– Ну, дорогуша, это ты хватила! Домой… да тебя еще в общую палату переводить нельзя, а ты – домой! – Круглов светит Миле в глаза каким-то фонариком. – Так, глаза вверх… Хорошо. Пока прогнозы неплохие – но лежать и лежать. После такого ранения последствия вообще непредсказуемые, ты и выжить-то не могла, но в крови была доза адреналина, и организм справился. Тот, кто тебе его ввел, дважды спас твою жизнь, знай. – Я понимаю. – Полиция хочет поговорить, завтра придут. А Люба придет сегодня, и Мила это знает. Значит, если все получится по ее задумке, то до завтра она уже решит, что рассказать полиции. Но Бруно нужно спасти, она ни за что не докажет, что тот недоумок бросился на нее с ножом, пса заберут и усыпят. – Мила, боль есть? – Немножко. – Она морщится, когда доктор ощупывает рану. – Но это же нормально? – Да. – Круглов изучает снимки на экране компьютера. – Что ж, на первый взгляд все идет неплохо. Ладно, отдыхай. Лучше поспи, сон – лучшее лекарство. Мила вздыхает. Ей хочется спать, но тревога не отпускает. Ей нужно дождаться Любу, потому что больше просить о помощи некого. * * * – Значит, условия завещания Надежды Рудницкой таковы: квартира, деньги на счету, права на картины – все получает Люба, а в случае ее смерти – сын. Если же никто из них по каким-то причинам не сможет принять наследство, имущество должно быть реализовано с торгов, а на вырученные деньги учреждается ежегодная стипендия для одаренных детей – на обучение в Парижской школе искусств. – Неожиданно. – Реутов смотрит на Бережного немного озадаченно. – Сестры не ладили, как же… – Ее сожитель Тарасов утверждает: Надежда в последнее время очень сожалела, что дурно поступала с сестрой. – Бережной вздохнул. – Она довольно успешно продавала свои картины, но с алкоголем и наркотой завязать так и не смогла, зато знала о своих диагнозах и понимала, что умирает. Могла бы и лечиться, но не хотела, такое вот самоубийство. Когда нужно было подписать договор с галереей, она пришла к адвокату отца, но потом ей что-то не понравилось, и она наняла собственного, который помог ей оценить имущество и составить завещание – комар носа не подточит, адвокат Рудницкого разве что на зуб его не пробовал, но оспаривать эту бумагу смысла нет. Надя была очень одинока, но сестру любила – как умела, так что с ее смертью Люба оказалась наследницей немалой суммы и приличных активов в виде картин и квартиры. Правда, сама Люба такого поворота не ожидала. – А что Рудницкий? – Виктор присел ближе к окну, сквозь которое вовсю светило солнце, пытаясь согреться. – Извините, промерз я что-то… – Денис, поставь чай. – Бережной задумался. – Да, тяжелая история… такие разные девочки, и так бездарно Дмитрий выступил в роли их отца. В общем, все это не дает ответа на вопрос, кто и зачем убил Надежду. – Да вот папаша, может, и убил. С женой. – Виктор пожал плечами. – Не сами, конечно, такие марать руки не будут, а наняли кого-то. Они же о завещании не знали, а насчет картин были в курсе. – А Милана? Им-то зачем понадобилось ее убивать? – Черт. – Виктор взял из рук приятеля чашку с горячим чаем. – Спасибо, Дэн, замерз я в этом монастыре просто до костей. – В монастыре?! – Андрей Михалыч, мы ездили на место, где напали на Митрофанова. – Реутов тоже поставил перед генералом чашку. – Да, холодно там… болото недалеко. Ну, дело обстоит так: Милана сняла на свой сотовый нападение, она же вытащила оттуда парня и доставила в больницу. А почему в багажнике – так на заднем сиденье машины лежала раненая собака. Ее ротвейлер, который поранился на втором этаже этого монастыря, будь он неладен. Кровь на сиденье ее машины и кровь, которую она пыталась затереть, принадлежит одной и той же собаке. Так сколько у нее собак? Ну, там пес мог напороться на что-то, да. Вопрос в другом: что она сама там делала? – И зачем затирала кровь? – Бережной отхлебнул из чашки. – Ребята, у меня там печенье, берите. Хотя если она сняла покушение на Митрофанова, то понятно, что пыталась скрыть свое там присутствие. Но тут есть что-то еще, чего мы не знаем. – И в ее квартире нет компа. – Виктор постепенно оттаял, но горячую чашку держит двумя руками. – Круглов сказал, что завтра