– Убивали время. Вернее, я убивал, а Фрязин занимался делом. Он у нас теперь великий сыщик: взял газетные подшивки, стал выискивать в них криминальную хронику и делать какие-то выписки. Он считает, это делает его похожим на Шерлока Холмса – тот тоже вечно рылся в газетах. – Что именно Чумилка в газетах искал? – поинтересовалась Лиза. – У него новая идея, и неглупая. Он решил, что, если найти и систематизировать похожие преступления, можно будет сделать вывод, что совершил их один человек. Или одна банда. Он это где-то вычитал и решил применить на практике – вычислить банду по газетным сообщениям. – И что-нибудь получилось? – Как ни странно, да. За неделю изысканий в читальне Фрязин обнаружил по крайней мере три разбойничьи шайки. Одна, по его мнению, орудует в поездах Юго-Западной железной дороги – ворует у пассажиров чемоданы и корзины с провизией. Другая шайка в Замоскворечье обчищает квартиры средней руки по большим праздникам, когда все, включая прислугу, отправляются ко всенощной. А вот третья шайка самая интересная и кровожадная. Эти грабят ювелирные магазины. Они часто убивают сторожей либо хозяев, если те неосторожно высунутся на шум. Лиза наморщила лоб: – Я, кажется, про это слышала… Верно, отец читал в «Речи» – что-то там приключилось в Могилеве… – Вот-вот! В Могилеве, а еще в Томске, в Киеве, в Одессе и в Юзовке. Эти удальцы берут только лучшие камни, в основном бриллианты. Они никогда не сбывают украденное в первобытном виде – либо переделывают, либо вынимают камни, потому их даже у скупщиков краденого поймать трудно. Зато наш Вова Фрязин решил вывести их на чистую воду. – Каким образом? – О, Фрязин все продумал! Он сопоставил заметки в газетах и определил постоянных участников шайки. Во-первых, это, конечно, главарь – мозг предприятия, профессор Мориарти российского чекана. Фрязин прозвал его Бриллиантовым королем, хотя мазурики сроду не додумаются до такого пышного титула. – Да, Володька умеет красиво выражаться. Я его тетрадку про кладбище читала! – вспомнила Лиза. Она немного успокоилась и даже стала с вызовом поглядывать на человека в розовом галстуке. Тот соскучился подпирать заколоченную будочку, из которой вечером подавались воды. Он часто менял позы и курил одну за другой зловонные папироски, которыми был набит его громадный портсигар. Может, если просидеть на скамейке до вечера, этот зловредный щеголь устанет и уйдет? Нет, вряд ли, он мужчина крепкий и на вид очень выносливый. – Конечно, кроме главаря, в банде есть специалист по вскрытию сейфов. В одном журнале Фрязин прочитал, что на своем языке воры таких умельцев называют очень смешно – медвежатниками, – продолжал Ваня. Лиза улыбнулась: – Чумилка если во что-то вцепится, все мелочи подберет. Неужели существуют журналы про воров? А он нашел! – Хватка у Фрязина есть, – согласился Ваня. – Он заметил еще одну тонкость: обязательно накануне преступления в магазине появляется роскошная дама. Она просит показать лучшие бриллианты, но никогда ничего не берет – просто узнает, что есть самого ценного. Конечно, помимо трех главных лиц имеются и второстепенные: извозчики, помощники, сбытчики. Фрязин всем этим так увлекся, что даже забросил наших бомбистов из склепа. Зря, боевые оказались ребята, хоть и безликие! – Володька знает, что было в свербеевском саду? – забеспокоилась Лиза. – Нет, конечно. Этого никто и никогда не узнает, – пообещал Ваня, старательно выдерживая профиль. – Только дальше так невозможно! Я не могу тебя не видеть. Я знаю теперь Почтовую наизусть – две лавки, сто четыре дома, деревянный тротуар, по которому между номером двадцать вторым и двадцать четвертым лучше не ходить, не то провалишься. Многих собак знаю в лицо и по имени: Дамка, Зеро, Шайтан. Изучил дворников, кухарок, мелочных торговцев, мальчишек разных возрастов и званий. Иногда даже знаю, что у кого сегодня готовят, как дурак из сказки Андерсена. И еще знаю, что труднее всего на этой улице встретить тебя. Лиза сказала, глядя в упор на соглядатая в канотье: – Это несчастье и стечение обстоятельств, что мы не виделись. Если ты зайдешь к Фрязиным и дашь мне знать, я как-нибудь вырвусь. Я тебя люблю. Ваня благодарно сжал