лиза перестала плакать и посмотрела на Пашин телефон. Её глаза просветлели и заулыбались прежде губ. Она захлопала в ладоши и, смеясь, воскликнула: – Наш лось! Наш лось нашелся! Это же тут, у ручья, за поворотом! Наш лось!!! Лизино настроение передалось всем. Ребята улюлюкали, девочки хихикали. Паша мгновенно стал всеобщим героем. И даже Лизиным. Один Тёма нахмурился: – Нашлось-нашлось! Что нашлось? С кем я в поход пошёл, боже, пьяницы и истерички! Но его уже никто не слушал, потому что все побежали к ручью искать то самое лосиное место и умываться. Сонина правда Тишина. Как приятно слушать её здесь! Когда хрустальный воздух чист и свеж, и крики птиц слышны в полную силу – они раздаются неожиданно и тут же растворяются в осенних стенах леса. Редкий лист упадёт на землю, и этот звук тоже слышен от начала и до конца, будто вкус и послевкусие хорошего чая. Вот дубовый лист с шумом оторвался от родительской ветки и начал своё падение через соседние ветви, в своём последнем вальсе задевая другие листья и ягоды рябины. Заключительным аккордом его падения стал шелест о лиственный ковёр у основания дуба. Тогда он, наконец, замирал, и снова наступала тишина. Здесь, вдали от города, все звуки рождались в тишине и потому были слышны от начала до конца. Однако нисколько не раздражали, а, напротив, завораживали. Их хотелось слушать снова и снова – отчего-то внутри создавалось удивительное чувство наполненности и покоя. А запахи… Запахи хотелось вкушать, не смешивая. Аромат терпкого осеннего листа, запах опят, дружно толпящихся на пне, запахи влажной земли, печного дыма, утренней каши – всё казалось изысканным и волшебным, будучи при этом самым что ни на есть обыкновенным, каждодневным, привычным. Краски… Разве возможно их описать словами? Бархатные стволы деревьев всех оттенков коричневого, рыжая ржавчина глины, разноцветный пожар листьев, уцелевших на деревьях, красные огни рябины, серые переливы прелых прошлогодних листьев, валунов, отдыхающих полей, черные и белые галочки птиц, парящих в небе… Яркость нового бирюзового платья на фоне пустынного пейзажа, розовые щёчки младшей девочки, кремовые тона шерстистых козочек, шоколадные завитки бараньей шерсти, сочные мазки красок на петушиных перьях, пронзительная белизна гусиных шей… «На воле всё иначе! На воле вкусно, и не может быть никакой скуки! Всё вокруг наполнено смыслом!» – размышляла Соня, покачиваясь в кресле-качалке на веранде своего деревянного дома. Где-то неподалёку эхом разносился задорный детский смех, лай собак, окрики пастуха. Соня зажмурилась от удовольствия. Теперь не надо никуда спешить, поддаваться суете большого города, обманывать своё чутьё мириадой никому ненужных дел. Можно просто быть. Как же хорошо, Господи! Соня раскачивалась на кресле с прикрытыми глазами, и качалка несла её, словно лодка, по волнам её памяти. Ей подумалось вдруг о девичьих годах, о напряженной работе в большом городе, откуда она была родом. Вспомнились сверхурочные, командировки, поздние возвращения домой, ночные огни столицы, дорогие кафе, флирт, магазины – непрерывная яркая карусель, в которую Соня была крепко впряжена и скакала, как цирковая лошадка, по кругу и без оглядки по сторонам. Хорошее образование в университете, языки, приличная должность в IT-фирме, надежды её родителей – сейчас это всё казалось чужим сном, а вовсе не её жизнью. Но тогда Соня просто бежала, быстрее и лучше всех, как хотели мама с папой, бежала по инерции, набирая обороты от одобрений окружающих. Бежала долго, слепо, не разбирая дороги. И внешне, по меркам современной жизни, она была очень успешной. То есть хорошо оплачиваемым работником в модной сфере, с престижным образованием, приятной внешностью и амбициями. Эти самые амбиции подхлёстывали её и гнали вперёд, только вперёд, звуча в голове папиным голосом. Отсутствие личной жизни, глянцевый флирт на работе не в счёт, почему-то никого не смущало: девушка ведь работает, она занята, успеется ещё! Однако, когда Соня подошла к 30-летнему рубежу, разговоры сменились на резко противоположные, будто подошел срок её годности. Все вдруг вспомнили, что она – женщина, и у неё должна быть семья и дети. Причём немедленно и в строго определенном количестве. Давление присутствовало