Даже не знаю, почему мой воспалённый мозг, тонущий в гормонах и эндорфинах, вообще за это зацепился. До отеля мы едем молча. Костя просто давит на газ, а я смотрю на дорогу. Ни убранства шикарного в фойе, ни безупречного обслуживания персонала я не замечаю. А когда входим в лифт, мне кажется, будто он наполнен чем-то горячим и густым, настолько трещит между нами молчаливое напряжение. Перед самыми дверьми номера меня простреливает волнение. Мы ведь уже были вместе, и я сама не понимаю, почему так схожу с ума от одного лишь ожидания близости. Когда дверь за нашими спинами закрывается, Костя вдруг замирает. Он здорово пугает меня, когда опускается на колени, чтобы расстегнуть мои сапоги и аккуратно стащить их сначала с левой ноги, потом с правой. Медленно так, мягко. Задерживаю дыхание, когда его ладони скользят по моим лодыжкам до самых колен. Он тормозит на секунду, а потом ведёт руками выше, под платье. — Костя, — выдыхаю, когда Макарский тянет вниз мои колготы вместе с трусиками. Нетерпеливый. Сумасшедший. Пошлый! И меня такой же делает, как и обещал, потому что сейчас я сгораю от желания, чтобы он коснулся меня там. И он касается. Губами. Так и оставляет колготы и бельё чуть ниже колен, приподнимает платье и… Дальше я уже теряю ощущение времени. Стою прямо так, в пальто и со спущенными трусами, опираюсь затылком на стену, прикрыв глаза и погрузив пальцы в его волосы, и пытаюсь сдерживать стоны, закусив губы. А дальше мы словно сходим с ума. Я смазано помню, как он доводит меня до пика, но снова не позволяет в него нырнуть. Как сталкиваем одежду друг с друга, почти срываем, поглощённые желанием слиться воедино. Даже не могу точно сказать, доходим ли до кровати прежде, чем он оказывается во мне. Это происходит много раз, и каждый по-разному. Мы и трахаемся, и занимаемся любовью. И для себя, и друг для друга. Один оргазм такой острый, что мне почти больно, другой томительный и тягучий, как жидкая карамель, третий опустошающий, словно война. И после каждого хочется ещё. Разве это нормально? Разве можно настолько сильно нуждаться друг в друге? Костя снова и снова повторяет, что любит меня, что сходит с ума и хочет от меня детей. Это звучит так неожиданно и как-то громко, что ли, что я цепенею. Замираю, а потом проваливаюсь в бездну оргазма от очередного сильного, глубокого толчка. Засыпаем мы уже под утро. Сил нет даже на то, чтобы принять душ. Макарский просто сдёргивает презерватив, швыряет его под кровать, прижимается ко мне со спины, и мы засыпаем. * * * — Катя, переезжай ко мне. Оборачиваюсь и внимательно смотрю на Макарского. Вчера были слова, а вот это уже шаги. И серьёзные. Он сидит на кровати уже в брюках и рубашке и натягивает носки, пока я привожу в порядок волосы у зеркала. Костя говорит так спокойно и обыденно, что я теряюсь. — Ну что смотришь, моя зайка-Зайченко? — поднимает глаза и улыбается, выдавая, что всё совсем не обыденно, просто он делает вид. — Я вчера всё предельно тебе пояснил: люблю, в будущем хочу детей. — Костя, это… неожиданное предложение. Мы же не контракт заключаем. — А чем не контракт? — он встаёт и подходит ко мне, обнимает за талию, привлекая к себе. — Я люблю тебя и трахаю, сколько влезет, а ты меня. Можем даже устроить ролевые игры. Ты придёшь в своём строгом учительском костюме, я тоже приоденусь. Галстук там… Приспустишь сексуально очки на переносице, пока будешь изучать условия, оближешь свои обалденные губки… А потом я раздену тебя, раздвину ноги и хорошенько выебу прямо на столе на разбросанных страницах договора. — Макарский! — толкаю в грудь, но он только сильнее прижимает и щекочет носом шею. — Скажешь: садись два, Костя? Мы смеёмся, а потом он меня целует. Мягко, ласково, нежными короткими поцелуями. — Переезжай, Кать, — мурчит, как довольный кот. — Нам будет хорошо, обещаю. В школу я буду тебя отвозить, забирать. Или сам, или водителя пришлю. Пожалуйста. Я так хочу каждую ночь с тобой быть и каждое утро. Хочу видеть всякие твои штучки в ванной на полках, бельё в ящиках, туфли в прихожей. Ка-а-ать… — Нам пора ехать, — сжимаю ладонями его скулы, тормозя, потому что прекрасно знаю, к чему могут привести эти жаркие поцелуи, а мы действительно уже опаздываем. Макарский со стоном отрывается от меня, но смотрит пытливо, ждёт ответа. — Мне надо подумать, Костя, это очень неожиданное предложение. — Думай, Катерина, только недолго. Мне нужно в Москву на два дня, а ты пока вещи собери. “А ты пока вещи собери” — вот тебе и думай. Качаю головой обречённо. Он уже всё решил. Но… я не собираюсь противиться. Я хочу этого. Костя отвозит меня обратно к тёте, быстро прощается и уезжает. Самолёт у него в Москву через три часа, а ещё нужно по бизнесу некоторые вопросы решить. Когда он уезжает, мне становится