10 Она не обманула, эта противная Каша! Лиза не смогла разобрать в Зосиных писаниях ни слова. Тоненькие шелковистые странички, такие же бледно-зеленые, как переплет, были сплошь заполнены строчками. Как известно, Зося училась в гимназии скверно, но почерк у нее оказался убористый, четкий, кружевной. У Лизы в глазах зарябило от тугих двойных петелек w, от 1, перечеркнутых наискосок, от мушек и птичек над z и i. Что все это значило? Кроме дат, ничего прочитать не удалось. Лиза вздохнула, поворошила странички. Может, удастся отыскать какие-нибудь имена или фамилии? Она стала водить пальцем по непонятным строчкам, задерживаясь на каждой заглавной букве. Увы, Зося и имен не записывала! Она предпочитала одинокие инициалы, которые выходили у нее особенно щегольскими. Часто, свернувшись змеей, мелькала крупная Z, выведенная с особым нажимом. Попадалась изящно накренившаяся, похожая на язык пламени N и стройная F с двумя буклями на одном боку. Были и О, и К, и даже Q, но кто скрывался за этими буквами, понять было невозможно. Лиза спрятала дневник в ящик стола. За окном скучно стучал дождь. Слабо шелестела под его шлепками листва старой кривой яблони. Из дому теперь и носу не высунешь! Вот бы выбраться отсюда, найти Ваню, взять лодку и сбежать на какой-нибудь песчаный остров, которых так много на Нети! Послышался стук в дверь. Лиза прогнала прочь все неисполнимые мечтания, поправила платье, заложила волосы за уши и чинно сказала: – Войдите! Лиза совершенно напрасно приняла чопорный вид: к ней пришла всего лишь Мурочка Фрязина с толстой тетрадью под мышкой. – Ужасно интересно! – выпалила Мурочка, блестя глазами и румяными щеками. – Так это все-таки правда? Ах, я еще тогда предчувствовала! – Что предчувствовала? – испугалась Лиза. – Опять кто-то умер? – Совсем наоборот! Хотя от любви тоже умирают, да? – Говори же толком, что случилось? Мурочка до предела расширила глаза и сообщила громким заговорщицким шепотом: – Знаешь, кто к нам сейчас приходил? Твой Рянгин! Лиза вспыхнула от неожиданного звучания этих двух слов. Ее Рянгин? Мурочка немного полюбовалась произведенным эффектом и продолжила: – Он у нас был с полчаса назад. Сделал вид, что навещает Володьку, но я-то все поняла! Конечно, для отвода глаз мальчишки пошептались про свое кладбище и смерть Пшежецкой. Но, знаешь, Рянгин совсем без предрассудков! Не церемонясь, подходит ко мне и говорит: «Вы можете передать записку Лизе Одинцовой?» Я сказала, что могу. «И ответ принесете?» – спрашивает. Я говорю: «Принесу…» Я предчувствовала… – Давай же записку! Мурочка распушила свою тетрадь, поставила ее домиком, и из растопыренных страниц выпорхнул белый листок, сложенный вдвое. Лиза схватила листок и развернула. В отличие от Зоей Ваня буквы выводил без всяких украшений. Стиль у него был, как Володька и предупреждал, лаконический. «Чтобы жить, мне надо вас видеть. Скажите, где и когда? И. Р.». – Да, не слишком цветисто, – вздохнула Мурочка. Как гонец, она с полным правом прочитала эти две строчки из-за Лизиного плеча. – Никаких тебе «люблю» или «целую». Хотя вот это впечатляет: «чтобы жить». Как ты, Лиза, считаешь, не собирается ли он покончить с собой? – Не думаю. – Почему ты так уверена? – Потому что я этого не хочу. – Значит, ты ему назначишь свидание? – разочарованно протянула Мурочка. – Вот так, сразу? – Конечно. Иначе я сама умру! Я сейчас же напишу ему ответ. – А ты придумала, где и когда вы встретитесь? – Этой ночью у забора Свербеевых. Усадьба Свербеевых примыкала к Одинцовым со стороны, противоположной Фрязиным. Дом Свербеевых продавался и стоял