– Я сестра покойной Софьи Мечиславовны Пшежецкой, – с ходу взялась тараторить Каша. Должно быть, она приготовила эту фразу еще дома. – Софьи Мечи… Месисла… вны? – невнятно переспросил Матлыгин. Он совсем не глядел на Кашу. Зато его взгляд, оторвавшись от шляпных вишен, остановился на Лизином лице. – Я ее подруга, Елизавета Одинцова, – отрекомендовалась Лиза, не уточняя, чья именно она подруга – Зоей или Зосиной сестры. Она отступила на шаг: от капитана невыносимо несло перегаром. Капитан учтиво икнул, качнулся, щелкнул пыльными каблуками: – Да, да, да!.. Сестра! Она столько о вас говорила… Она меня не обманывала – вы истинно прекрасны, клянусь богом! Лиза оглянулась на Кашу и поняла, что та в панике: все пошло не так, как надо. Никаких внезапных сцен не получалось! Матлыгин нес какую-то околесицу, и вряд ли от него можно было добиться толку. Но попробовать надо было – зря, что ли, ехали в такую даль? Поскольку капитан, не мигая, уставился на Лизу, ей и пришлось говорить: – Месье, уделите нам несколько минут. У нас к вам очень важное дело. Лизин тон был таким небрежным, светским и холодным, что Матлыгин трезвел на глазах. – О да, прошу… Я весь обратился в слух! – сказал он. Капитан даже хотел усадить барышень за свой безобразный стол, запятнанный красным вином и каким-то рыжим соусом. Но барышни отказались. Пришлось поставить им венские стулья под акацией. Свой стул капитан поместил наискосок, как положено в хорошей гостиной, и сел только тогда, когда Лиза его попросила. Его лицо менялось очень быстро: из густокрасного оно делалось бледно-коричневым, черты расправлялись и приходили в порядок, а желтые, совершенно азиатские глаза стали глядеть пристально и колюче. – Господин Матлыгин, мне как сестре покойной совершенно необходимо знать, куда вы дели ее ценные бумаги и банковские книжки, – снова вступила в разговор Каша. Она произнесла свою тираду так медленно и громко, будто имела дело с тугоухим. Матлыгин в ответ замотал своей коротко стриженной, чернявой головой, осыпанной каким-то пухом и нитками. – Постойте, постойте! Какие книжки? – удивленно спросил он Лизу. – Вы так чертовски красивы, что я никак не могу сосредоточиться. Вы не очень похожи на сестру, однако… – Это я сестра Софьи Мечиславовны! – возопила Каша, потерявшая всякое терпение. Матлыгин беспомощно глянул на нее: – Да, виноват… Прошу прощения! Вот вы-то как раз на Зоею похожи, только почему-то совсем некраси… Господи, что я несу!.. Но кто же тогда вы? – Он снова уставился на Лизу. – У Зоей сроду не было никаких подруг, тем более таких прелестных… – бормотал он. – Постойте-ка! Вы не невеста прощелыги Пиановича? Говорят, он женится на какой-то редкостно красивой девчонке чуть ли не пятнадцати лет и без копейки за душой… О, простите! Простите великодушно! Болтнул чушь! Я много пил и вчера, и сегодня, и даже перед самым вашим приходом. До сих пор кавардак в голове… простите! – Где деньги и банковская книжка Зоей? – продолжила свой натиск Каша. – Далась вам эта книжка, – поморщился Матлыгин. – С чего вы взяли, что я знаю? Кто я такой, чтоб знать про Зосины книжки? – Вы законный супруг моей сестры! Каша, выкрикнув это, вскочила со стула, чтобы сверху вниз вонзить свой горящий взор в монгольское лицо капитана. Матлыгин настолько опешил, что наконец оторвался от Лизы и тоже привстал. – Барышня! – просипел он. – Вы больны? Я не расслышал: супруг? Я? Чей? – Софьи Мечиславовны Пшежецкой, по мужу Матлыгиной, – отчеканила безжалостная Каша. Герой Азии вдруг сделал губы трубочкой и замахал перед своим носом смуглой рукой: – Я понял: они мне снятся! Таких красивых девушек, как эта, в природе не бывает, разве что в садах Аллаха. Но то бусурманская ересь и выдумки… А кто вторая? Рыжая ведьма? Значит, я в аду, и меня хотят женить? Мама мне писала, что пора… Но кто, зачем?.. Это бред!.. Пардон, медам, надо прояснить голову… пардон… Он быстро вскочил, ринулся за угол дома, затрещал там какими-то кустами, чем-то забулькал. – Что он делает? – шепотом изумилась Лиза. – Сунул два пальца в рот. Мой отец всегда так поступал, – невозмутимо пояснила Каша. – Поблюет и сразу протрезвеет. Не морщись, Одинцова! Скоро станешь замужней дамой и