– Нет, он никогда прямо не говорит, я его просто хорошо знаю. Десять лет была его помощницей в офисе – я его уже читаю, как открытую книгу. Сильно его дочки напрягали, особенно старшая – постоянно влипала в неприятности. Но я всегда больше опасалась младшей, там тихоня такая, но в тихом омуте, как говорится… Ну, так оно и вышло: дом-то старуха девкам завещала, видали такое? Родного сына обидела, а он ухаживал за ней до смерти! А потом – бац! – завещание. И если алкоголичке еще можно было просто дать немного денег и она отступилась бы, то с тихоней не вышло, она наняла адвоката, и тот… В общем, дом ушел, а я его только-только в порядок привела, столько денег вбухали! – Да, обидно. – Именно что очень обидно. – Татьяна вздохнула: – Тихоня эта, Любашка, – пустое место, но упертая высокомерная дрянь, в аккурат как папаша. Психологию изучала, статейки разные пишет в журналы. Ну а с Надькой все давно было ясно, она спилась еще в двадцать лет, и то, что померла, вполне закономерно. Удивляюсь только, что она раньше не откинулась, но нам одни неприятности с нею были. – Так все-таки я бы хотел понять, как вы в квартире оказались? – Рудницкий – трус, сам не пошел… ну, это вообще странная история. Мазня Надькина жуткая – она же, как по мне, гроша ломаного не стоила, ни один нормальный человек на это бы не позарился. Но, как оказалось, есть такие извращенцы, и они готовы хорошие деньги платить! Картинки эти ее покупали иностранцы, она их в Интернете выставляла. И допокупались до того, что в цене они поднялись значительно, и какая-то галерея во Франции хочет их выставить, на Западе есть ценители такого. А раз такая удача, что Надька умерла, то Рудницкий рассудил: эти картины втрое в цене вырастут, надо посмотреть, что там есть, и забрать. Мы приехали, я пошла… ну, дальше вы знаете. – Ясно. – Виктор сочувственно покивал. – А зачем вы эту сцену устроили? Ну, зашли бы, объяснились – дескать, так и так, вот зашли посмотреть, нет ли чего ценного… – Это от неожиданности. – Татьяна допила кофе и смахнула стаканчик на пол. – Я зашла, а там этот ваш… Реутов. И картин нет. Я поняла, что их полиция изъяла. Тогда я решила, что картины эти Любка приберет к рукам через дядю своего – генерала. А так, чтоб не раздувать скандал, генерал даст приказ картины нам отдать, я от заявления откажусь, и все довольны. Ну, так я думала. И никто не пострадает, а Любке квартира достанется, она же о цене этих ужасных картин знать не знает. – А о какой сумме идет речь? – Да говорят, что перепродают эти картины за тысячи, последняя ушла с аукциона почти за сто тысяч евро, вы можете себе это представить? Надька подписала с галереей какой-то контракт, и денег это сулит очень много, я хотела и контракт найти тоже. – И вы решили, что раз ее нет, то… – Ну да. – Татьяна активно закивала. – Дмитрий прямой наследник, он же отец этой дряни. Растил ее, кормил, одевал, деньги тратил, разгребал неприятности. Ну, по справедливости все нам должно достаться, и если бы я нашла документы, он бы уже с галерейщиком столковался, и все, никому же никакого вреда. Послушайте, ведь, по сути, никто не пострадал, перед вашим офицером я извинилась, что ж еще? Бережной лишь головой покачал. «Она уверена, что достаточно просто извиниться и все утрясется. Вот как так? И ведь придется отпустить, недосуг с ней возиться, вот что противно». Бережному хочется сказать Виктору, чтобы тот крутил подследственную до упора, а потом запер в камере и выбросил ключ. Но он понимает: надо отпускать под подписку о невыезде и расследовать дело в свете вновь открывшихся обстоятельств. Картин-то Надежда написала больше сотни. За такой куш можно убить, а значит, уже есть мотив. * * * Георгий вернулся домой довольно поздно. Строители, воодушевленные перспективой быстрого заработка, разломали стены и вынесли мусор, и его взору предстало пространство, лишенное стен, уцелели только несущие балки и простенок между комнатами – видимо, тоже относящийся к несущим конструкциям. У окна сиротливо жмется старый кухонный стол и несколько табуретов – чайник и посуду надо было на что-то поставить, да его рабочий стол остался нетронутым – вместе с кучей дисков, справочников и проводов. Спать Георгию предстояло на новом надувном матрасе, который он приобрел по совету Любы – ведь сгоряча он выбросил старые продавленные диваны с насмерть затертой обивкой. Георгий устало опустился на табурет. Для него слишком много впечатлений. Конечно, он хотел разнообразить свою жизнь, но не уверен, что именно так: трупы, убийства… Он