– Еще бы. – Ну, а так надо в каждом конкретном случае предполагать. В крематории условия соблюдаются, горит до пепла, а вне его очень сложно сказать, сгорит дотла или среди пепла останутся фрагменты костей, зубы там… Кстати, зубы – очень плотная субстанция, плохо горят. – А если бочка с мазутом? – Ну, тут что-то предполагать сложно. Милка, ты что такое спрашиваешь? Мила отводит взгляд. Она не может никому довериться вообще. – Там Люба к тебе хочет прийти. – Леонид уже забыл о странном вопросе подруги и думает о своем. – Милка, я вот что хотел у тебя спросить… как ты думаешь, если я за Любой поухаживаю, как она воспримет? Мила ухмыльнулась. Ну, конечно, Люба понравилась Леньке. Аккуратная, уравновешенная, хладнокровная и очень красивая. Леньке нужна именно такая женщина. – Мы с пацаном прекрасно ладим, забавный такой парнишка, и я, если что… готов стать ему отцом. – Леонид вздохнул: – Но не знаю, как к Любе подступиться. – Я ее знаю гораздо меньше, чем ты. Но, судя по тому, что я видела, она терпеть не может беспорядка, лжи и фальши. Декстеру она понравилась, кстати. – Ну, раз уж самому Декстеру… – Напрасно иронизируешь. Декс в людях разбирается, у него чуйка метафизическая. – Мила чувствует, как нарастает боль в голове, но решение вдруг пришло само: – Слушай, чувак, не парься, просто будь собой. Ну, кроме разбрасывания носков, забрызгивания пастой зеркала в ванной, и упаси тебя боже оставить немытую посуду или брызги воды вокруг раковины. Лень… пусть Люба придет, мне очень надо потолковать с ней. – Ладно. – Леонид поднялся. – Сегодня приведу ее. – Спасибо, Лень. – Мать тебе привет передает. Приедет через недельку, очень хотела тебя видеть. – Буду рада. Мила устала. Голова еще перемотана, но с глаза повязку сняли, и выглядит он жутко, но с каждым днем Мила видит им все лучше. Правда, ей делают какие-то страшные уколы прямо в центр глаза, и она бы предпочла, чтоб их кололи вообще под наркозом, но и сама понимает, что невозможно ежедневно погружать ее в наркоз. Там, в ее небытии, в теплой красноватой тьме, было куда спокойнее, но Мила знает: есть куча дел. И Стая без нее скучает. Мила понимает, что полиция уже добралась до ее телефона, но вряд ли до компа – тот надежно спрятан: если не знаешь о тайнике, нипочем не найдешь. И если бы они нашли ее рабочую зону, то уже ломились бы в дверь палаты со спецназом наперевес. Хотя ничего противозаконного она, по сути, не делает. Тревога за Бруно не отпускает. Она думала вернуться в тот дом на следующий день, но не смогла. А вернуться надо. * * * Реутов огляделся. Квартира Миланы Сокол была по-прежнему светлой и чистой, если не считать следов, оставленных экспертами, которые снимали отпечатки со всех поверхностей. – Да, надо бы все это вытереть. – Реутов взглянул на напарника: – Теперь понял, что мы пропустили? – Ага. – Виктор отхлебнул пиво из банки. – Нет компа. – Именно. – Он прошелся по комнате. – Сразу, в суматохе, не сообразили, но что-то меня беспокоило. А ведь гражданка зарабатывает на жизнь тем, что обслуживает компьютерную технику. И в квартире нет даже ноутбука. Ну, и как такое может быть? – Никак. – Виктор открыл кладовку, где на стеллажах выстроились банки с консервацией и коробки с обувью. – Аккуратная девушка, везде порядок. Вот у нас беспорядок в шкафах заводится как-то сам по себе, хоть Рая и убирает, но знаешь, то мне что-то надо взять, то детям, и к концу недели открываешь шкаф, а его содержимое валится на тебя. Рая всегда очень расстраивается, но ничего с этим не поделать, а тут, видал, как на армейском складе. А компа нет, это правда. – Разве что убийца его забрал, когда был тут в первый раз. Но тогда бы она заметила пропажу. – Да после покушения могла и не заметить. – Виктор пожал плечами. – Кто-то берет и выволакивает тебя оттуда, сильно ты станешь присматриваться, все ли на месте в доме? Может, в каком-то ящике ноут лежал, она сразу и не сообразила. – Ну, может быть. – Реутов вздохнул: – А это значит, девице есть что скрывать… хотя абсолютно любому есть что скрывать, это не