в каждом дне. Начиналось оно с невинных утренних шуток на работе, продолжалось в переписке с подругами в течение дня и завершалось мощными аккордами маминых звонков и обедами с родственниками по выходным. А ночью Соня лежала без сна и прокручивала в голове самые обидные шутки о её незамужности. Слово незамужность как-то слишком хорошо рифмовалось с ненужностью. Почему всё так? Может, потому что сначала она соответствовала одним требованиям, теперь поступили другие? Но где во всём этом перечне она сама? Просто сама? Что хочется ей самой? Тупиковый вопрос заканчивался слезами в подушку, ведь Соню учили быть хорошей девочкой и делать то, что должно, а вовсе не то, что хочется. И сонино «хочется» попросту растворилось во времени… Так грустно и тоскливо ей ещё не было никогда в жизни! Вот тогда-то Соня и начала «чудить», как выразился её папа. Стала ходить на танцы, брала уроки живописи и вокала, попросилась в поход, прыгнула с парашютом, уехала на Крайний Север с геологической экспедицией, приняла участие в велосипедном марафоне – столько всего сразу! Словно она неожиданно для себя открыла вкус жизни и принялась жадно вбирать её в себя: едва пережёвывая и кое-как усвоив, Соня уже хваталась за что-то новое и радостно шла дальше. Жизнь раскрывалась перед нею великолепным цветастым веером, и пропустить что-то теперь, после тридцатилетнего сна и прозябания в чужих требованиях, казалось ей немыслимым кощунством. Родственникам Соня хладнокровно научилась отвечать, что так модно, и продолжала заниматься тем, что ей интересно. В этот же период Соня познакомилась со своим будущим мужем. Он спас её от разъяренного северного оленя, и этим совершенно покорил испуганную девушку. В тот момент жизнь завертелась ещё быстрее. Нырнув с головою в новый роман, Соня и вовсе стала недоступна пониманию ближайшего окружения. Она забыла обо всём на свете, вышла замуж и уехала с мужем в очередную экспедицию. Нелюбимую работу она, разумеется, давно оставила. Родители с ностальгией вспоминали её недавние увлечения и мечтали, что бы время детских сониных поисков наступило снова. Но до Сони было не докричаться, теперь она ощущала, чего хочет, и мнение других людей её уже не интересовало. Какие метаморфозы! Соня и сама с трудом узнавала себя, но ей это по-настоящему нравилось! Перед сониными глазами мелькали воспоминания тех лет: палаточные лагеря в горах, вблизи моря, на скудных северных землях, в жарких крымских долинах, и бесконечное чувство счастья. Всё время вместе, всё пополам. Так прошло два года. И тут в безоблачную идиллию прокрались ссоры – по капле, по мелочам, по ерунде. Соня кричала, плакала, топала ногами, уходила за ближайший холм, в деревню, к морю. Он ухмылялся и невозмутимо продолжал заниматься своими делами. Темнело, в лагере начинали волноваться, искать обиженную жену главного геолога. Все, но только не он. Она возвращалась под смущенные уговоры его друзей. Он же и не замечал её прихода, будто бы так и надо. Сонина жизнь стала напоминать качели: любовь и сердечность сменяли ссоры и равнодушие. Она сильно расстраивалась и много плакала, не понимая, что происходит. Как вдруг выяснилось, что вскоре она станет мамой. Огорошив мужа неожиданной новостью, Соня собрала вещи и уехала домой, в Москву. Он никак не проявлялся пару дней – ни звонил, ни писал, но однажды приехал среди ночи и обнял её так крепко, что она забеспокоилась за свои хрупкие плечи. Муж даже отменил пару экспедиций, чтобы не оставлять Соню одну. До рождения сына в их семье царили мир и любовь. Но вот маленький Славик взялся за режим сна своих родителей. Соня крепилась, как могла, однако усталость, слабость и гормоны брали своё. Она много плакала, что-то кричала мужу, а он разворачивался и уходил. Иногда возвращался в тот же день, иногда на следующий. А потом и вовсе возобновил свои экспедиции. Из своих бесконечных поездок он возвращался довольным и счастливым. Соня радовалась про себя и думала – соскучился! Но однажды она решила встретить его на вокзале, прямо со спящим в коляске Славиком. Это мероприятие далось ей с большим трудом, и теперь молодая мама стояла на перроне вместе со всеми бесконечно гордая собой и счастливая. Плавно подъехал поезд и молча выпустил всех пассажиров. Навстречу