оглядел свою разрушенную квартиру. Еще час назад они с Любой выбирали мебель в интернет-магазине, потом Георгий слушал, как она общается с менеджерами, договариваясь об оплате и доставке – сам он так не умел, а вот Люба – запросто. И по всему выходило, что через пару недель его квартира будет выглядеть нормально. Но Георгий поймал себя на том, что где-то глубоко внутри сожалеет о своей прежней спокойной жизни, в которой он мирно покрывался паутиной, сидя за компом. Та жизнь была привычна и понятна ему самому, а теперь все встало с ног на голову. Но потом перед глазами возникло кресло и сидящий в нем отец. В тот день Георгий припозднился, на работе случился цейтнот, и он ждал скандала, привычных обвинений в неблагодарности… Он зашел в квартиру, в прихожей было слышно, как работает телевизор. Свет нигде не горел, а отец сидел в кресле, в своей привычной позе – растопырив тощие колени. И Георгий начал какой-то нейтральный разговор, все надеясь, что отвлечет отца и тот не примется скандалить до ночи, не придется вызывать «неотложку» на его несуществующий сердечный приступ. Он все говорил, а отец молчал. Как потом оказалось, он был мертв уже часов шесть. Георгий внутренне содрогнулся – нет, он не хотел себе такой судьбы. А значит, и сожалеть не о чем, его зона комфорта исчезла, но Люба сказала, что без дискомфорта не будет развития, а потому нужно давить в себе слабость и трусость. Зазвонил телефон, и Георгий с радостью обнаружил, что звонит Люба. – Гоша, слушай, тут такое дело. – Она всегда начинает с главного. – Завтра похороны, а я не хочу брать Женьку. Но это займет время, и баба Лиза не выдержит весь день. Ты не мог бы меня подстраховать? – Конечно. – Георгий чувствует, что рад. – Когда приехать? – Давай часиков в девять утра, ага? – Конечно. – Он радостно кивнул, словно Люба могла это видеть. – Вообще без проблем. В девять утра я у тебя. – Вот спасибо. – Люба явно испытывает облегчение. – А я… надо просто пережить этот день. – Конечно. Ты не волнуйся, мы с Женькой будем строить корабль. Он как-то раз купил в магазине этот самый корабль, состоящий из различных деталей, – модель не то яхты, не то галеона. Он не слишком разбирался в кораблях, но на крышке была красивая картинка, и Георгий купил коробку, надеясь соорудить корабль просто из интереса – что выйдет. Коробка пылилась уже полгода, но теперь и повод есть – они с Женькой вместе его построят, этот корабль. Он запихнул коробку с деталями в рюкзак, чтоб с утра впопыхах не забыть, иначе он не знал, чем занять Женьку. Он уже как-то свыкся с мыслью, что Люба есть в его жизни, с удивлением обнаруживая, что не испытывает к ней вожделения, а скорее некие братские чувства. Ему всегда хотелось иметь такую сестренку – деловитую, деятельную и рассудительную. Георгий налил в чайник воды, включил его и уселся за компьютер. Ему надо было поработать, но мысли разбегались. Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на работе, но разгромленная квартира не вдохновляла на трудовые свершения, и Георгий, налив себе чаю, подошел к окну. Он уже и не помнил, когда стоял вот так и просто смотрел. Да, пожалуй, с самого детства такого не было, а вот маленьким он часто торчал у окна, ожидая, что мама вернется, – несмотря на то, что отец велел выбросить из головы «эти глупости», он все надеялся, что в какой-то день, когда отца не будет дома, вернется мама и заберет его с собой. Но в это окно был виден только застекленный балкон и часть улицы, где под фонарем отдыхали чьи-то машины. Вот и сейчас перед домом выстроился ряд соседских машин, и Георгий наблюдал, как свет фонаря танцует на их блестящих крышах. Щелкнул выключатель закипевшего чайника, и он подошел к столу налить себе чаю. Он, может быть, и не заметил бы. Раньше точно, но сейчас, когда мир превратился в квинтэссенцию разнообразных запахов, все вокруг ощущалось им очень остро, имело значение… Георгий отшатнулся от чашки. Запах чая ему не понравился, хотя раньше он не замечал, что лимонная отдушка такая резкая. – Надо брать нормальный чай, в эту дешевку пихают невесть что. Георгий выплеснул чай в унитаз. Пить перехотелось, он просто хлебнул воды из крана и решил лечь спать – чтоб поскорее наступило завтра. 