пустой. Никто там с прошлой осени не жил, не было при нем ни сторожа, ни собаки. Лиза взвесила все обстоятельства и нашла, что лучшего места для встречи и придумать нельзя. Удивительно, почему она раньше не додумалась позвать Ваню в заросший свербеевский огород? Столько времени было потеряно зря! Лиза спрятала Ванину записку в тот же ящик стола, что и Зосин дневник, и быстро написала на почтовом листке: «Будьте сегодня в девять вечера у куста бузины, там, где наша усадьба граничит со Свербеевыми. О. Е.». – Надо же, у тебя инициалы как у Евгения Онегина, – сказала Мурочка. – Впрочем, беру это замечание назад – оно глупое. Но неужели ты ночью пойдешь одна к этой бузине? Страшно ведь! – Я ничего не боюсь, – спокойно ответила Лиза. – Ты совершенная Джульетта! Помнишь эту пьесу? И как Варнавин с балкона упал? Что значит выдающийся талант – ведь не потерялся, закончил слова лежа, и все плакали. – Если Варнавин Ромео, я на Джульетту не похожа, – заметила Лиза. – Мне еще нет сорока пяти. – Ты просто не понимаешь искусства, – вздохнула Мурочка. – Ладно, давай свое послание, я побегу. Рянгин до сих пор у нас сидит, а она не любит, когда к нам кто-то приходит. Мурочка прощально взмахнула рукой и собралась исчезнуть за дверью, но Лиза ее остановила: – Постой, а твоя тетрадь? Ты ее на столе забыла. – Это тебе, от Володьки. Лиза насторожилась. Господи, неужели в тетради любовные излияния? – Володька решил увековечить свое расследование, – пояснила Мурочка. – Смотри, какое название придумал – «Дело о кладбищенских огнях». Глупо, правда? Он перечислил все, что им с Рянгиным удалось выведать, в том числе в те дни, когда ты болела. Чумилка сказал: «Лиза девица с мозгами, она поймет». Раз я его сестра, значит, заведомая дура? Почитай его сочинение – посмеешься. – А вы с Вовой анонимное письмо в полицию написали? – вдруг вспомнила Лиза. – Конечно, написали. – И что? – Не знаю. Но я уверена, что власти примут меры. Все, бегу! – Постой! – снова остановила ее Лиза. Она отобрала у Мурочки свою записку, зачеркнула слова «в девять вечера» и вместо них поставила «в полночь». – Ты что, с ума сошла? – ужаснулась Мурочка. – В полночь еще страшней – не видать же ни зги! – Вот и хорошо! Я вдруг подумала: если соберутся у тети Анюты гости и засидятся, будут бродить по двору, курить, шуметь. Мне это совсем не нужно. – Но ведь страшно и ни зги! – Что, бабай утащит? Когда Мурочка наконец ушла, Лиза достала из стола записку и перечитала ее пять раз. Чем больше всматривалась в круглые, решительные, без всяких вычур Ванины буквы, тем отчетливее видела самого Ваню, который не говорит лишнего и делает все, что считает нужным. Воспоминания о поцелуях в ларинской беседке настолько лишили ее покоя, что она принялась бегать по комнате от стены к стене, прижимая ледяные пальцы к горящим щекам. «Нет, так не годится! Я не дотяну до полуночи, я умру, я растаю, я уничтожусь», – решила она и заставила себя сесть за стол. Раскрыла синюю тетрадь, на которой Володька любовно, особо нарядными буквами на подгибающихся ножках начертал: «Дело о кладбищенских огнях». Лиза подумала: если прочесть это творение от корки до корки, глядишь, и вечер придет. Книжки про Шерлока, Ната и Пата, которыми Володька вдохновлялся, были тощими, но сам он исписал уйму страниц. Странное дело – как и Зося, он обозначил действующих лиц одними инициалами. Это напомнило Лизе учебник геометрии, где углы и точки всегда прозывались А, В и С. Вот и у Володьки имелись отважные В. и И. и прекрасные Л. и М. Эти лица переживали леденящие душу события. Поначалу Володька писал подробно