— Мне с тобой разговаривать не о чём. — Не с тобой, Богдан. С Кариной. Вот так заявочки. — Карине тоже, — отрезает мой Медведь и пытается захлопнуть дверь перед её носом, но я его останавливаю. Передаю ему на руки Борю, надеваю тапочки и выхожу в подъезд. — Если ты пришла за мальчиком, то ты его не получишь. Ты бросила его, — говорю ей и сама удивляюсь стали в собственном голосе. — Мы юридически будем бороться. Используем все возможности. Сына у тебя никто не отнимал, Ирина, ты сама отказалась. И не надо мне заливать сейчас про послеродовой шок и депрессию. Ирина несколько секунд молчит. Замечаю, что вид у неё уставший. Под косметикой скрыты тени под глазами, взгляд потухший. — Как его зовут? — спрашивает приглушённо. Для меня такой тон оказывается неожиданностью, потому что я уже было готовилась к тому, чтобы вцепиться ей в космы. — Борис, — отвечаю обескуражено. — Это он только что сделал первые шаги? В её глазах я вижу затаённую печаль. Это даже как-то обезоруживает, но совсем не означает, что я возьму и вот так отдам ей своего сына. — Да, это он. Ирина кивает и опускает взгляд. — Я почувствовала. — Поздновато ты почувствовала. — Карина, я не собираюсь пытаться отнять его у тебя, — она вдруг резко поднимает глаза и смотрит на меня. Говорит грустно, но твёрдо. — Ты его мама. Ты можешь дать ему ту счастливую семью, которую он заслуживает. Которую каждый ребёнок заслуживает. У него будут любящие родители, брат, сестра, бабушка. А со мной у него не будет всего этого. — Ты пришла меня благословить, что ли? — складываю руки на груди. Эта хитрая лиса доверия не вызывает у меня. — Неважно, зачем я пришла. Но ухожу с этим, да. И у меня будет к тебе просьба. — Я слушаю. — Никогда ему обо мне не рассказывай. Пусть Борис всегда думает, что его мама ты. Правда причинит ему боль. — Я не знаю, как сложится жизнь, Ирина, но если по какой-либо причине он когда-нибудь спросит, то я не стану врать. — Конечно. Твоё право решать. Но если всё же когда-нибудь ты скажешь ему правду, то передай, что… что мне жаль. — Передам. — И… вот ещё, — Ирина протягивает мне бумажный большой конверт. — Это документы на квартиру, которую Богдан оставил мне после развода. Там же мои документы по беременности и генетическим маркерам, если вдруг понадобится, мало ли. У меня диабет, поэтому обрати внимание, если что, на некоторые аспекты здоровья ребёнка. — Спасибо, что предупредила, — вежливо киваю и забираю конверт. — Мне пора, — грустно улыбается. Мне жаль её, честно, но это ничего не меняет. Приглашать её в дом я не собираюсь. — Думаю, да. Прощай, Ирина. — Прощай, Карина, — она вдруг хватает меня за руку. — Береги их. У меня не получилось, но ты сможешь. Ты хорошая. Ирина отворачивается и уходит, быстро спускаясь по лестнице. А я, тяжело вздохнув, возвращаюсь обратно. Киваю Богдану, что всё хорошо, показываю документы на квартиру. Но думаю, Ирина хотела не этого. Она шла за Борей. Чувствую. Но ведь она, хоть и стерва, но всё же человек. Видимо, где-то ёкнуло, и она поняла, что причинит ребёнку только боль. Что не сможет стать ему хорошей матерью. А может быть, когда-нибудь у неё получится. Господь милостив, он умеет прощать. И Ирину простит. Но я не Господь, я всего лишь слабый человек, и оправдывать её поступки не стану. Пусть идёт с миром подальше от меня и моих рыжиков. — Пора открывать подарки, мои крошки, — возвращаюсь в гостиную. — Мы с вами ещё не до всех добрались. 44 — Кариша, этот цвет тебе невероятно идёт! — Катя помогает зашнуровать сзади лиф. Ей не очень удобно из-за уже прилично выпирающего живота. Подруга уже на шестом месяце беременности. — Ты же знаешь, что я помешана на розовом, — смеюсь и кружусь перед зеркалом, наслаждаясь собой и своим отражением. — Да это для вас с Богданом вообще сакральный цвет! Я не захотела белое платье. Сначала присматривала, а потом увидела его — нежно-розовое безумие. Полупрозрачный фатиновый рукав, атласный верх и расклешёная атласная юбка длиной чуть ниже середины голени, а сверху тоже фатиновая драпировка. Широкий атласный гладкий пояс в дополнение. Я влюбилась в платье с первого взгляда. Богдан говорит, что меня в секунду будто околдовали. Но примерять я боялась, потому что я невысокого роста, и такая длина мне не шла. Боялась разочароваться и просто разглядывала эту красоту, любовалась. Но Медведь настоял. И едва я его надела, сразу поняла, что пойду на роспись или в нём, или без ничего. И хотя второй вариант выглядел бы достаточно эпатажным, я решила остановиться на первом. Платье село как влитое, будто шили его по мне на заказ. Я со своими рыжими волосами загорелась в нём моментально — настолько это был мой цвет. А ещё к нему очень шли мои розовые лодочки, сыгравшие такую важную роль в нашем с Богданом знакомстве. Сакральные туфли, как однажды я их уже называла. Яркого насыщенного цвета, они очень гармонировали с нежным бледным оттенком платья. За дверью слышится топот и детский смех, а потом раздаётся стук. Даже не стук — грохот. — Ма! Ма! — верещит Бориска — по голосу узнаю его. — Мама! — это Денис. — Эй! — ну а это дочь. Она самая возмущённая там, ну и вообще самая требовательная. — А-ну, прохвосты, топайте обратно в детскую! — слышу голос Натальи Степановны. — И дайте сюда коробочки с соком. Обляпаетесь! Позже выпьете. Я подхожу к двери и открываю её. Дети сперва в удивлении уставляются на меня, а потом бросаются обниматься. — Платье же изомнёте, — журит их с улыбкой моя почти официальная свекровь. Я целую своих шустриков. Они невероятные у меня! А сейчас ещё и такие важные: мальчишки в костюмчиках, Алёнка в мини-копии моего платья. Бабушка ей сама сшила, между прочим. — Там уже Богдан нервничает, — улыбается Наталья Степановна. — Боится опоздать. — Или что Карина передумает? — смеётся Катерина. — Ну это уже вряд ли, — смеюсь я в ответ, кивая на свою ораву полуторалеток. Свадьбу снова пришлось несколько раз откладывать. Сначала воспаление лёгких подхватила Богдана мама, потом дети подцепили какой-то вирус. Полтора месяца с кашлем промаялись. Потом бабушка моя попала в больницу — сердце совсем слабое стало. У Богдана в бизнесе возникли кое-какие сложности, но он их разрулил. А потом Катя попала на сохранение в больницу. А нам очень хотелось, чтобы они с Макарским приехали и были нашими свидетелями. Но вот мы все, наконец, собрались. Увидев меня, Богдан застывает. В его глазах я читаю искренний восторг, и это меня несказанно вдохновляет. Мне хочется ему нравится, хочется быть красивой, но с тремя маленькими детьми дома не всегда получается быть холёной принцессой. — Может, снова отложим свадьбу, а распишемся, когда купим другое платье? — обнимает и шепчет на ухо. — А это не нравится? — во мне вспыхивает обеспокоенность. Я же так кайфовала от платья. — Нравится. Просто мне хочется сейчас закрыться с тобой в спальне и… платье, в общем, может малость пострадать. — Нет уж, Ремнёв, давай уже жениться, — смеюсь и прижимаюсь губами к его. — Тогда поехали, — говорит он и берёт меня за руку. На церемонии бракосочетания наши маленькие огневушки ведут себя на удивление тихо. Наблюдают за происходящим с широко распахнутыми глазами, сидя на руках у Макарского (его облюбовала дочка), бабушки и моей мамы. Но зато в кафе они устраивают настоящий шабаш. Оно и неудивительно: для детей непривычная обстановка, музыка и много людей сразу — мощная нагрузка. Но когда мы приезжаем домой, то уложить их получается достаточно быстро.