Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 12 из 38 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Женщина отказывала себе в памяти таких моментов жизни с Макаром, как оскорбления от мужа, побои, но помнила, как он самолично одевал ей красочный платок, который купил на рынке за неимоверно много серебра, много в понимании Ульяны. Макар находил оправдание смерти их общих детей в том, что жена где-то недосмотрела. Это было более, чем обидно, Ульяна часто после таких разговоров плакала. Четыре ребеночка родилось, и только Ванька дожил до двух годиков… Но, в памяти женщины, Макар, погибший во время шведского похода чуть более десяти лет назад, оставался идеалом мужа. И не потому он идеальный, что после смерти хозяина дома, его вдова стала богатой женщиной, так как полусотенный был не чистый на руку и умудрился награбить за время службы, да торговал удачно. Он идеальный, потому, что так нужно, что иначе нельзя, ибо мало что осталось у Ульяны, чтобы разбрасываться памятью. Не дал Господь счастья увидеть, как растут собственные дети, сейчас Колотуша часто угощала медовыми хлебцами детишек чужих. Что-то переменилось внутри Ульяны, когда она стала крестной Демьяхи. Теперь женщина, понимая, что навязывается, часто просто проходила мимо дома, в котором поселились Милка с Егором. И какое же счастье испытывала Ульяна, когда Милка звала ее в дом, чтобы взваром напоить, али дать крестной матери потютютькаться с мальчиком. — Стой, девка! — строго сказала Колотуша, когда Милка уже поспешила выйти из дома за покупками. — Слыхала я, что до государя, в Кремль жить уходите. Горько то мне. — Так мы, Ульяна Никитична, и выйти можем, и прийти до тебя. Да, и не навсегда то, — Милка, поддавшись порыву приблизилась к женщине, в которой видела свою мать, что умерла уже более года назад, обняла Колотушу. — Узел возьми и приховай! — строго потребовала Ульяна, но предательская слеза защекотала кожу на лице. Милка подошла к, казалось, невзрачному узлу, который Колотуша принесла с помощью палки, что перекинула через плечо. — Ух! — молодая, беременная женщина напряглась и попробовала поднять узел, ей это удалось, но только на пару секунд, после чего тряпица с содержимым внутри упала, а по горнице распространился звон металла. — Куды ты, хилая такая? — сказала Ульяна, поднялась, подошла к узлу и не без труда подняла его. — Куды отнесть? — Ульяна Никитична, а что там? — в голосе Милки сочилось недовольство. — Спаси Христос, не бедствуем. Есть у нас все. Конечно, Милка догадалась, что именно в узле. Там монеты, ну или еще какие драгоценности. Молодая женщина боялась богатств, она еще не осознала, сколько у них с Егором серебра, да золота. По московским меркам, не то, чтобы и сильно много, но Милка была из деревни… там серебряные монеты люди показывали друг другу, как диковинку. — То не тебе, девка! — строго отвечала Колотуша. — То сыну моему, Демьяхе. Кабы ремесло освоил, али выучился на писаря, еще кого. Бери, коли даю! Не забижай! То от души! — Прости, Ульяна Никитична! — Милка поклонилась женщине. — Храни тебя Христос! Ульяна подошла и обняла свою… дочку. Почему? Не понятно, но Милка уже поселилась в сердце Колотуши, может быть, сразу после того, как Ульяна стала крестной матерью для Демьяха, может, раньше. Но, у женщины оказалось столько нерастраченной материнской любви, что она потерялась в своих эмоциях и… уже два дня не появлялась на Лобном месте, чтобы узнать последние новости. — Иди, девка! Добрый муж у тебя. С самим государем знается. Такого холить требо, да кормить сытно, мясом да хлебом. Купи и сыра, мясо у Яшки мясника не бери. Слыхала я, что он свиней своих зарубленными ляхами кормил. — Тетка Колотуша! — испугалась такому кощунству Милка. — Шуткую я, — Ульяна улыбнулась и тихо добавила. — Токмо, кто его знает, может, и кормил. Люди же говорят… Милка ушла, а Демьях ни с чего разрыдался. На всякий случай, Ульяна подмыла мальца, мало ли, какие раздражения. После отрезала кусочек от соленого сала, что с собой принесла, завернула его в тряпицу и дала мальчику. Демьях с удовольствием стал посасывать сало, замолчал, а Ульяна решила сварить кашу, заприметив добрую, уже перебранную гречу. — Добрая жонка! — сказала женщина, осматривая горницу на предмет чистоты и порядка. — Хрясь! — раздался грохот во дворе. Из оконцев дома, которые были сейчас открыты, Ульяна заметила тени, которые, быстро взломав ворота, остановились, и уже не спеша, будто не выдали себя шумом, пошли к дверям. Женщина не успевала закрыть на засов входную дверь. Но быстро сделала это с дверьми в большую горницу. Ульяна не была из робкого десятка, на улицах Москвы все знали, что, несмотря на свою полноту, или даже