Делаю воду едва тёплой, чтобы тело успокоилось и перестало гореть, но как на зло, когда я начинаю намыливаться, в памяти всплывают картины из той ночи. Как целовал, как прикасался, как говорил свои пошлости. И это злит ещё больше. Зажмуриваюсь со злости и мотаю головой, пытаясь вытрясти дурацкие картинки из головы, выворачиваю кран холодной воды и аж задыхаюсь от ощущений. Выхожу, замотавшись в тёплый халат, а тут и звонок в двери. Только бы это не Макарский надумал не ждать выделенные мне с барского плеча два дня. Но, слава Богу, это Карина. Уставшая, вымотанная, с бутылкой вина в руках. Мы встречаемся взглядами из-подо лба и понимаем друг друга без слов. Я достаю из холодильника сыр, колбасу и фрукты. Хотелось супа, но и вино отлично подойдёт. — Может, роллы закажем? — спрашивает Карина, устало опускаясь на стул в кухне. — Нет! — отрезаю слишком резко и громко. — Никаких роллов. Подруга смотрит с удивлением, но вопросов не задаёт. После первого бокала спросит. Карина от супа и яичницы отказывается. Распускает свой густой рыжий пучок, распотрошив волосы пальцами и разбросав их по спине и плечам. Шикарные у неё волосы — ярко-рыжие, кудрявые, густые, блестящие. Я по-доброму прямо завидую. Мне такую длину не удаётся отрастить, максимум — до середины лопаток, а потом начинают сечься и ломаться, так что я обычно ношу каре. Она достаёт из шкафчика бокалы, пока я расставляю на столе тарелки с нарезками, откапывает в ящике штопор. Я не умею ни шампанское открывать, ни вино, а вот Карина делает это мастерски, хоть пальчики у неё истинной леди — тонкие, длинные. Чокаемся наполненными до середины бокалами и отпиваем по паре глотков. — Пиздец, — резюмирует Карина. — Угу, — подтверждаю. Обе выдыхаем. — Ты первая, — говорю ей. — Нет, ты. Я видела тачку Орешка под школой, а теперь ты дома и злая, так что уступаю. Нужно выговориться. Хорошо, когда есть подруга, которая выслушает, поддержит, не осудит и не станет сплетничать за спиной. В Карине я уверена. Я выкладываю как есть. Что было, хоть и без деталей, что думаю, что чувствую и что решила. Подруга поджимает губы, когда заканчиваю рассказ, и качает головой. — Не знаю, Катюха. Мужик въедливый этот Орешек, не отвалит он от тебя, тем более почуял вкус крови — что тебе самой хочется с ним быть. Такие, как он, насквозь видят женщин. А ты сама-то уверена, что стоит тормозить? — Я не знаю, — роняю лицо в ладони. — Карина, ты же сама всё понимаешь. У него просто спортивный интерес, а я потом что делать буду? Какими нитками душу латать? — Боже, Катюшка, — участливо говорит Карина и трогает меня за плечо. — Ты уже вляпалась в него? — Не знаю… — качаю головой. — Надеялась, что нет. А вот сегодня увидела, и внутри всё задрожало, понимаешь? Завибрировало, заболело… Не хочу я влюбляться в такого, как Костя. Карина подливает ещё нам в бокалы и подвигает мой ближе ко мне. Молчит сосредоточенно несколько секунд. — Кать, — говорит неуверенно, — ну а с чего ты решила, что спортивный интерес? Ну всякое же бывает. Орешек, конечно, не пай-мальчик, но ведь не факт, что он тебя хочет чисто для коллекции. — Проверять это слишком рискованно для меня, Карин. — Ты и правда трусишка, Зайченко, — приобнимает меня за плечо подруга. Да, трусиха. Такая вот я есть. Не могу я как Каринка, меня бы измена мужа сломала, а она держится, хоть и болит у неё. Бутылку мы решаем не допивать. Усталость и нервы и после одного бокала дают знать о себе, и я чувствую, что язык во рту уже мешается и цепляется за зубы при разговоре. Карина тоже делится переживаниями. Опять вот Коля звонил ей, о встрече просил, настаивал. Кроме того, в школу приходил, оказывается. Стыдно было, что проходу не давал, и коллеги видели это. — Знаешь, мне надоело, — Каринка отбрасывает своё золотое руно за плечи. — Пошёл он, мудак. Не понимает по-хорошему, сделаем по плохому. Она притаскивает из прихожей свою сумочку, роется в ней и извлекает визитку, а потом быстро набирает номер телефона. Я и охнуть не успеваю, когда она жмёт на вызов. — Приветик, — прикусывает нижнюю губу, когда на том конце берут трубку. — Это Карина, помнишь меня? Да-да, мисс розовые туфли. Я прикрываю рот руками, сдерживая смех. Какая же она бесстрашная и решительная. Я бы ни за что вот так не решилась позвонить. Ещё и кому? Незнакомому мужчине, что принёс её пьяную в стельку из клуба. — Слушай, а можно к тебе с просьбой обратиться? — она сжимает мою руку, а я замечаю, как сверкают её глаза. А потом она бледнеет, перестав улыбаться. Меня это пугает. Я не слышу, что именно говорит её собеседник, но тоже чувствую обеспокоенность. — Хорошо, я поняла. Перезвоню. Карина отключается и странно смотрит на меня. А я чувствую волну липкой, отвратительной тревоги в животе. — Кать, — говорит неуверенно, — там это… Орешек твой в больнице. Богдан сказал, на машине с дороги слетел перед мостом. 