не такое узнаешь. Эх, плохо, эффект неожиданности пропал! Капитан Матлыгин явился минут через пять верно застегнутый, строгий, без пуха в волосах, но с лицом вновь багровым – на этот раз от умывания. – Еще раз прошу меня извинить. Я к вашим услугам, – сказал он совсем другим, очень трезвым голосом. На Лизу он теперь старался не смотреть, а учтиво клонил голову в сторону Каши. – Я сестра покойной Софьи Мечиславовны Пшежецкой, – со злобным отчаянием повторила Каша. – И я утверждаю, что вы были ее венчанным мужем, убили ее и присвоили оставшееся после нее наследство. Последние слова она проговорила совсем тихо, но глаз со страшного капитана не сводила и крепко прижимала к груди заветную сумочку. – Деточка, откуда этот вздор? – мягко спросил капитан. – Впрочем, догадываюсь: ваша матушка недосчиталась каких-то денег. Строгая женщина! Она уже была у меня и, представьте, требовала сколько-то золотом за то, что Зося со мной… Ой, не марайтесь хоть вы этим! Ваша сестра была чудесная и очень веселая девочка. Да, я ее любил. Но ее многие любили… – Зато вы один венчались с ней! – не унималась Каша. – Да, венчался бы, если б она захотела. Все бы за это отдал! И не я один. Но она не желала. Она была свободна – свободнее всех, кого я знаю. – Это неправда! – сказала Каша. – У нее был муж – настоящий, законный, который и заставлял ее… доставать деньги сами знаете как. Он негодяй! Я думаю, это вы. Матлыгин, неподвижный, очень похожий на безобразного степного бога, сжал сухие губы. – Вы все это сами придумали? – спросил он Кашу. – Или слышали сплетню? Или в самом деле знаете, что был такой человек? Это же невероятно! – Я это знаю твердо от самой Зоей. Этот человек – вы. – Значит, вы не знаете ничего, – спокойно возразил Матлыгин, – потому что это неправда. Я счастлив бы был… Однако тут что-то есть! Зося все просилась с нами в экспедицию ехать, в Синцзян, хоть к черту на рога – «только бы развязаться!». Так она говорила. А с чем развязаться? Или с кем? Было, было что-то… Капитан замолчал. Вокруг его азиатских глаз легли привычные глубокие морщины, какие бывают от вечного прищура на жестоком солнце. Видел он сейчас что-то свое, недостижимое, что реяло над Каши-ной шляпой, за немощью сухих акаций, за забором, за пыльными вихрями, которые колебались на дороге, как серое прозрачное пламя. Каша обиженно сопела, а Лиза боялась пошевелиться. – Так вы хотите найти этого человека? – спросил вдруг Матлыгин так резко, что обе барышни вздрогнули на своих венских стульях. – Я его обязательно найду, – ответила Каша. – Это трудно будет и, пожалуй, опасно. Если вам понадобится помощь, обратитесь ко мне. Пошлите сюда записку, телеграмму. В любое время! Я всегда и на все готов. Ведь кто-то же Зоею погубил? – Вы очень ее любили? – спросила невпопад Лиза. Матлыгин посмотрел на нее пристально и строго. – Не очень, – сказал он. – Иначе я бы о ней больше знал, что-то бы понял, возможно, защитил бы. Мы с ней последнее время стали просто приятелями. И вообще, мне было не до нее, а зря! Теперь я чувствую себя виноватым. Я тоже буду его искать. – Не надо! Это сугубо фамильное дело, – отрезала Каша. Матлыгин кивнул и спросил Лизу: – Скажите, вам в самом деле пятнадцать лет? Вы кажетесь старше. Лиза покраснела, поправила шляпу: – Мне уже шестнадцать. – Вы влюблены в жениха? – Нет. Нисколько. Она отвечала правду, потому что верила: Матлыгин тоже им не соврал. Капитан покачал головой: – Так я и думал. Значит, иначе вам никак нельзя? – Нельзя. – И вы несчастливы? – Да. – Хотите послать его к черту? А? Пошлите. И знаете как? Давайте я на вас женюсь. – Ну вот еще! Лиза встала, одернула юбку, вопросительно поглядела на Кашу. Та тоже поднялась и чинно сказала: – Нам пора. Нас ждет извозчик. Благодарим вас. – Помните, если вам нужна помощь… Когда они ехали домой, Каша долго молчала, наморщив выпуклый лоб. Наконец решительно изрекла: – Это не он. – Конечно, – с готовностью согласилась Лиза. – А жаль! Уже сегодня можно бы было восстановить честь нашей семьи. Куда же теперь? К Варнавину? Хорошо, что ты, Одинцова, со мной поехала – этот урод растаял от твоего великосветского вида. Боже, как бы я сейчас хотела проткнуть тебя зонтиком!