и цветисто, но к середине тетради съехал на скупое перечисление фактов. Среди таинственных инициалов замелькали вполне прозаические и всем известные фамилии Варнавин-Бельский, Генсерский, Матлыгин. Эти торопливые заметки больше понравились Лизе. Володька в них не мучил себя описаниями дикого воя ветра или целого ада злобы, который метался в глазах дворника Зосиного дома (этот дворник грубо погнал Вову в шею и не дал никаких сведений). Зато Лиза признала, что за три дня Вова с Ваней проделали немалую работу. Они составили список подозреваемых в удушении Зоей Пшежецкой и постарались разузнать, кто где был роковой ночью. Список был огромен и сомнителен. Первым делом, конечно, под подозрение попали всадники, встреченные на Косом Взвозе за день до убийства. Это все были ближайшие Зосины приятели. Им было нетрудно заманить ее на кладбище и прикончить. К тому же несчастное и умоляющее лицо Зоей в тот роковой день говорило не только о страхе, но и о желании скрыть этот страх. Первыми были избавлены от подозрений офицеры, верхом сопровождавшие Зоею, и в их числе блистательный наездник, батыр, краса Азии Федор Саввич Матлыгин. Как раз в ночь убийства праздновали именины полковника Соковитова. Все подозреваемые офицеры пировали в Щунском лагере, никуда оттуда не отлучались и быстро упились до полной невозможности двигаться и соображать. Эти ценные сведения Ваня Рянгин выудил у буфетчика Офицерского собрания, который обслуживал именинный банкет. Всего за два Ваниных рубля этот буфетчик подробно описал, кто что пил и кого куда тошнило. Вне подозрений оказался и трагик Варнавин. Это подтвердил некий Афанасий, служивший у Варнавина. Артист в ту ночь имел свидание с дамой, которую Володька деликатно обозначил буквой У. Дама была замужняя, жила на даче в Пыряеве. Трагик отбыл туда сразу после обеда. Его вечер был свободен: в Нетске театральный сезон кончился, а на гастроли в Калугу Варнавин собирался только в июле. От У. актер вернулся лишь на другой день к вечеру. Володька заметил, что из всех подозреваемых один Варнавин как служитель муз мог бы додуматься осыпать труп белыми розами. Ваня Рянгин с ним не согласился. Он выяснил, что Варнавину такая роскошь не по карману – все, что имеет, трагик пускает на еду. Даже поднесенные публикой лавровые венки и портсигары с именной гравировкой он тут же тащит скупщикам. «А вдруг белые розы артисту подарили, а он их кому-то перепродал?» – допустил Вова. «Варнавин неделю как не играет, – возразил Ваня. – Кто бы ему букет поднес? Даже влюбленная У. ему презентовала в тот вечер не цветы, а настоящий астраханский балык». Раз балыка возле трупа Зоей не обнаружили, Варнавина Вова начисто отмел. Откуда взялись белые розы, так и осталось тайной. Ни в одном нетском магазине такого товара сроду не бывало. Еще один подозреваемый всадник, учитель физики Мухин, в ту ночь крепко спал в собственной постели (за сведения сорок копеек физиковой кухарке Прасковье). Адам Генсерский и его патрон адвокат Пианович в ту ночь играли в клубе в карты. Большего выяснить не удалось: порядки в этом заведении установлены строгие, а лакеи служат неприступные, как индейские петухи (так написал Володька). Разочаровавшись в участниках конной прогулки, сыщики стали выяснять, что поделывали в ночь убийства жертвы Зосиной алчности. Мог ведь кто-то из них затаить мстительную обиду! Обобранный до нитки Морохин сгорел, но остался его наследник, племянник – тот самый, который простодушно помогал дяде закупать керосин для поджога дома. Этот племянник, скромный служащий почтового ведомства, лишился надежд на наследство и мог… Не мог, оказывается! Еще за два дня до гибели Зоей молодой Морохин, пережив на пожаре нешуточное потрясение, попал в больницу, метался в жару и бреду. Опасались мозговой горячки (сведения доктора Б.