Соне шёл радостный муж, обнимающий за талию совсем молоденькую девушку-студентку. Они смеялись и шутили. Затем вдруг остановились и затянулись долгим, страстным поцелуем. Жены коллег в ужасе посмотрели на Соню, ожидая бури и скандала. Но та словно окаменела. Как в замедленной съемке в кино она наблюдала: вот муж и его любовница, наконец, оторвались друг от друга и отправились к выходу с платформы. Они шли прямо на Соню. Но прошли мимо, так и не заметив. Она осталась стоять на том же месте. Знакомые бросали на неё сочувственные взгляды. Женщины опускали глаза. Кто-то дружески похлопал по плечу. И лишь один их общий знакомый по-деловому взял её под руку и повёл к парковке. Там он осторожно отсоединил люльку с малышом и пристегнул её ремнём на заднем сидении, сложил шасси коляски в багажник, посадил Соню рядом с собой и повёз её домой. Помнится, он спросил её, отчего она не плачет. Но она слышала его будто издали и не могла ничего сказать в ответ. Друг вздохнул и деликатно довёз её остаток пути. Там он так же плавно собрал коляску и помог поднять её на второй этаж. Соня сказала «спасибо» и ушла. Дома никого не было. Соня так и села в прихожей, в зимнем пальто. Славик безмятежно спал в своей коляске и никого не беспокоил. Соня вдруг очнулась и кинулась лихорадочно собирать свои и детские вещи. Вызвав такси, она, стиснув зубы, позвонила маме и коротко объяснила, что хочет пожить у неё несколько дней. Мама услышала спокойный голос дочери и ничего не заподозрила. Соня ехала в такси и удивлялась сама себе: с тех пор, как она начала «чудить», с родителями они общались крайне редко и весьма натянуто, и вот, слыша в голове их предостережения о чересчур поспешном браке, она, униженная и отчаянная, снова едет к ним. Наверное, это цикличность жизни. Или какие-то недоработки прошлого. Впрочем, подумала Соня, опомнившись, как же хорошо, что у неё есть родители и она может обратиться к ним за помощью в такой момент! Как же мне повезло, подумала Соня и хлюпнула носом. Водитель такси участливо протянул ей салфетки, и она впервые за день улыбнулась, поблагодарив его. – Всё наладится, вот увидите! Такой карапуз у вас классный! – тепло произнес он. Соня улыбнулась шире и кивнула. Конечно, всё наладится! Воспоминания проносились в Сониной голове с такой скоростью, что она, порой, не могла отличить одно от другого. Однако ей было достоверно известно, где она сейчас, и этот объёмный, живой настоящий момент был её реальностью. Реальностью, которую она создала для себя сама! Она вспомнила, как жила у родителей во время разлада с мужем. Вместо ожидаемых ею претензий и упреков она встретила сердечность и поддержку. Словно и, правда, вернулась домой. Мама умилялась внуку и старалась наполнить жизнь Сони уютом и приятными моментами. Папа стоически гулял со Славиком так долго, что Соня всякий раз нервничала, не заблудились ли они в ближайшем лесопарке. И пока малыш спал, женщины были заняты беседами, чаем, совместной готовкой, рассматриванием фотографий и всякими приятными делами, коих Соне давно остро не хватало. Это было время в темпе вальса с приятной медлительностью и привкусом радости, ведь Соня заново знакомилась с собой и родителями. Впервые в жизни никто не судил её и не ожидал от неё каких-то соответствий, ей просто радовались и принимали как есть. Муж вспомнил о Соне на пятый день. Возможно, в холодильнике кончилась еда, заботливо наготовленная ею к приезду долгожданного супруга. А, может, в нём проснулась совесть или любопытство. Как бы то ни было, в мамином доме раздался звонок в дверь, и на пороге оказался он. – Гоша? – брови Сониной мамы поползли вверх. – Да, это я. Соня со Славиком у Вас? – церемонно поинтересовался он. – Их нет, по делам уехали, – сдержанно ответила тёща, пристально рассматривая нерадивого зятя. – Ясно. Я подожду, – коротко заявил он и прошёл внутрь. Однако его терпения хватило лишь на час. Сухо попрощавшись, он удалился, так ничего и не сказав. Вскоре Соня вернулась от подруги румяная и довольная. Пообщалась-повидалась, а тут мама бледная, как смерть. Говорит, муж твой приезжал, просидел час, молча рассматривая мой цветник на окне, и уехал. «Просто уехал?» – удивилась Соня. Мама пожала плечами. Выходит так. Соня тоже