ее руку. – Я уже думал, как бы познакомиться с твоей тетей, – уныло сказал он. – Лучше всего было бы, если б она тонула, а я ее спас. Но это вряд ли! Я даже приблизиться к ней боюсь: она очень похожа на императрицу Марию-Терезию из учебника истории. С чего бы она стала тонуть? Но ведь должен быть какой-то выход! Глупо, но мне еще целый год учиться в гимназии. – А что потом? – спросила Лиза, снова обмирая при воспоминании о десяти тысячах и Пиановиче. – Я собирался ехать в Петербург, в училище барона Штиглица, изучать архитектуру. Отец очень одобряет – у нас ведь строительное дело. Но теперь я никуда не поеду. Потому что ты здесь. Лиза задумалась. – Интересно, нас могут прямо сейчас обвенчать? – вдруг спросила она. Ваня настолько удивился, что забыл осторожность, повернулся и глянул на Лизу обоими своими глазами – одним расширенным серым, другим сплющенным в щелку, в пурпурной раме. – Вы… ты бы согласилась? – еле слышно спросил он. – Да, – быстро ответила Лиза. – Только для этого, кажется, нужно много всего – согласие родителей и прочее. Поэтому надо венчаться тайно. Эта замечательная мысль только минуту назад пришла ей в голову, но понравилась больше Америки. Если они с Ваней заранее обвенчаются, браке Пиановичем будет признан недействительным, и она прямо в белом платье, в цветах… Что будет дальше, она не знала. Да не все ли равно! – Представь только, Ваня, как будет интересно! – вскричала она, чтобы не думать о невозможном и плохом. – Мы оба преспокойно ходим в гимназию, а на самом деле обвенчаны! Слово красивое, да? Как будто колокольчики звенят. И никто ничего не будет знать! Я читала, что такое бывало, правда, в старину. Практический Ваня молчал, явно огорошенный такой перспективой. Он только глядел на Лизу искоса, восторженным здоровым глазом, и то краснел, то бледнел. У него был такой потрясенный вид, что соглядатай в засаленном канотье уже без всяких маскировочных уловок пялился на него и даже чуть присел, чтоб разглядеть получше. – Ты не хочешь венчаться? – с подозрением спросила Лиза. – А вы… ты… не пожалеете? Вы… ты… такая необыкновенная, а я… – упавшим голосом бормотал Ваня. – Ну вот, я так и знала! Русский человек на рандеву! И не надо. И забудь. Лиза готова была то ли расхохотаться, то ли расплакаться, а скорее всего вскочить и убежать. Это она в конце концов и сделала – вырвала у Вани свою руку и резко встала. Все ее надежды мигом заволокло мраком, даже дышать стало трудно. Вскочил со скамейки и Ваня: – Лиза, вы… ты меня не поняла! Я готов! Я все сделаю! Я буду венчаться, я умру за тебя хоть сейчас! Только не плачь… Она, оказывается, уже плакала? Не только негодяй в канотье глазел теперь на нее, но и гимнаст Сущев, и кое-какие няньки. Толстый зевака в матроске, лет четырех, подошел к Лизе почти вплотную и открыл глупый рот, облепленный песком, который он только что ел. Лиза взяла себя в руки и приложила палец к губам: – Тс-с-с! Ваня, пойдем отсюда. Меня, наверное, уже по всему городу ищут. Ты даже представить себе не можешь, до чего я несчастная! Они быстро вышли из зеленых ворот сада, почти пробежали Самсоновскую и свернули на Почтовую. Долго скучавший человек в канотье с видимым удовольствием припустил за ними рысью. Второй соглядатай – тот, что подволакивал ногу, – держался сзади на изрядном расстоянии, но тоже не отставал. – Ваня, знай: скоро может случиться что-то ужасное. Я всего сказать не могу, но только… Нет, все равно не могу! Этого не может быть, – быстро, на ходу говорила полушепотом Лиза. Ваня ничего не понимал, но отвечал твердо: – Я сделаю все, что ты скажешь. Я навсегда тебя люблю, не сомневайся. Просто я растерялся и не мог поверить, что у нас будет такое счастье. – Ах, если б только счастье! – почти плача, проговорила Лиза. – Я теперь даже не знаю, что со мной будет. Ты, Ваня, главное, помни, что я одного тебя люблю. Тебя! Тебя! Ты ничему не удивляйся, даже если что-то странное узнаешь, ладно? – Ладно, – согласился Ваня, запутавшийся вконец. За квартал до собственного дома Лиза остановилась. – Все, дальше не ходи, – сказала она. – И помни, что я тебя люблю. Я тебе написала много писем, вчера днем и сегодня ночью. Целых