В. Фрязина). Сыщики В. и И. не поленились проверить ревнивых женщин, чьих мужей и возлюбленных погубила Зосина красота. Оказалось, что невеста Шубникова, брошенная женихом ради минутной Зосиной прихоти и травившаяся сулемой, до сих пор очень больна и слаба. Она живет в Горенском монастыре под Челябинском. Вова не пощадил даже собственной мачехи: Аделаида Петровна значилась в списке подозреваемых тринадцатой, под литерой Ф. На исходе зимы, ревнуя мужа-доктора, эта Ф. грозилась как отравить, так и удушить Зоею, страдавшую мокрым плевритом. Все кончилось тогда битьем микстурных пузырьков и смуглого лица веселого доктора. Однако у Аделаиды Петровны нрав был странный и противоречивый. Позже она могла разъяриться еще раз. И ярилась как раз в роковую ночь! Она плакала, ударяла мужа по щеке и вынимала из декольте яд кураре. Однако все это проделывала не из-за рыжекудрой Зоей, а из-за брюнетки Нины Курдюмовой, у которой доктор слишком старательно лечил катар кишечника. Снова не то! Оставалась еще одна подозреваемая – жена бывшего миллионера-мукомола Шишкина. Этого бедолагу Зося начисто обобрала и сделала неудачником и пьяницей. Однако Шишкина была баба простая и грубая. Задушить разорительницу своими сдобными руками она бы, пожалуй, сумела, а вот осыпать розами – вряд ли. Да и душить самолично не стала бы! В прошлом году, когда произошла ее семейная катастрофа, Шишкина наняла несколько босяков из Муртазинской слободы. Недалеко от городского театра негодяи напали на щегольской Зосин выезд, спихнули кучера с козел, а саму Зоею облили нарочно припасенными помоями. Позже босяки признались, что должны были еще и накостылять барышне Пшежецкой по шее. Однако подоспевшие на Зосин крик прохожие и городовой Бутонов отбили несчастную. Двоих злоумышленников удалось изловить. На следствии разоренная миллионерша, конечно, отреклась от босяков и заявила, что никому денег за пакости не платила. Доказательств никаких не было – основной куш Шишкина обещала после дела, а аванс босяки успели пропить. Нет, если в груди Шишкиной до сих пор пылала жажда мести, она бы утолила ее без всяких декадентских вывертов с розами! Итак, несмотря на исправно заполненные страницы синей тетради (чистых оставалось только четыре), дело о кладбищенских огнях и гибели Зоей Пшежецкой ничуть не прояснилось. «Белые розы, столь редкие в наших краях, путают все следы, – писал Володька. – Откуда они взялись? Как бы то ни было, ясно, что злодей – сумасшедший романтик, поклонник неизъяснимой красоты смерти, натура тонкая, неординарная, болезненная». «До чего Володька красиво писать стал! – подумала Лиза, закрывая тетрадь. – А ведь еще в прошлом году он душил нас с Мурочкой скучнейшими трактатами об устройстве чешуекрылых!» Володькины писания были прочитаны, а времени до полуночи оставалось пропасть. Не развлекла даже внезапно явившаяся Каша: она забрала Зосин дневник, не сказав и трех слов. Лиза снова взялась за необъятно толстый «Обрыв», который скрашивал ей дни болезни, но не смогла прочитать ни страницы. Ее злили медлительные и словоохотливые герои романа, с которыми ничего не происходило. Понравилось лишь то, что негодяй Маркушка назначал свидания в глухих местах. Бросив книжки, Лиза уселась за рояль и принялась убивать время, воображая, что минуты – это клавиши. Тетя Анюта сначала обрадовалась Лизиному рвению, но скоро попросила пощады: