– Мама, они о чём-то переговариваются, слышишь? – девочки повернулись и вопросительно посмотрели на меня. – Конечно, у них же полно дел, успеть до холодов! А ещё они дружные ребята! Они подбадривают друг друга и кричат: «Пантелей, беги веселей!» И рисуют круги и восьмёрки набегу, смеясь и играя, – весело ответила я, забавляясь вознёй смешных водомерок. – Так, значит, каждого из них зовут Пантелей? – девочки сразу услышали именно то, что интересно им. – Мне кажется, да! Именно это имя я расслышала за их улюлюканьем и хихиканьем! – я усмехнулась и бросила в воду листик. Водомерки сразу же окружили его и принялись бегать с любопытством маленьких щенят. – Какие весёлые! А у них есть своя история? – завороженно разглядывая маленьких бегунов, спросила младшая дочка. – А как же! У каждого есть своя история! Хотите её услышать? – вкрадчиво спросила я, зная ответ заранее. – Конечно! Рассказывай скорей! – девочки только и ждали новую историю. – Так вот, жил да был весёлый, длинноногий жучок Пантелей. Жил он у самой воды со своей семьей. И всегда его тянуло в само озеро: в друзьях был у него жук-плавунец, водная улитка и лягушонок. Они все резвятся, а Пантелею-то как хочется с ними! Но был он хрупок и слаб здоровьем и родители, беспокоясь о нём, не пускали его в воду. Грустил он целыми днями да тосковал по весёлым, шумным играм. Однажды озёрная старая черепаха увидела, как Пантелей с травинки над водой нависает, тянется изо всех сил, да и говорит ему, добрая старушка: – Дружок, садись ко мне на спину, прокачу, а друзья твои нас и не догонят! Пантелей взял да прыгнул на панцирь и катался полдня по озеру. Приехал он домой окрылённый озерной прогулкой и уже про себя всё решил, что от воды его никто не отвадит теперь. Стал он дружить с черепахой. Катала его черепаха Алтея, катала, но однажды её пригласили пожить у знакомой на даче, и она согласилась. И снова Пантелей один остался. Только теперь он знал, что непременно что-то придумает и будет плавать. Так и случилось. Гулял однажды наш друг у берега и нашел старый, засохший ус. Может, рак его обронил, может, кто ещё, но ус был отменным: прочным, скользким, и по размеру то, что надо! Схватил его жучок Пантелей и скорей-веселей к знакомому раку. Так да эдак, кое-как объяснил он ему, что нужно отрезать шесть одинаковых кусочков. Рак и рад стараться: клешни работали исправно! Пантелей возликовал и отправился клей искать, самый лучший. Нашел он его у озерных лягушек, меж икринок с головастиками. Тогда смазал Пантелей кусочки усов клеем и приделал их к своим ножкам. Получились великолепные коньки! Сначала ножки его разъезжались и путались, с непривычки, но он не сдался! И вскоре он уже скользил по озёрной глади, как самый искусный конькобежец! Увидев его успехи, близкие тоже захотели так кататься, и тоже сделали себе коньки! Теперь уже друзья Пантелея не могли за ним угнаться – ни жук-плавунец, ни лягушонок, ни улитка не поспевали за ним. А он, хохоча и резвясь, проносился мимо них и выписывал на воде круги, восьмерки, всё, что хотел! А все детки Пантелея появлялись уже с такими коньками, потому что их папа очень, ну очень любил кататься по воде! Отныне Пантелеи все такие – бегущие, быстрые, стремительные, и всё им ни почем! Попробуй, догони его! 3 Вскоре на озеро мы насмотрелись вдоволь, и захотелось нам с девочками увидеть что-то ещё. Неподалёку как раз проходила просёлочная дорога, извилистая и манящая. Вот по ней-то мы и двинулись в путь. Вдоль колеи стояли сухоцветы, время их былого величия и расцвета прошло. Зато они светились на солнце каждой шерстинкой, каждым пушком и метёлочкой! Редко попадались живые, яркие цветы. Они словно нарядные гости на маскараде, перещеголявшие хозяев, затмевали собой всех вокруг. Одиночный одуванчик, кустик полевого василька, соцветие тысячелистника или скромный