внезапно так грустно, так неприятно тянет в груди, что я даже прижимаю к ней руку. Слишком уж глубоко этот мужчина проник в меня, в мою душу. Забрался под кожу. Он отвечает мне взаимностью, желает сделать следующий шаг, я ведь радоваться должна. Тогда почему на душе кошки скребут? Или это расставание в целых два дня кажется мне таким катастрофическим? Мой самолёт завтра утром. Так что я провожу часть дня с тётей, а потом долго гуляю по пляжу одна. Даже музыку не включаю в наушниках. Дома наслушаюсь ещё, а сейчас мне хочется погрузиться в звуки моря. Напитаться его размеренностью и свежестью, его целостностью, постоянством. Я вообще не понимаю и не разделяю понятие “море волнуется”. Мне кажется, оно скорее демонстрирует себя, свою силу. А волнуется это о неуверенности. И это совсем не про море. Это обо мне. А я хочу быть как оно. В самолёт утром я сажусь спокойная. Всё будет хорошо. Я решусь на этот шаг, и мы с Костей попробуем. Я вижу, что он тоже старается. Для меня. Вижу. Макарский не их тех мужчин, кто будет напрягаться, с его обаянием и возможностями, думаю, в женщинах никогда не было недостатка. А значит, я для него особенная. По крайней мере, мне нравится так думать. По прилёту я вдруг ощущаю невероятный прилив сил. Костя шлёт сообщения в мессенджеры, от которых я то смеюсь, то краснею. Он как всегда в своём репертуаре. Разбираю вещи, убираюсь в квартире. Думаю, что возьму к нему. Всё тащить не буду. Месяц посмотрю как и что. Если что, остальное пока отвезу к родителям. Утомившись к середине дня, я решаю перекусить варёными креветками. Захотелось невероятно. Варю, чищу целую кучку, а потом умащиваюсь в кресле с тарелкой и телефоном, решив немного посёрфить в интернете. Просто листаю сторис друзей, ставлю реакции, отмечая про себя, что Надю-одногруппницу нужно поздравить с рождением сыночка в личке, а вот такую крутую кружку с лепкой хэнд-мэйд из полимерной глины, как делает мама моей ученицы, надо бы заказать Захару и Вике к рождению дочки. Иногда, учитывая мои недавние интересы в интернете, проскакивает реклама в сторис. То о гимнастике для лица, то о курсах повышения квалификации для учителей. Или вот как эта, которая как-то затесалась — блогерша о бизнес-слухах столицы. Скандальная девушка по имени Варвара. Она мне и вылезает. Я быстро проматываю, но понимаю, что мозг за что-то зацепился, поэтому возвращаюсь и включаю звук. «Новости и сплетни в бизнес-кругах нашей столицы! Кажется, чета Макарских снова вместе! Владелец одной из крупнейших сетей продуктовых супермаркетов Константин Макарский и его жена Эллина замечены возле одной из лучших клиник репродуктологии и женского здоровья. Неужто у них, наконец-то, после стольких лет появятся дети?» Вакуум окружает меня так плотно, что я забываю дышать. Забываю, как в принципе это делается. «И его жена» «Появятся дети» … Я знала. Я чувствовала, что что-то не так. С самого начала я понимала, что подобные мужчины не достаются таким, как я. Встаю и пошатываюсь от головокружения. Нутро пылает леденящим пламенем, от пульсации в висках меня начинает тошнить. Невероятная боль разливается по всей грудной клетке, сжимая сердце в стальном шипастом кулаке. Может быть это унизительно, и делать этого не стоило, но я хватаю телефон и набираю Костин номер. Ещё не знаю, что скажу, но должна позвонить. На видео в сторис этой Варвары всё предельно ясно, но я должна услышать от него. Должна! — Привет, Катерина, что-то случилось? — Ты женат? — выдыхаю в трубку и зажмуриваюсь. Скажи, что нет. Соври! Только скажи… — Катя… — то, как меняется его голос, говорит мне о многом, и я в отчаянии прикрываю глаза. — Всё непросто. Совсем не так, как тебе сейчас кажется. Я вернусь в Волгоград завтра, и мы с тобой обязательно обо всём поговорим. — Да или нет, Костя? Одно слово, — говорю твёрдо и спокойно, а у самой горло рвёт. — Катерина… — Одно слово, Макарский: да или нет?! — Да, — выстреливает мне прямо в сердце. — Катя! Но я уже не хочу слышать, что он скажет. Это всё неважно. Любые его слова — оправдание, что бы там на самом деле ни было. Вот почему он мотается в Москву каждые несколько дней, а меня даже не думал позвать. У него там жена. Законная! “Хочу, чтобы ты стала моей любовницей” Ничего с момента того хамского предложения не изменилось. Кроме того, что я ею таки стала. Любовницей и ничего более. Поздравляю, Катерина, ты напоролась на вилы, которых так боялась. Разодрала внутренности ржавыми кольями и зависла умирать от боли. Я сжимаю телефон в руке. В горле становится ком невыплаканных слёз и невысказанных слов. Экран загорается звонком и через время тухнет. Потом снова загорается и снова тухнет. И снова. Пока я не жму на кнопку, отключив его. Мне нужна другая сим-карта, другой телефон, другая квартира.