показатель. Но именно то, что она скрывает, возможно, и является причиной покушения. – Тогда каким боком тут Надежда Рудницкая? – Никаким. – Реутов вздохнул: – Предлагаю поехать в тот старый монастырь. – И что мы там увидим? – Не знаю. – Он раздраженно тряхнул головой. – Но мы что-то упускаем. Он представил, как убийца вошел в квартиру – вот Милана поднимается с котом на руках, ей надо оставить зверька дома и вернуться к Любе, чтобы вынести на помойку пакет с гнилым мясом. Нет, убийца не прятался в квартире, Бруно не позволил бы ему ждать хозяйку. Разве что Бруно убийцу знал. – Ладно. – Виктор сжал в руке опустевшую банку. – Тогда едем прямо сейчас, чего тянуть. Они вышли из квартиры, Реутов запер дверь и восстановил печать. На лестнице мелькнул яркий халат, и остроносенькая барышня посмотрела на них снизу. – О, это снова вы, – хихикнула она. – Вы бы уже переселялись к нам. У нас тут сейчас тишина и благодать, как видите. Вот собираем деньги, чтоб покрасить стены и перила. Я Ирина, соседка Милкина с первого этажа. – А вы все видите, не поленились даже на третий этаж подняться. – Реутов рассматривает невероятные вензеля на халате. – А в ночь, как умерла Надежда… – Не было меня дома, такая досада! – Ирина едва руки не заламывает. – Мы с мужем на дачу поехали… шашлыки там, и все такое. Вернулись уже ближе к обеду, и на тебе. Я Милку в тот день видела, но она говорит, что ничего не слыхала. Ну, она и вообще… не очень интересуется, хотя дома не сидит, бегает по работам. Ну, оно и понятно, содержать ее некому, это ж у меня муж есть, а она одна. – А муж… – Тоже ничего не знает, нас вместе дома не было. – Ирина с опаской прислушалась. – Мать у меня просто зверь, чуть с кем я говорю, принимается голосить – сплетница, а я что, я же ничего плохого… Вот давеча к Милке в больницу бегала, хоть и не впустили меня, но все равно апельсины оставила. Страшное дело, и вот ведь обидно – тоже не видала никого! И выстрела не слыхала. – А откуда о выстреле знаете? – Так вы же тут ходили, обсуждали, а я уши себе затыкать не собиралась, и… В грудь Ирины ударил яркий шарик, расплескав желтую краску. Она отшатнулась, взвизгнув, не удержалась на ногах и уселась на ступеньку. – Лешка!!! На площадке ниже обнаружился пацан лет четырех, в руках у него была внушительных размеров рогатка – не кустарно сработанная, а сделанная трудолюбивым китайским гражданином, разработанная на заводе инженером. И новый шарик, тоже китайский, уже последовал на широкую резинку. – Олег, где он взял шарики для пейнтбола?! Сто раз говорила – прячь повыше. По лестнице уже поднимается худощавая смуглая дама, одетая в элегантные брюки и водолазку. – Алексей! От ее голоса лестница покрылась инеем. Пацан покорно протянул ей рогатку и шарик. – А ты ступай домой. – Дама презрительно сощурилась на залитую краской Ирину. – Сколько раз тебе говорить, чтоб не шастала по дому, не носила сплетни. – Мама, это полиция. – И что же ценного ты можешь им сообщить? Домой сейчас же. Даже не взглянув на полицейских, дама кивком отправила Ирину в спешное путешествие по лестнице, ухватила пацана за руку и потащила вниз. Тот покорно пошел, по пути освобождая карманы от улик: на лестницу посыпались фантики, части какой-то игрушки, звякнуло что-то металлическое, покатился тюбик с клеем. Реутов подождал, пока странная процессия спустится, и поднял звякнувший предмет. Это была гильза. Новенькая, блестящая. Стреляная. * * * Похороны длились вечно. Яма, вырытая там же, где была похоронена мать, воняла потревоженной кладбищенской землей, а она имеет свой собственный запах, который не встретишь больше нигде – травы, прелых листьев и старой смерти. Люба с ужасом заметила почерневший краешек старого гроба, и ее замутило. Когда мама умерла, на кладбище они с Надей не были – бабушка решила, что им это ни к чему, и Люба понимает, что та оказалась права. Но сейчас прошлое догнало Любу, и этот почерневший краешек гроба, в котором находилась мама, оказался тем перышком, которое сломало спины всех верблюдов, поддерживающих ее самообладание.