букетик лиловых колокольчиков в пожухлой траве смотрелись удивительно и волшебно. Теперь, когда они попадались по одному, можно было в полной мере оценить красоту и уникальность каждого цветка. Ведь разве станет кто-то восхищаться одуванчиком в пору цветения, когда их тысячи, сотни тысяч простирается по всему полю? Но вот проселочная дорога закончилась, и начался лес. Влажный, вкусно пахнущий хвоей и терпким осенним листом. – Мама, а у деревьев бывают свои истории? – задумчиво спросила средняя дочка. – Само собой, милая! У них больше всего историй, ведь на их веку происходит много жизней, а они всё растут и растут, наблюдая смену времен года, эпох, разные события! – Расскажи, мам, историю вот этой огромной ели! Пожа-а-а-луйста! – протянула младшая девочка и умоляюще посмотрела мне в глаза. – Что ж, тогда слушайте! Эта ель много лет избегала печальной участи – за все триста лет своей долгой и насыщенной жизни она могла стать и лодкой, и заготовками для скрипок, и много раз едва не оказалась в залах на новогодних балах и маскарадах. Но обо всём по порядку. Пока она была совсем крошкой её прикрывал древний трухлявый пень, росший совсем рядом. Так она осталась цела и невредима и слушала сказки дедушки-пня дни напролёт. Из них она узнала много необычного и удивительного, поэтому ей страшно хотелось поскорей вырасти высокой-превысокой елью и всё увидеть самой. Ёлочка росла быстро и набиралась сил, тянулась к солнышку каждой иголочкой. И вскоре она так переросла дедушку-пня, что его почти не было видно за ней. Он улыбнулся подросшей внучке и через какое-то время рассыпался на лучины, век его подошёл к концу. И если летом вокруг ёлочки ходили барсуки, прятались зайчата и оленята, пробегали лисы и деревенские ребятишки с лукошками, полными грибов и ягод, то теперь пришли девушки и собирали лучины для своих изб: светить ими вечером да печку растапливать. Так ёлочка узнала, что даже когда твоя жизнь иссякла, она всё ещё может приносить кому-то пользу. Осенью ёлочка наблюдала движение перелётных птиц. Она видела стаи диких гусей, горланящих на весь лес, косяки журавлей, замечала отдельных уток, спешащих к месту сбора стаи на озере. Все они грациозно рассекали воздух над верхушками деревьев, переговаривались, кричали, и это было удивительно и непонятно той, чья участь была неподвижно стоять посреди леса, крепко держась за влажную землю во мхе и листьях. Вскоре на ёлочке выросли первые шишки, и к ней тут же прилетели в гости пташки, замерзающие зимой без еды. Ели было щекотно и смешно, когда её ветвей касались маленькие, цепкие лапки клестов, снегирей и зябликов. Синички же хозяйничали весной и осенью, собирая с еловой красавицы жучков и червячков. Ель выросла и стала значимым членом большой семьи – леса. Она кормила птиц, укрывала зайцев и глухарей, делилась семенами с белками и давала прохладу и защиту всем, кто рос ниже неё. Маленькие деревца, грибы и цветы – все они благодарно принимали её покровительство, как она когда-то принимала то же самое от дедушки-пня. Но однажды в лес пришли деревенские мужики с топорами. Были они серьёзны и немногословны, и отчего-то ель вся покрылась мурашками, когда они проходили вблизи неё. Слушая их нехитрый разговор, она похолодела от ужаса. Мужики искали ель для своей лодки, непременно чтоб большую и крепкую, но не старую. И уж было нацелились срубить нашу ель, но один из них, пожилой рыбак, вступился за неё и не дал в обиду. Её, дескать, внучка старшая очень любит, а ещё зайчат да оленят прячет, нельзя рубить, тут она нужнее! У мужиков у самих были дети, и как-то они прислушались к старшему товарищу и не стали губить нашу ель. Ель вздохнула с облегчением и стряхнула с себя старые иголки, решив, что раз ей дали второй шанс на жизнь, надо быть красивой и свежей. Так проходили года в привычном чередовании