И без команд с мостика дело уже делалось – все, что необходимо, обязательно. Тренькал ежеминутно внутрисудовой телефон. Звенели, басили и… тоже хрипели голоса вахтенных, старпома – докладами, соображениями, комментариями. Примчался посыльный, следом и сам боцман. Чертов слушал, почти не вникая, по интонации боцмана понимая, что ничего серьезного и легко отделались. – …вмятина от рикошета в скуле с правого борта. – …дырка от снаряда в районе бакового грузового твиндека над креновыми цистернами. – …замяли точечно форштевень при ударе, аккурат под «улыбкой». И борозда ниже. – …целостность корпуса не нарушена. Течей нет. Сейчас водолазы осматривают килевую часть. – Там еще один снаряд схлопотали, – появился слегка взмыленный, но улыбающийся Шпаковский, – когда только успели. В надстройку на уровне шлюпочной палубы, вмазав в тренажерный зал. – И чего? – Да блин, все блины разметало. Как теперь боцман будет свою штангу тягать… – Не смешно. Что он делает? Вопрос был обращен наружу, в сторону висящей над водой «вертушки». Из открытой задней рампы «Миля» свесилась «хрень на палочке» – «кошка» на тросе. Булькнув вниз, потянулась вверх уже с добычей – обвисшим на крюках японским флагом. «Вот оно че он крутился!» – Трофей! – продолжал чему-то радоваться Шпаковский. – Пленных брать будем? «Ямал», стоял бортом к накатывающим волнам и все же (и потому) слегка раскачивался на их океанском размахе. Северный ветер, «норд», срывая редкие барашки, нес на поверхности следы, остатки кораблекрушения – обрывки, обломки, людей… почти прямо на инертный в своем полудрейфе ледокол и… мимо. Взглядом с воды – чужая молчаливая громадина черного борта с навершием красной надстройки, проплывающая рядом… рукой подать, но неотвратно и безнадежно мимо. И взглядом из воды – отчаяния и надежд, затмивших недавний ужас… и страх бессилия в попытках удержаться на поверхности, хватаясь за дерево палубного настила, цепляясь коченеющими пальцами, мертвой хваткой. Мертвой… С верхотуры мостика видно, как морпехи прибирают за собой, сметая гильзы… почти беспечны, ржут меж собой. Боцман, вот вроде только что тут, а уже там, на баке, размахивает руками, что-то втирает готовящемуся к спуску водолазу. – Господин Чертов, э-э-э, капитан! Обернулся – офицер, каперанг, имперски припараженный, одна рука по шву, другая тискает бинокль. В тоне вопрос, без недоумения, удивления – устали благородия удивляться. Лоб только гребенкой морщин, подергивая бровью – работа мысли. «Так и думал, что моряк первым заведет об этом, – догадался Андрей Анатольевич и ненавязчиво зыркнул на адмирала, – а Алексеев-то чего? Неужели не понимает? Ага! Понимает, но не до конца». Наместник не дал договорить подчиненному: – Склонен полагать, что плененных англичан размещать на секретном судне будет не совсем разумно. Если вы не намерены заняться спасением, я прикажу Берлинскому – пусть подойдет на «Лене» и вызволит из воды кого успеет. – Никто… никого… спасать… не будет, – четко и раздельно произнес Чертов, внутренне матерясь: «начинается!» – Как так? И каперанг (брови совсем вверх) не сдержанно: – Но позвольте, как можно? Разговор немедленно привлек всеобщее внимание. Особенно свитского эскорта. «Ну, что… схарчу я вашу порядочность, веру и миропонимание!» – Злость только нарождалась, и говорил пока не все, что хотелось: – В нашем случае следует поступать не «как можно», а «как нужно». Я опущу тот момент, что британцы действовали фактически пиратским образом… – Вот именно, – перебил Алексеев, – нам потребны свидетельства сему вопиющему факту! – Как раз таки свидетели нам не нужны, – перебил в отместку, – неужели вы не понимаете? Они видели… да только один вертолет, то бишь летающую машину – этого уже достаточно, чтобы заткнуть любые рты. Любые! Никто ничего не должен об этом знать! Статский советник деликатно, но безотлагательно отвлек наместника в