15 – Дэн, нужно собраться на совещание. – Семенов понимает, что нарушает субординацию, но с Реутовым они друзья, иногда можно. – Мне нужно отчитаться по делу пропавшего парнишки. – Я как раз собирался тебя набрать. – Реутов жестом пригласил приятеля сесть. – А ты легок на помине. А ведь все к тому идет, что два дела пора объединять в одно. Пиво будешь? Или чайку? – Я бы кофе выпил. – Семенов покосился на кофейную машину на столике, стоящем у стены. – Из сна выбился. – Ну, так свари себе, долго ли. – Реутов взглянул на часы. – Вот сейчас Витек подрулит, и сведем наши балансы. Реутов тщательно изучил все заключения. Он погонял экспертов в хвост и в гриву, дело казалось настолько горячим, что вот-вот найдется улика или свидетель – и все разрешится, все части головоломки встанут на места. Но пока это была куча фактов, связанных между собой лишь условно. – Господа офицеры, я принес вам благую весть. – Виктор ввалился в кабинет, держа в руках пакет, откуда шел запах буррито из мексиканской закусочной, открывшейся неподалеку. – И еды тоже. – Закрой дверь, поедим и поговорим. – Реутов поднялся и достал из шкафа стопку пластиковых тарелок. – Виталь, справа от тебя в тумбочке салфетки. – Михалыча нет, поехал на совещание в горсовет, так что есть время все свести, доложимся уже по всем фактам и уликам разом. – Виктор достал из холодильника бутылку пива. – Пиво еще кто-то будет? – Давай. – Семенов взял из рук приятеля холодную бутылку. – Давно я пива не пил, с этими гавриками не станешь же хлестать, дурной пример типа, а после работы надо скорей домой, Светка там с ребенком зашивается совсем. – Ну, будем здоровы. – Виктор отхлебнул из своей бутылки и откинулся в кресле. – Хорошо… Содержимое пакета перекочевало на стол, запах специй поплыл по кабинету. – Во-первых, поговорил я только что с твоей обидчицей Рудницкой. – Виктор, предвидя возражения Реутова, поднял руки: – Дэн, мне Михалыч велел, все вопросы к нему. Пересказывать не хочу, вот протокол, почитай сам. Виктор подтолкнул к Реутову файл с копией протокола. – А потом еще у экспертов был и в больницу заехал. – Виктор сделал глоток и потянулся за тарелкой. – Отчеты предварительные, но вполне однозначные, а Милана Сокол пришла в себя, но пока говорить не может. – Угу. – Реутов жевал и перелистывал протокол. – О как! Если эта дура не врет, то в нашем хранилище картин на миллион евро. – Если не больше. Надежда-то умерла, а после смерти художника картины обычно значительно растут в цене. – Виктор ухмыльнулся: – Так что какое там «сгоряча» – эта тетка хитрая и расчетливая, решения принимает моментально. Креативные, надо сказать: не поставь ты камеру на запись, неизвестно, как бы дело обернулось. – Взяли бы на анализ ее одежду и не обнаружили на ней моей ДНК, делов-то. – Реутов закрыл протокол. – Правда, это заняло бы много времени. – Именно. – Виктор пододвинул протокол Семенову, с интересом следившему за разговором. – Теперь-то хоть мотив ясен. Может статься, что папаша с женушкой блудную дочь сами и оприходовали, тоже версия. – Вряд ли. – Реутов нахмурился: – Вещество, найденное в пробах с трупа Рудницкой, и то, что обнаружено в крови Миланы Сокол, – идентичное не только по составу. Оно из одной партии. Это можно отследить, есть такие химические маркеры. А значит, убийца один, и если предположить, что у папаши был мотив убить дочурку, то Милану он даже не знал. И его точно не было в день покушения даже рядом с местом преступления, они с женой находились за городом, алиби железное. Наняли кого-то? Возможно, вот только Милану им зачем убивать? Нет мотива, понимаешь? Так что целью была Милана, а Надежда… ну, может, что-то увидела не то. Выясним, рано или поздно, а улика найдется. – Тоже верно. – Виктор почесал в затылке. – Ладно, тут есть над чем подумать. А ты где бывал, что видал? – Я посетил соседку Миланы, милейшую Анну Витальевну. Старушка глухая, как Бетховен, но соображает отлично, и теперь я знаю, где был и как ушел киллер. Замки там так, условные, эксперт говорит, что были открыты хорошей отмычкой. Бабки дома не было почти до вечера. Он открыл замки, запер их изнутри и вышел через балкон: окна квартиры выходят на пустырь перед гаражами, под окном раскидистое дерево, тренированному человеку один шаг, и за минуту он в зарослях, через которые потом выходит куда угодно. Хитрый сукин сын, отпечатков не оставил, даже на бачке туалета не нашли ничего. Когда мы приехали, он, скорее всего, был уже в квартале от места преступления. Также я нашел машину потерпевшей, эксперты там поработали, интересные результаты. И теперь я знаю, Виталя, что ты хочешь нам рассказать. – Ну, так неинтересно. – Семенов фыркнул: – Но мои ребята тоже отлично сработали. – Тут да, молодцы. – Реутов покосился на дверь. – Вить, запри дверь на замок, а то ведь обязательно кто-то ввалится.