пожала плечами и принялась раскладывать яблоки, купленные на рынке неподалеку от маминого дома. Так прошло несколько дней. И муж снова проявился. На этот раз он настойчиво звонил Соне, писал ей нежные сообщения и письма. Соня посмеялась, ответив ему один раз «Тебя бросили, да? Сочувствую!» Больше она ему не отвечала. Затем последовали букеты цветов и любимые Сонины конфеты с грильяжной начинкой. Игрушки для Славика, деньги в конверте, обещания любви и ласки. Муж словно в скоростном режиме пытался наверстать то, что было им упущено в предыдущие годы. Соня всё принимала и забавлялась. Ей было любопытно, насколько его хватит, насколько далеко зайдёт он в своей игре в завоевание. Однако на этот раз муж проявил упорство. Он написал длинное рукописное письмо, в котором признавал все свои провинности перед Соней, говорил о любви к ней, о своей готовности измениться. И даже сообщал, что уволился с должности постоянно мотающегося старшего геолога и стал каким-то начальником в ведомстве. Ради Сони, подчеркивал он. А ещё он затеял ремонт в их квартире (Сониной бабушки квартире) и готовил жилище к их возвращению домой. Соня читала всё и тоскливо замечала, что поддаётся этому напору, хотя ведь решила же, что ни за что. А тут ещё выразительные мамины взгляды и её короткое, но ёмкое «изменил один раз, значит, будет и второй, а, может, это уже и был второй или десятый?» И Соня перестала спокойно спать, не зная, что и думать. Её раскачивало, как лодку в шторм. Трудно было вот так взять и вычеркнуть столько счастливых лет вместе! А тут ещё Славик! Мальчику нужна нормальная семья, разве нет? Соня уговаривала себя и затыкала уши от своих собственных мыслей. Она похудела и осунулась. Родители, наблюдая за разительными переменами с дочерью, о чём-то коротко перешёптывались в коридоре и вели долгие споры у себя в спальне. А потом мама с сияющим лицом подошла к Соне и торжественно вручила ей путевку в санаторий от папиной фирмы. – Съездите с малышом, подышите воздухом! И ты развеешься! А нам с папой ещё весной дадут! Славику спокойная, счастливая мама нужна, а не тень, тающая на глазах! – искренне попросила мама. Соня подумала пару секунд, затем вдохнула глубоко и привольно и ответила: – Спасибо, мама! – и внутри неё расслабилась какая-то невидимая пружина. Значит, так и должно быть! Значит, так сейчас нужно! Как же хорошо, когда кто-то подставляет своё плечо в такие минуты! Как хорошо, когда ты не одна! Сонины глаза заблестели от слёз, и она крепко обняла свою маму, заново ощутив, что такое забота и благодарность. Подошло время отъезда, и Соня поймала себя на мысли, что она неплохо провела время у родителей. Но пришло время двигаться вперёд и что-то менять. Мама была права – её внутренний мир нуждался в успокоении и новых впечатлениях. Впрочем, жизнь покажет – главное, открыться ей навстречу! Соня ехала со Славиком в машине папиных друзей и радовалась, как всё удачно складывается. За окном блестел снег, могучие ели в белых шапках стояли, как часовые вдоль дороги, а лесные птицы приветствовали всех проезжающих. Вскоре они выехали на вершину холма, и сверху открылся вид, захвативший дыхание всех в машине. Поля, долина реки, извивающейся вдоль уютной деревни, и светящиеся белизной стены монастыря неподалёку. С полями соседствовал тёмный бор с янтарными стволами сосен. Из печных труб вырывался дым, рисуя причудливые узоры на небе. На площадке близ деревни резвились ребятишки. Деревенские псы сидели неподалеку мохнатыми стражами и участливо наблюдали их игру, помахивая хвостами. – Что это за чудо? – только и смогла вымолвить Соня. – Это село Заречье, совсем рядом с нашим санаторием! – улыбаясь ответил папин сослуживец. Соня восторженно смотрела по сторонам, не в силах оторваться от чудесного вида. «Кажется, теперь я дома!» – пронеслось у неё в голове тогда. Но она отогнала эту мысль, как неурочную. Впереди было много солнечных дней, свежего морозного воздуха, тишины и маленьких радостей, новых знакомств, свежего молока и давно забытого чувства покоя. Славик словно почувствовал мамину гармонию и прекрасно спал и кушал все 10 дней в санатории. Они много гуляли, осматривали окрестности, и сынок спал всё положенное время, давая маме полюбоваться лесом и поговорить