сезонов и их примет: то весна, и почва напитывалась талым снегом, отчего рослось ели хорошо и привольно, то лето, и лес пел трелями многих птиц, звери резвились вокруг, а люди собирали ягоды да грибы, то вдруг осень, и соседи-деревья роняли разноцветные листья, а птицы улетали на юг, а то и зима – всё покрывалось пушистым снегом, и весь лес стоял в сладкой дрёме до следующей весны, когда всё повторялось вновь. Как-то поздней весной приезжал из большого города этой губернии скрипичных дел мастер. Искал он подходящие ели для изготовления скрипок и размечал их для лесорубов. Мастер был грустен и рассеян: дела его не клеились, еловые заготовки попадались или слишком сырыми, или сучковатыми, а ещё от него сбежала невеста. Поэтому он помечал всё подряд, и даже сверх того, совсем не заботясь о том, что будет с лесом. Перед глазами его висела тёмная пелена злости на весь мир и жалости к себе, вот и не мог он ни о ком позаботиться или хотя бы увидеть что-то доброе вокруг. Пометил он и нашу ёлочку-ель. Это увидел старый лесной ёж, друг ели, и побежал за лосём советоваться, как быть теперь, ежели все их любимые деревья срубят. Лось покачал ветвистой головой и упрямо сказал «Не бывать этому!» И ускакал за подмогой. К следующему утру помеченные деревья были заклеены кусочками коры от старых деревьев, и пришедшие лесорубы долго чесали головы, тщетно пытаясь определить деревья на сруб. Не найдя выхода, они пожали плечами и отправились купаться. А вечером пожаловались своему главному на того самого несчастного скрипичного мастера. Главный и глазом не моргнул, а только подтвердил все странности их заказчика и предложил больше с ним не работать. На том и порешили и принесли из погреба ещё медовухи. Ёлочка-ель осталась цела и на этот раз. Но вот незадача, наступила зима, а с ней и близилось празднование Нового года. А по недавнему указу следовало его отмечать со срубленной в лесу елью. Больше всего негодовали деревенские жители, знающие у себя каждое дерево и бережливо относившиеся к дарам леса. Верили они, что если брать от леса слишком много, так лес и оскудеет, и разгневается лесной царь, и никто из пришедших по грибы да ягоды да ещё за чем живым из леса не выйдет. Вот и устроили мужики игру, вроде как, распространить слух, что ели в их лесу поражены какой-то редкой болезнью и при срубке разваливаются на части и могут зашибить человека. Так мужики надеялись и лес свой сберечь, и баринам всяким заезжим нос утереть. Мол, жизни их не знают, оброки берут, всё отнимают, так ещё и лес их, кормилец, хотят потрепать! Ну, уж дудки! А барин их местный был мнительным. Как услышал он про больные ели, так и вовсе отказался в своё имение загородное ехать: а вдруг и ему болезнь ельная опасна? Мужики хохотали до слёз и устроили праздник, пышнее Нового года. Когда удастся ещё так весело и легко правду свою отстоять перед власть имущим? И ель наша снова уцелела. Так прошло много лет. Сменились эпохи, уж не стало в России царей, появились автомобили и железные дороги, а ели для праздников стали в специальных питомниках выращивать. Хотели как-то ель нашу в большой музей привезти да поставить, но не вышло. Лес тот объявили охотничьими угодьями, а растения в нём оказались под охраной, редкие там какие-то цветы были найдены или что-то ещё. И ель опять устояла. Теперь она была выше всех деревьев вокруг и видела всё, что так хотела увидеть, когда была совсем крошкой и слушала сказки дедушки-пня. Мечты её сбылись, а жизнь была длинной и захватывающей, хотя наша ель как стояла на одном месте, так и осталась там стоять. Но вокруг постоянно что-то происходило, и она радостно вливалась в этот поток жизни и щедро делилась всем, что имела с друзьями, оттого было ей так славно жить. Теперь же она уже не росла, набрав всю свою высоту, и лишь крепче держалась за землю и наращивала