пустит нас к ней и к Митрофанову тоже. Реутов кивает, думая о своем, и план, который он сегодня осуществит, не предполагает ничьего участия. Бережной пододвинул к себе отчет о вскрытии Надежды. – Я поговорил с Василием Сергеевичем из морга. – Бережной полистал отчет. – Он сказал, что видел состав вещества, которое использовал убийца. – Мне тоже говорил. – Реутов нахмурился: – Но мало ли что там было в девяностых. – Это не так давно, как кажется. – Бережной ткнул пальцем в строку отчета. – Это вещество не используется спецслужбами – оно оставляет следы. Да, для его обнаружения нужно делать специфический тест, но тем не менее. Я помню, что в девяностых был всплеск убийств, и искать нужное – как нужную иголку в куче таких же иголок, но я велел Семенову взять всех доступных стажеров и порыться в архивах. Нужно найти, я думаю, зацепка там. Реутов промолчал – в душе он с генералом был не согласен, но других зацепок все равно нет, так что и спорить не о чем. * * * Георгий ждал. Женька, уставший от кораблестроительства, накормленный отличным обедом, спал, раскинувшись на тахте, Бруно и Декстер уснули там же. Любина квартира пахнет чистотой и свежим печеньем. Георгий понимает, что сегодня Люба хоронит сестру, и ему очень жаль, что она проходит через такое, но раз уж так вышло, он рад помочь ей, они с Женькой отлично поладили. Телефон, который он предусмотрительно поставил на беззвучный режим, завибрировал, и Георгий вышел на кухню. Звонил бригадир ремонтников из его квартиры. – Слушай, хозяин, дело дрянь. – Ремонтник всегда начинал говорить без предисловий. – Сели мы тут пообедать да чай заварили. У тебя в банке был, так мы его, значит, кипяточком – хороший чай, с лимоном, и взяли-то всего чуток, ты не думай! Ну, пока горячий, оставили настаиваться, а тут к Валерке приятель зашел, ну так, значит, взял да и отхлебнул. В общем, увезли его, и, похоже, он скопытился. Ты вместо чая отраву там держал? Отраву? Георгий непонимающе уставился на трубку. – Эй, ты там что, помер? – Нет. – Георгий вдруг вспомнил вчерашний вечер и странный химический запах, исходящий из чашки со свежезаваренным чаем. – Будьте там, я звоню в полицию. Георгий решительно набрал номер генерала Бережного. На кухню, лениво потягиваясь, вошел Декстер и уселся около мисочки. Человечество может исчезать в параллельных мирах, вновь возвращаться, воевать, подвергаться мутациям, но кота накормить обязано в любом случае. И лоток сам себя не уберет, если уж на то пошло. 17 Люба вышла из машины, и холод навалился на нее, сжал горло. Она плотнее запахнула шарф. Весна весной, а к вечеру становится холодно. Люба хочет успеть до темноты. Она боится этого места и того, что должна сделать, но перед глазами встает добродушная мордаха Бруно, и все, Люба идет в развалины. «Если бы они нашли останки, то уже бы подняли шум. – Люба несет небольшую канистру, где смешала масло и бензин. – А раз не нашли, значит, он еще там. Надо плеснуть и поджечь, всего и дел». Она не может позволить усыпить Бруно просто за то, что он защитил хозяйку от нападения. А если останки обнаружат, то могут и выяснить, кто еще там был. В полуразрушенном зале почти совсем темно, Люба зажигает фонарик. Вот они, злополучные бочки, в одной из них, возможно, осталось что-то от напавшего на Милу бандита. – Просто плеснуть и поджечь. Мила сказала, что нужная бочка в простенке справа от входа. Но бочек пять, и их могли передвинуть, а заглянуть в них – выше всяких сил, нужно просто поджечь все. Но на все пять не хватит жидкости в канистре. Люба подходит к бочке, на которую указала Мила, и светит в ее недра фонариком. – Да, наши при осмотре это прошляпили. Она бросила канистру, выключила фонарик, в ее руке уже заточка. – Люба, это я, Денис. Она уже узнала голос, но что с того. – Не надо было канистру швырять, подтекает. – Реутов понимает, что сейчас сам в шаге от того, чтоб оказаться в бочке, но стрелять в Любу он не будет. – Дай-ка… Он поднимает канистру и отвинчивает крышку, нюхает содержимое. – Ага, это будет гореть. – Реутов поворачивается к Любе спиной и льет жидкость в бочку. – Отойди, я спичку сейчас брошу, пыхнет сильно. Люба, отодвинься, говорю тебе!