сторону, став ему, как змей искуситель, что-то нашептывать, сверля, постреливая своими глазами-пуговками. А капитана поддержал Шпаковский, видя, что тот сейчас перейдет на мат и личности: – Господа. Не будем сейчас поминать о том, что никто не заставлял англичан являться сюда, затевать свои темные делишки, – и равнодушно, едва ли не обыденно добивал: – Утопли, и пес с ними. Поделом им. – Жестоко, – тяжело выдавил капитан первого ранга, – простые моряки… Все невольно дернули головами в сторону иллюминаторов. Уцелевших с «британца» снесло уже на кабельтов и больше, растащило. Виднелись лишь непонятные темные точки на волнах, самыми заметными мелькали красно-белые спасательные круги. Кто-то отчаянно махал руками. «Водки, – снова пальнуло в голове. Андрей Анатольевич даже сглотнул, – и жрать! И в туалет! Сколько времени пролетело! И не заметил как! Вот они – скрытые резервы-закутки организма! Сольем остаточный адреналин в гальюн! Как же удачно прискакал Вадик… спихну на него все разборки и треп!» Вадик же жег, добивал, прикрываясь цинизмом: – И хорошо, господа, что им еще не удалось спустить шлюпки. Иначе, поверьте, пришлось бы расстреливать. Да, да, уважаемые. Вы не ослышались! А так всю грязную работу за нас сделает холодная вода! Потому как никто не должен ничего знать о судне под названием «Ямал!» Это самый большой секрет для всего мира… – Шпаковский запнулся, глянув на слушающих офицеров, – даже вы не должны были видеть того, чего не должны. Но увидели… Оглядку и оговорку помощника капитана поняли сообразно. – То, что довелось лицезреть и узнать, совершенным образом поражает, – степенно заговорил гвардейский полковник, – все это наводит на изрядные размышления. Прошу прощения, вопросов задавать не стану, предупрежден-с. О соблюдении секретности ни в коем случае спорить не смею. Недаром мы давали роспись о неразглашении. Но мои нижние чины, жандармы, экипаж «Лены»… позвольте, но летающую машину трудно было не заметить. – Ну… это хотя бы свои… русские люди, – «купил» внемлющих имперцев Шпаковский. Шумно, прекращая всякие споры, вернулся к разговору Алексеев. Чиновник из Петербурга старался не зря – мнение наместника переменилось: – Все! Насколько сие неблаговидно, но озвученные аргументы обоснованны. Дело государственной важности. Последствия нашего благородства могут оказаться неблагодарными и… – и рубанул рукой, пресекая возражения, – на войне, как на войне. – Я соскользну, – наконец нашел лазейку Андрей Анатольевич, шепнув помощнику, моля не моля, но изнывая. – Да ради бога, кэп, – мало ли куда приспичило человеку. – Помоги, займись, а я сейчас. Быстро. Вот достали! Смертельно… – Чего? – Ничего, – смертельно хотелось… * * * Спустился к себе в каюту. Налил, не стакан, конечно – рюмаху, жахнул. Чувствуя, как оно прокатилось по пищеводу, как обычно и всегда проходит «первая». Смачно впился зубами в яблоко. За дверью послышались голоса, шум. Выглянул – уперся в камуфляж морпеха. – Тут… – боец полувиновато, полурешительно. За его спиной… наместник. – Чего вам… ваше высокопревосходительство? – чуть не брякнул «тоже водки?». Оставаясь в дверях, не приглашая. Алексеев даже не поморщился, начав строго, однако вполне приязненно: – Господин Чертов. Петербург далеко, там, в столицах не совсем правильно оценивают обстановку, вводя государя в заблуждение. Я буду ходатайствовать перед… – и запнулся. Сквозь фасад одетого на лицо расположения вдруг проступает настоящее, – простите, это неправильные слова. Андрей Анатольевич, позвольте вас так… – Тогда и я вас – Евгений Иванович… «Что там штурман сказал? “Вырвалось у тебя – ты его гадом… ай, не проглотит, ай, не простит”». Проглотил. Простил. Может, и удастся с ним по-нормальному, по-человечески». – Главное ведь не слова – дела. Ведь так? – Капитан смотрел прямо, открыто. И неожиданно предложил… впрочем, почему же неожиданно: – Водки выпьете?