ствол, да вспоминала всю свою длинную и прекрасную жизнь. Маленький мир Ночная, вязкая тьма постепенно отступала под натиском ласковых, но настойчивых лучей восходящего солнца. Первыми проснулись неугомонные кузнечики, им бы всё трещать да прыгать! За ними подтянулись бронзовки и другая мелкотня. Наконец, стоило солнцу подняться чуть выше, и зашевелились бабочки и мотыльки. Неженки, они ждали, когда слегка подсохнет утренняя роса и нагреется воздух. Однако про первенство я всё-таки наврал: конечно, первыми всегда пробуждаются и начинают свою бесконечную работу трудяги-муравьи. Топот их слаженно двигающихся ножек сотрясает землю задолго до моего пробуждения, а у меня возраст, знаете ли, хочется покоя и тишины, а не шума и возни с самого утра! Затем начинают свою работу их коллеги пчёлы. Они раскатисто жужжат, облетая цветущий луг, и наперегонки с тяжёлыми басистыми шмелями ищут раскрывшиеся цветки без влаги внутри. И вот солнце поднялось высоко! Оно безжалостно слепит летящих на его лучи, но согревает даже толстенные панцири и надкрылки. Жизнь кипит! Я внутри этой жизни, но, скорее, наблюдатель и философ. Мои темпы и устремления заметно замедлились и сократились, многое кажется мне лишним и затратным, и даже обыкновенная добыча пищи превращается в настоящий подвиг. Оттого есть мне хочется всё реже, а отдыхать побольше и любоваться молодостью, энергией, борьбой, понимая, что я уже вне этой гонки. Ибо я великий созерцатель, я – старый жук. Теперь я наслаждаюсь плавным катанием земляных шариков, почти бесцельно и безрезультатно, но сам процесс! Я стар, а лапки мои всё ещё цепки и аккуратны! Точность, захват и наслаждение от того, что я могу это делать сам! О, боги, какое это чудо! Я могу, могу! Отчего прежде я не ценил и не радовался этому!? Зачем я так торопился, суетно и бесчувственно перекатывая эти шарики в гонке за первенство среди других самцов? К чему это? Ведь самок оказалось предостаточно, да и считать они совершенно не умеют, как выяснилось! Им, оказывается, совершенно всё равно, сколько я прикачу этих дурацких шариков! Мне никто этого не объяснил, к сожалению, иначе я бы не пыхтел и не надрывался так сильно и так бесцельно! Самкам важен твой бравый вид, уверенность, широко расставленные лапки и натиск! Кто бы мог подумать! А мы зачем-то бежим и катаем эти бесконечные земляные шарики в угоду их прихотям, в которых они сами абсолютно ничегошеньки не понимают! Что ж, теперь я знаю эту великую тайну, этот маленький смысл бытия больших и сильных жуков. Теперь, когда я стар и дряхл! Но мне некому даже передать это знание, не с кем поделиться! Я всё время катал шарики, всю жизнь мыслил только ими. Оттого я не знаю своих детей: ни как они появились, ни как росли, ни как они разлетелись и расползлись кто куда – это мне неведомо. Мои многочисленные жёны нашли себе лучших самцов, помоложе, и вряд ли узнают меня теперь, такого медлительного и пыхтящего. Что до соседей, то разве есть дело глупым кузнечикам и прожорливым божьим коровкам до смысла бытия и до дурацких земляных шариков!? Бедняжки не знают таких категорий: они либо непрерывно что-то грызут, либо распевают на всю округу. Других состояний у них я не наблюдал. Как донести ценную мысль до того, кто непрерывно жуёт!? Что ж, пойду-ка покатаю каких-нибудь особенно плотных и ароматных земляных шариков, искусства ради. Это всегда помогает мне отвлечься. К тому же, возможно, мне встретится молодой и мечтательный жук, не успевающий за общей гонкой, и я подарю ему несколько своих шариков. Просто так. Тогда ему повезет и он обретет ту самую уверенность, о которой тайно мечтают все самки. Ведь мечтательного всё равно не переделать, и естественный отбор однажды сделает своё дело. Однако с моей помощью он, хотя бы ненадолго, ощутит триумф своей силы и осчастливит какую-нибудь милую жучиху. Может, в этом и есть смысл моего знания? Ощутить прелесть момента и лететь по жизни, широко расправив крылья? Вполне возможно. И, если вечно спешащей молодежи некогда послушать меня, старика, и перенять от меня опыт и знания, то, может, хотя бы мои любовно вылепленные шарики сделают кого-то счастливее. Тогда они, возможно, слегка замедлятся, почувствуют сладковатый запах земляных комков и захотят дарить счастье другим. Возможно, таким вот простым и бесхитростным способом я смогу передать своё знание всем, кто нуждается в нём. Кто знает? Ведь я немного зануда и идеалист! Вы же помните, что я просто старый жук! Всё-таки жизнь вокруг меня вращается слишком быстро. Стоило мне начать скатывать землю, подцепив премилый кусочек навоза, как на моих глазах откуда-то сверху на соседние травы упала нежно-желтая бабочка с потрепанным крылышком. Подрагивая она крепко вцепилась в упругий, зелёный стебелек всеми своими нежными лапками. Бедняжка часто дышала, испуганно вжавшись в травинки. Я продолжал делать своё дело, но невольно поглядывал на неё. Что-то трогательное и невероятно беззащитное было во всём её облике. В молодости это бы вызвало у меня презрение и разожгло бы мой аппетит. Сейчас я задумался, каково это быть таким созданием и оказаться без крыла? Что бы я делал на её месте? Неожиданно мои размышления были прерваны появлением отряда муравьев. Они патрулировали наш квартал и попутно забирали с собой в муравейник всё, что казалось им интересным. Трудяги тащили еловые иголки, крошки хлеба, палочки, дохлых жучков. Но вот один из них почуял вибрацию ближайшей травинки и вопросительно поднял усики, стараясь понять источник непорядка. В его поле зрения попалась и бедняжка-бабочка. Отчего-то я весь напрягся. Через секунду уже весь отряд знал о подбитой бабочке, и старшина решал, кого командировать на её захват. Шарик выпал из моих лапок: жребий брошен – и я поспешил на помощь лёгкому созданию. Тяжело пыхтя, я добежал до травинки с бабочкой так быстро, как мог. Однако несколько муравьев, направленных за очередной добычей, уже построились у подножия зелёного стебля. Ещё мгновение, и они ринутся прямо на бабочку! Приняв свою боевую стойку, я угрожающе застучал задними лапками по земле и оглушительно запищал, прищёлкивая пока ещё мощными челюстями. Что ж, певец из меня и в самом деле неважный, но в громкости и производимом эффекте мне нет равных, это точно! Муравьи вздрогнули и хаотично зашевелили своими усиками. «Переговариваются, гады! Запаниковали!» – злорадно подумал я и решительно пошёл на них, продолжая щёлкать челюстями. Муравьи засуетились и, быстро переговариваясь на ходу, ретировались к своему отряду. Победа! Вот только что мне делать теперь? Караулить бабочку круглые сутки? При таком положении дел она лёгкая добыча для всех и каждого! Эх, увлёкся я бравадой! Но теперь, как отступить? И будет мне сниться эта бедняжка с потрёпанным крылом, разрываемая на части каким-нибудь голодным хищным жуком! Ну, уж нет! И я решительно принялся карабкаться по искомой травинке вверх, попутно уверяя бабочку в моих самых мирных намерениях. Но она дрожала всё больше, а стебелек травинки раскачивался всё сильнее. Отчего же я не пушинка? Когда до бедняжки оставалось всего каких-то два усика в длину, я почуял, что ситуация может принять критический поворот, ибо травинка выгнулась слишком крутой дугой. Я замер. А затем сделал то, что мне всегда давалось сложнее всего. Точнее, не давалось вовсе. Я попросил её, самыми добрыми словами, какие мне были известны. Попросил перелезть ко мне на спину и крепко держаться. Видно было, что бабочка очень боится, но всё же колеблется в сторону моих решений. Наконец, она решилась и робко двинулась в мою сторону. Боже, какие тонкие лапки! И сама бабочка, невесомое, хрупкое создание, дитя ветра: когда она вскарабкалась