22 В горле становится ком и волной подкатывает тошнота. Я понимаю, что это иррационально, что я ничего плохого не сделала, поступив, как считала правильным, но вопреки здравому смыслу, я чувствую вину. Ответственность скорее. Глупо, но взять и выключить это ощущение не выйдет. А ещё тревогу. — Насколько всё серьёзно? — смотрю на Карину не моргая. — Он сильно пострадал? — Не знаю, Кать, — расстроенно отвечает подруга. — Богдан не сказал. Хмель от вина, который должен был помочь мне расслабиться этим вечером, играет злую шутку, только усиливая тревогу. Руки леденеют, а под волосами наоборот выступает испарина. Я чувствую, как внутри всё начинает трястись. — Можешь… можешь позвонить ещё раз? Пожалуйста. Может, у Кости всего пара царапин, а я веду себя как дура. А может… а что если он сейчас изо всех сил борется за жизнь? Слететь с дороги можно по-разному. Возможно, его просто вынесло на обочину, а может сбросило в глубокий овраг, перевернуло или… — Сейчас, Кать, — Карина тоже встревоживается, глядя моё состояние. Она снова набирает номер, смотрит на меня в ожидании ответа, но на том конце только гудки, а потом робот-оператор сообщает, что абонент не отвечает. Карина с сожалением опускает телефон. — Так, сейчас! — она поднимает вверх указательный палец. — Папина сестра работает в седьмой больнице санитаркой. Обычно после аварий туда везут. Я сейчас позвоню тёте Наде, может она слышала, как и что. Карина снова набирает номер, несколько минут говорит по телефону. — Ну что там? — спрашиваю нетерпеливо, едва она отнимает телефон от уха. — Одевайся, я сейчас вызову такси. Тётя Надя говорит, что привезли на скорой после аварии мужчину несколько часов назад. Насколько серьёзно — не знает, но мы сейчас и сами выясним, как там твой Орешек. По-прежнему ничего не ясно, и от этого ещё более неспокойно. Если бы Макарский был в порядке, его друг бы сказал Карине по телефону, ведь так? Но он промолчал. Где-то очень глубоко проскакивает подозрение, а не шутка ли всё это? Вдруг засранец решил проверить мою реакцию? Но я отметаю этот вариант. Откуда он знал, что Карина придёт ко мне, выпьет вина и решит позвонить своему клубному спасителю? Да и не совсем же Макарский дурак, чтобы так шутить. Я быстро переодеваюсь в джинсы и свитер, кое-как приглаживаю волосы в хвост. Наверное, я буду выглядеть дурочкой, примчавшейся так срочно, когда меня никто и не звал. Но мне всё равно. Да, я приняла решение, что нам не стоит сближаться, но это не значит, что мне плевать. Я должна убедиться, что он в порядке! Через пятнадцать минут Карине приходит сообщение, чтобы мы спускались. Такси припарковано напротив подъезда, к нему мы и направляемся. Мы забираемся на заднее сиденье и едем молча. Я взглядом благодарю подругу за то, что она поехала со мной. Карина кивает в ответ и мягко улыбается. Через пятнадцать минут мы подъезжаем к больнице. Уже вечер, никто нас не пропустит в отделение. Да и на каком основании? Я ему никто. Но тут нам на помощь по просьбе Карины приходит её тётя. Она проводит нас через рабочий вход сзади больницы, выдав бахилы и сказав не шуметь. — Он на четвёртом этаже. Дальше сами, девочки, — кивает на лестницу для персонала. — Последняя палата вроде бы. Я не пойду, и вы не говорите, что я вас провела. Сестринский пост за поворотом, с этого входа вас никто не увидит. Тётя Надя уходит, а мы поднимаемся ещё на пролёт. Я чувствую себя какой-то преступницей, пробираясь в палату к Макарскому без разрешения. Картина со стороны та ещё: две не совсем трезвые учительницы вечером тайно проникают в больницу. Позор. Но я должна знать, что с ним, раз уж он не отвечает на телефон. Может тогда это скребущее за грудиной чувство поутихнет, если смогу убедиться, что ничего особо страшного не произошло с Макарским. Мы, словно двое воришек, выходим в коридор отделения и тихо крадёмся в сторону дальнего крыла, на которое указала тётя Надя. Завернув за поворот, натыкаемся на высокого мужчину в костюме. — Здравствуйте, — говорю обескуражено. — Добрый день, вы куда? — отвечает, изучая нас внимательным взглядом. Я с ответом теряюсь, но тут на помощь приходит Карина. — Мы к Константину Макарскому. Он ведь в крайней палате? Лицо мужчины не выражает абсолютно ничего. Бетон.