благодаря ей, Колотуша может дать отпор чуть ли не любому мужику. Стрелецкая вдова умела обращаться и с оружием. После смерти мужа, в ее доме оставалось только одних пистолей пять штук. Один пистоль женщина носила с собой, пряча на поясе под сарафаном. Когда-то, когда муж был в хорошем настроении, он рассказывал и показывал воинские премудрости обращения с оружием. Ульяна спешно заряжала пистоль, ругая себя, что расслабилась, и раз по вечерам не бродит по московским улочкам, то и пистоль незаряженный носит. Достала женщина и нож. Ульяна Никитична знала о некоторых проблемах в семье Егора, которого меж собой многие прозывали «Рында». У Милки язык без кости, все, что сама знала, молодая женщина рассказала, да и сложно Калатуше не рассказать, Ульяна умела разговорить кого угодно. Поэтому вопросов о том, что в дом нежданно пожаловали добрые люди, не стояло. Без дозвола хозяев неможно в дом захаживать, да и ворота не выламывают. — Ходь сюды, сын! — сказала Колотуша и, схватив Демьяха, потащила его за печную трубу, где, как знала женщина, стоял большой сундук. Ульяна выудила из сумы на поясе медовую пастилу и дала мальчику, даже заткнула Демьяху оторванными тряпицами уши. Теперь ребенок занят делом, так надеялась женщина. — Тыщь! — в дверь ударили. — Люди! Помогите! Убивать пришли! Помогите! — кричала Ульяна в окно, когда поняла, что никто уходить не собирается, и грабители, или убивцы, обязательно проломятся в закрытую горницу. Как на зло, на улице не бродили вооруженные мужики. Как только в Москве стала нормализоваться жизнь, оружные люди становились все большей редкостью, многие вновь пошли в мастерские и занялись, наконец, делом. — Старая! Открой! Тебя не тронем! — раздался хрипловатый голос за дверью. Ульяна ужаснулась. Они знали, кто именно в доме, следили, ждали, может быть, когда Милка уйдет, чтобы забрать сына, ее, Ульяны, сына. Если еще была надежда на то, что это грабители, и она была даже готова отдать тот самый узелок с золотом, что с большим трудом принесла Милке, чтобы откупиться, то сейчас становилось ясно — пришли убивать Демьяха. Милка говорила, что страшные люди угрожали убить семью Егора, потому они и собирались пожить под государевой защитой в Кремле. — Чей будешь, молодец? — сделала попытку что-то узнать Колотуша, вместе с тем женщина старалась тянуть время, может, все-таки кто-то слышал ее мольбы о помощи. — Старая, я не стану с тобой разговоры разговаривать. Открывай и ступай прочь! — нервно прокричал тот же хриплый убийца. Ульяна поняла, осознала, что и она будет убита. Уже потому, что не станет спокойно оставлять Демьяха на заклание. Дверь стали ломать, а Колотуша еще раз подбежала к оконцу. — То я, люди, стрелецкая вдова Колотуша! Спасите! Тати убивать пришли! — Ульяна пыталась докричаться хоть до кого-то. Дверь стала поддаваться. Женщина, подрагивающими руками, направила пистоль на вход в горницу и ждала. Постепенно решимость идти до конца завоевывала разум Ульяны. Она не боялась умереть, она боялась не защитить. Ранее стрелецкая вдова увидела две тени, она надеялась, что татей не больше. Говорил только один, но их могло быть и пять, и десять. Знала бы Колотуша, что так придется, забрала бы все мужнены пистоли. — Успею! — сказала сама себе Колотуша и подбежала к столу, беря нож в правую руку, но не оставляя пистоль, держа оружие в левой. — Все мое оставляю Егору Рынде, — быстро, коряво, наскребла на деревянном столе женщина, добавляя. — Богом заклинаю! Топор уже прорубил дверь в одном месте, и Ульяна, вопреки своей полноте, лихо подбежала ко все больше появлявшемуся зазору между дубовыми досками, из которых была сбита дверь. Выбрав время, когда один удар топора уже высек щепу из двери, и тот, кто прорубает дверь, замахивается, Ульяна направила пистоль в щель и выжала спусковой крючок. Прозвучал выстрел, и одновременно заорали и один из убийц, и Демьях. Надежда, что мальчик не услышит шума и будет занят поеданием лакомства, не оправдалась. — Ах ты, блядюжница! — выкрикнул хриплый голос, и в той же щели, в которую только что стреляла Ульяна, стали появляться один за одним дула пистолей и стрелять. Выстрелы пришлись мимо, но Ульяна стала на направлении к мальчику и прикрыла его своим телом, чтобы в него точно не попали. Зря, сундук с мальчиком был за трубой, туда с двери попасть было нельзя. Комнату заволокло пороховым дымом и Ульяна не сразу нашла лавку, на которой оставила и порох и пулю, чтобы перезарядить пистоль. У нее оставался один выстрел. Не собиралась Колотуша воевать, потому и не брала много зарядов. Установилось затишье. Надежда вновь поселилась в сердце женщины. Может, ушли? Однако, через минуты три в дверь ударило что-то мощное. Не