на мою спину, я почти ничего не почувствовал. Теперь самое главное осторожно спуститься на землю. Да, воздушные стихии – это определенно не моё! Уверенно себя я чувствую, лишь крепко опираясь на землю всеми своими лапками. Что ж, качающаяся, тонкая травинка и сама мечтала избавиться от меня, поэтому я просто продолжал плавно двигаться, стараясь не смотреть вниз. Вскоре терпение моё было вознаграждено, и мои лапки коснулись долгожданной земли! Как же славно быть жуком и ползать по земле! Прежде я не ощущал этого так остро, как теперь! Земля, она такая плотная и мягкая одновременно, она принимает и держит нас всех, больших и малых! Она ароматная и хранит все запахи этого дня и всех предшествующих ему. Земля всё помнит, но любит всех одинаково. Поэтому в земляных шариках заключены удивительное счастье и смысл жизни: из них можно построить свой дом, ими можно добиться расположения прекрасной жучихи и, наконец, благодаря им каждый жук ощущает себя сильным и достойным. Хотя тело моё дряхлеет, лапки по-прежнему крепки: в них вся мощь скатанных мною тысячи тысяч земляных шариков. Земля помогает мне оставаться собой! Но что делать с бабочкой!? Земля не её стихия, здесь ей не рады, а самой ей тоскливо, темно и боязно. Как же так вышло, что задача «спасти нельзя оставить» не имеет решения, и правильной запятой никак не вставить? – Дорогая… эээ… бабочка, теперь я думаю, что делать с Вами дальше… Крылышко, оно может вырасти само? – я обратился к своей пассажирке, тем не менее, понимая всю абсурдность моего вопроса. Бабочка вздохнула, и до меня будто донесся едва ощутимый порыв лёгкого ветерка: – Я не знаю… но мне кажется, что ничего нового у меня уже не вырастет… Надменная стрекоза, которая хотела съесть меня, смеялась, что век мой всё равно не долог, а таких как я тысячи… Поэтому… скорее всего, крыла не вернуть… – робко пробормотала она и затрепетала всем тельцем. – Что ж, значит, не вырастет… Я подумаю, как помочь Вам! А пока хочу подчеркнуть, что таких, как я, тоже тысячи, и всё же для чего-то мы нужны! Нас ровно столько, сколько необходимо Миру, и мы именно таковы, какими нас создала сама природа! Ваше тельце особенно уязвимо, но зато Вы можете летать! – сам от себя не ожидая, я выдал такую страстную тираду. – Спасибо Вам… – тихо поблагодарила меня бабочка и умолкла. А я полз и размышлял, как мне быть со спасённой феей ветра. Но пока я наматывал круги по своему кварталу в поисках самого лучшего решения, жизнь сама принялась давать мне подсказки. Сначала на моём пути оказался сломленный кем-то куст каких-то невероятно ароматных цветов. Они благоухали сладко и вкусно и обещали блаженство. Бабочка на моей спине забеспокоилась. Ох, до чего я недогадлив! Должно быть, бедняжка голодна! Следуя своей мысли, я подполз к этому кусту поближе. – Хотите позавтракать, дорогая бабочка? – учтиво произнес я, гордый собой, словно эти цветы были добыты лично мною. – Ой, благодарю Вас, очень хочу… – застенчиво отозвалась она с моей спины. – В таком случае, осторожно перелезайте на вон тот стебель и извольте откушать, а я подожду рядом! – я галантно подсадил её прямо на цветок и почувствовал себя ещё сильнее, чем прежде. Словно я снова стал молодым и мощным жуком! – Вы очень добры! Если бы не Вы, я бы… меня бы… – Не беспокойтесь! Расстроенные чувства портят аппетит, а Вам сейчас необходимо подкрепиться и восстановить свои силы! Просто позавтракайте, и я буду рад! – перебил я её полную переживаний речь. Бабочка молча согласилась со мной и медленно перелезла на сочный стебель. Грациозно вытянув свой неземной хоботок, она принялась жадно пить нектар из ближайшего цветка. Отчего-то я замер и залюбовался её завтраком. Странно, меня никогда не интересовали бабочки… Скажу больше, меня вообще не интересовали другие существа, в особенности столь отличные от