пол-ящика! Может, я даже тебе их перешлю с Мурочкой или Володькой. А когда все устроится… Ах, боже мой, как же устроится? – Ты согласна со мной венчаться? Это была не шутка? – вдруг спросил Ваня. Он все еще не верил! – Конечно, согласна. Только тайно и не теперь. Я бегу! – заторопилась Лиза. – Смотри, Тихуновский из окошка смотрит. И эти двое за нами притащились! Я так тебя люблю, так хочу, чтоб ты меня целовал, но тут нельзя. Значит, надо обязательно венчаться! Она взмахнула рукой и вприпрыжку побежала к своему дому. Ветер раздувал ее белое платье и растрепавшийся конец русалочьей косы. Ваня не шевелясь провожал глазами это странное чудесное видение. Двое преследователей подтянулись почти вплотную и остановились от Вани шагах в пяти. – Королева! – сипло сказал тот, что был в канотье. Ваня обернулся, чтобы на месте убить мерзкое животное, но оба шпиона уже удалялись по Почтовой в сторону Косого Взвоза. Как ни странно, под руку! Лиза пробралась в дом через черный ход. Она решила весело и небрежно поздороваться с тетей и не давать отчета, где была все утро. Однако, выскочив на середину гостиной, застыла в изумлении: здесь собралось общество, чересчур многочисленное для буднего полуденного часа. Тетя Анюта восседала в своем кресле, но не в зеленом домашнем платье, а в парадном лиловом, по которому были нашиты букеты из черного гипюра. Прическа ее была сегодня особенно безупречной, увенчанной испанским гребнем. Павел Терентьевич, правда, надел будничный костюм, зато с новым галстуком. А главное, при Лизином появлении с гостевого дивана одновременно, как заводные, поднялись Игнатий Феликсович Пианович и его секретарь Адам Генсерский. Эти двое всегда отличались европейским (по крайней мере, варшавским) шиком и одевались похоже, как хористы в опере. Сегодня они превзошли себя: явились в изумительных летних костюмах. У Пиановича наряд имел тонкий зеленый оттенок, а у Генсерского розоватый. Генсерский улыбался всеми своими деснами, Пианович держал в руках большой букет темно-красных роз. Этот букет напомнил Лизе о Зосиных похоронах, но Игнатия Феликсовича она великодушно простила – выбор цветов в Нетске был невелик. К тому же Пианович был сегодня бледнее обычного, не так ловок и скор в движениях, а его рука, сжимавшая шелковистую букетную бумагу, заметно дрожала. «Ба, да это сватовство!» – догадалась Лиза. На нее напало буйное, мстительное веселье. Она перебросила на грудь совершенно растрепавшуюся косу, дунула с нижней губы вверх, чтобы убрать волосы со лба, и сладко улыбнулась. – Сегодня очаровательная погода, не правда ли? – сказала она фальшивым голосом и обвела глазами присутствующих. Тетя Анюта почуяла неладное и заерзала в кресле. – Лиза, дитя мое, – начала она, скрипнув парижским корсетом, который уже два года не надевала. – Ты так внезапно вбежала… Впрочем, мы ждем тебя уже более часа! – Я гуляла, – объяснила Лиза. – Гостей я не ждала – мы ведь не принимаем по средам. Но если уж так случилось… Прошу садиться, господа! – Она указала на диван так, как учили тетку в Павловском институте, и даже изящней. – Позвольте, Елизавета Павловна, преподнести вам это! Игнатий Феликсович протянул букет. Лиза по-институтски присела и полюбовалась цветами в меру восторженно, в меру небрежно. – Какая прелесть! Какой аромат! – сказала она, опуская лицо в гущу роз и ощущая легкий запах прели. – Я вам признаюсь, Игнатий Феликсович, никто еще не дарил мне таких дорогих цветов. Подобный букет я видела лишь однажды в жизни – на гробу нашей бывшей соседки Зоей Пшежецкой. Последние Лизины слова заглушил судорожный теткин кашель, а Игнатий Феликсович стал еще белее и длиннее лицом. – Вы пока дитя, – пробормотал он, – но впереди вас ждет море цветов, я обещаю. А для сладкоежки Бетти у меня кое-что припасено. Оказалось, на карточном столе уже разложены две гигантские конфетные коробки. В одной – любимые Лизины конфеты с кремом, в другой – нескромные, пока запрещаемые теткой пьяные вишни. – О! Какое чудо! – преувеличенно восхитилась Лиза. Она нетерпеливо вскрыла коробку с вишнями и засунула конфету в рот. – А когда я стану пьяная? – наивно спросила она. – Или для этого надо съесть много конфет?