с сельчанами. Папины друзья тоже гуляли со Славиком, чтобы Соня могла покататься на лыжах и просто отдохнуть. Уезжали они с сожалением и желанием вернуться снова. Соня качалась на качалке, и последующие воспоминания проносились вокруг неё всё быстрее. Возвращение домой, муж с букетом цветов, встречающий её у подъезда родителей, воссоединение их семьи, рождение дочки и очередная измена, поставившая точку в их с мужем отношениях. Сейчас всё казалось таким далёким и слегка отчужденным: на душе у Сони был мир, и уже не болело. Но тогда под ногами у неё разверзалась земля, и тем страшнее и больнее было, что теперь детишек стало двое, детишек, ждущих любви, ласки, заботы. А их мама словно замерла на время, перестала что-либо чувствовать и различать время суток. Родные звали жить к себе, подруги жалели, и все дружно ругали блудливого мужа Гошу, который на прощанье прокричал Соне, что она толстая, не умеет справляться с двумя детьми как надо и вообще никому не нужна. Лучше бы он просто ушёл. Потому что это обидное и несправедливое послесловие до сих пор отдавалось эхом в Сониных ушах. Но время всё расставляет на свои места. Кто захочет – тот выплывет. И Соня выплыла и сказала спасибо всей этой истории и мужу. Ведь прежде она только гадала, чего хочется именно ей, а не кому-то ещё. Она искала, пробовала, а потом зачем-то запретила себе искать, растворившись в муже и детях. Пришло время, и она решительно сделала всё по-своему. Родные хватались за голову и отговаривали, пугали будущим у разбитого корыта. Но Соня, наконец, нашла своё и объяснила всем, что… да не помнит она, что. Объяснила всё про свою жизнь и как это важно. Родители поджали губы и замолчали. А Соня продала бабушкину квартиру и купила бревенчатый дом в Заречье. С печкой, отоплением и тёплой ванной в доме, прямо как у барыни. Пока дети набирались здоровья и упивались свободой, Соня строила гостевой домик и сдавала комнаты в своём большом доме. Назвала она его Потапыч за крепость и массивность. Стал её дом обережьем и оплотом. И Соня легко завела козочек, кур да гусей, и зажила счастливо и размеренно, как ей всегда хотелось. Вечерами она рисовала, вязала, читала детям книги, рассматривала художественные альбомы, мечтала. А ещё ела столько пирогов, сколько ей хотелось. Качалка плыла по волнам Сониных воспоминаний, и она, убаюканная собственной сказкой жизни, умиротворенно улыбалась, вдыхая чистый, родной воздух Заречья. У каждого своя правда, а у Сони – своя! Фея Фиалка На берегу леса, где шумно плескались еловые ветви, загадочно шептались дубы и трепетно дрожали осины, стоял небольшой бревенчатый домик. Он был не мал и не велик. Неприметный, но опрятный и ухоженный, он дышал жизнью. По вечерам сквозь затаенность притихшего леса из домика доносились приятные мелодии. Сколько бы я ни проезжала мимо, в доме всегда что-то происходило, но снаружи никого не было видно. Мне рисовались картины с одинокой бабушкой-ведуньей, похожей на бабу Ягу из сказки: мудрой и молчаливой, собирающей целебные травы, ягоды да грибы. Вот пришла пора садиться солнцу, лес мрачнеет, и дневные звуки в нём стихают. Тогда дверь избушки отворяется, и одинокая фигура медленно выплывает в темноту. Бабушка-ведунья идёт в лес за корешками да травами. Ступает она тихо, но всякий зверь её слышит и с почтением к её загадочной силе и бесстрашию отдаляется от бабушки в чащу. Она же бредёт себе неведомыми тропами и оврагами, собирая искомое, а закончив садится на разлапистый пень и заводит печальную песнь. Она тосклива, тягуча, но ей неудержимо вторят волки в чащобе, завывая по одному и хором. Пропев свой тоскливый мотив, бабушка вздыхает и медленно собирается домой. Огромный филин ухает и летит вперёд, указывая ей обратную дорогу. Достигнув дома, он садится на конёк на крыше и почтительно ожидает свою хозяйку. Она же отворяет калитку и улыбается ушастой птице своим беззубым ртом. Через какое-то время в доме вспыхивают разноцветные огни, а через печную трубу вырывается сноп искр. Бабушка создает очередное зелье в помощь своей просительнице – несчастной девушке, страдающей от одиночества сердечного. Наутро дом снова выглядит, как самый обычный, ничем непримечательный домик на краю деревни. Но кто же хозяйка, где она?