меня… Осознание это пронзило меня своей остротой и ясностью. Но тогда получается, я жил лишь для себя, для шариков, для демонстрации своей силы перед другими жуками… Теперь у меня остались лишь шарики, и главная радость от их катания заключалась для меня в самом процессе и в возможности поделиться с теми, кому они нужнее. Сейчас же я нужен этой подбитой бабочке, и мне снова необыкновенно тепло от этой мысли. Значит, я могу не только катать земляные шарики? Как удивительно, воистину старость – время самых неожиданных открытий! Вместо конкуренции и пустого пыхтения в вечной гонке я познал мудрость, вместо одиночества я почувствовал… А что я почувствовал? Тем временем, бабочка насытилась и радостно замахала уцелевшими крылышками. Они расправились и предстали передо мной во всей красе. Солнечные блики делали их похожими на волшебные паруса. Однажды я видел, как эти огромные существа, люди, запускали такие паруса по нашей речке. Но куда им до крыльев бабочки! Это нежное совершенство, это полёт и свобода, это живое воплощение мечты! Хм, ну меня и занесло… Но, пожалуй, это всё-таки близко к истине! Вернувшись в своих мыслях на землю, я ласково позвал бабочку к себе. Я пообещал, что мы ещё вернёмся к этим цветам, пока они не завяли и не утратили своей свежести. Бабочка доверчиво перелезла ко мне на спину, и мы продолжили наше путешествие без цели и конца. Сколько я ещё буду так ползти? Тем временем, приближался знойный полдень. Воздух звенел от движения, света и бесконечных бабочек, пчёл и жуков, и лишь на земле, в тени трав и стеблей было спокойно и тихо. Бабочка грустно вздохнула где-то там, на моей спине. Ведь ей хотелось туда, где жизнь кипит, где ветер резв, а крылышки переливаются на солнце. Здесь всё ей напоминало тлен и безысходность, здесь её крылышки повисали ненужными тряпочками, а хоботок оставался плотно свёрнутым. Наконец, я задумался, как и чем лучше всего помочь моей новой знакомой, а не просто самому красиво выпутаться из этой странной ситуации. Вдруг мне на глаза попалась паутина, и я сразу же вспомнил о своём знакомом пауке Жорике. Забавно, что и у меня есть имя, но меня так давно никто не звал, что я и позабыл о нём… Наверное, бабочку тоже как-то зовут, а я и не подумал узнать, вот невежа! Но, главное, теперь разыскать Жорика. Он поможет, я уверен! Однако хорошо бы он не съел мою бабочку, нужно ему сразу как-то обозначить. Мою бабочку. Вот именно так я и подумал. Отчего же она моя? И что это значит «моя»? Задумавшись я резко сменил направление движения, и, кажется, бабочку начало раскачивать, оттого она забеспокоилась и запищала своим тонюсеньким голоском. От этого звука я моментально очнулся и замер. – Простите, бабочка, я задумался, как Вам помочь и вспомнил вдруг о своём знакомом! Он паук, он Вам поможет! – извинился я сбивчиво. – Паук!? Он же меня съест! Так вот для чего Вы меня спасали и возились со мной! Для своего друга паука! – бабочка возмутилась так громко, что я едва узнал её голос. Пытаясь слезть с моей спины, она неловко скатилась на землю. – Что Вы, нет! Он поможет Вам обвязать потерянное крыло! Почему Вы так подумали обо мне? – теперь пришла моя очередь возмущаться. – С чего Вы взяли, что он согласится, а не съест меня без лишних рассуждений!? И почему я должна Вам верить!? – возмущенная бабочка словно обрела второе дыхание. Крылышки её восстали, лапки решительно выгнулись, а хоботок трепетно подрагивал от всякого её слова. Она была необыкновенно хороша в эти мгновения! Странно, прежде мне нравились жучихи, ладно скроенные и плотно сбитые, с твёрдым, блестящим панцирем. – Я не дам Вас в обиду! Я так решил! Почему это моего слова Вам недостаточно? – недоумевал я. – Потому что я Вас совсем не знаю! Может, Вы – коварный похититель слабых бабочек!? – резко ответила она и поплелась куда-то, спотыкаясь о песчинки.