трудно было догадаться, что бандиты притащили бревно и стали им бить по двери. Со второго удара дверь рухнула и в дверном проеме показались трое татей. Выстрел! Как подкошенный, падает первый ворвавшийся. Пуля стрелецкой вдовы поразила мужчину прямо в сердце. Оставалось еще двое, один, впрочем, держался за стену и истекал кровью. Это в него попала Колотуша, когда стреляла в щель в двери. — Вжух, — сабля рассекает воздух и обрушивается на женщину. Ульяна рефлекторно прикрывается правой рукой и сабля отрубает руку, продолжая свой путь к голове. Препятствие в виде руки уменьшило силу удара, и череп женщины не раскроили, но рассечение было существенным. Впрочем, Ульяна при современной медицине, вернее, ее отсутствии, обречена. — Вот же баба! — дворянин Матвей Белов сплюнул, потом посмотрел на своего подельника, который все еще держался на стену, но было видно, что ему все хуже. — Ты как? — Тяжко! — прохрипел Ванька Клык, холоп заказчика преступления. Матвей подошел к подельнику и всадил тому нож в глаз. Потом стал резать лицо убитому, чтобы никто не смог узнать, чьим именно был холоп. То же самое Белов проделал с третьим подельником, несмотря на то, что тот так же был дворянином, как и Матвей, и вряд ли мог ассоциироваться с каким-либо влиятельным человеком. — Прости Господи, грехи мои тяжкие! — сказал Белов и перекрестился на Красный угол. Не издающая звуков Ульяна Никитична не реагировала на боль, которая пронизывала все ее нутро, но от того, что убийца обращается к Богу, ее покоробило. Благо, мимика на окровавленном лице женщины осталась незамеченной. Хотя какое «благо» может быть в сложившейся ситуации. — Ну, а тебя я заберу, — сказал опустившийся до разбоя дворянин, обращаясь к ребенку, который прекратил кричать и с детским, наивным интересом осматривал комнату. Демьях смог вылезть из сундука, перекулившись через его стенку. Теперь мальчик уверенно стоял на ногах перед своим вероятным похитителем. Уверенный, что более сабля не пригодится, Матвей вложил ее в ножны и стал быстро обыскивать комнату, начиная свой грабеж с сундука, в котором был спрятан мальчик. — Злато? — удивленно воскликнул убийца. Завязав узел, обернув его еще и в рубаху, что лежала в сундуке, Белов пошел, к так и стоявшему посреди комнаты, мальчику. Вор и убийца подхватил мальчонку… потом подумал, поставил Демьяха на пол, пошел снимать пояс с саблей у своего подельника, который также был дворянином. Белов и раньше засматривался на «баторку» того, с кем уже больше полгода промышлял грязными делами [баторка — сабля с вензелем короля Речи Посполитой Стефана Батория]. Ульяна терпела. Она понимала, что ей оставалось жить… не важно сколько, главное спасти сына. Но, всегда остававшаяся умной женщиной, стрелецкая вдова правильно расценивала свои шансы. У нее был только один вариант — собрать все силы, и свои, и те, что Господь дарует, ибо собственных будет мало, и ударить кинжалом. Но сделать это можно будет только тогда, когда у убийцы будут заняты обе руки. Как же вовремя Ульяна принесла золото, которое не бросит ни один грабитель. Матвей Белов держал в правой руке золото, с трудом держал, тяжелый получался узел. Ну, а вторая рука была занята тем, за которого обещали, может, и меньше, чем в узле денег, но так же немало. Мужчина сделал шаг, второй. Он не обратил внимание на лежащую женщину, которая принесла немало проблем, был уверен, что она умерла. Более того, Белов был даже ей, в некоторой степени, благодарен: не нужно делиться вознаграждением. Убитым подельникам деньги ни к чему. Шаг, еще один. Какая сила подняла Ульяну Никитичну с лавки, на которой она, окровавленная, лежала, было не понять. Наверное, эта сила, которая дается матери, чтобы сделать невозможное, но, жертвуя всем, спасти своего ребенка. — Как? — спросил Белов, разворачивая голову, но не бросая ни золото, ни Демьяха. А Ульяна все ударяла ножом, и ударяла. В шею, в спину, не защищенную ничем, снова в шею, в спину, уже заваливаясь, женщина колола в бедро, в голень. Белов сделал шаг, второй. Ульяна, опираясь на окровавленный нож, подтягивалась к убийце, чтобы нанести еще один удар ножом. Белов рухнул, рассыпалось золото, а Демьях зашелся в плаче, ударившись при падении рукой. Два человека умерли практически одновременно. Если бы священнику нужно было прочитать проповедь о добре и зле, об убийстве и самопожертвовании, то этот эпизод стал бы основой проповеди, которая надолго бы отложилась в сердцах истинно верующих христиан. Только через час Милка, пришедшая с рынка, увидела… а чуть позже и осознала, что есть такое мать, и что стрелецкая вдова Колотуша-Ульяна Никитична была МАТЕРЬЮ.
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!