Да, не всё идеально, но что тут поделать? Зато в награду такой замечательный мужчина и, уверена, и отцом Богдан будет прекрасным. Мы усаживаемся за стол, болтаем о последних выходных, Маша рассказывает, как они всей семьёй ездили в лазер-лэнд, а потом Вовку волоком вытаскивать пришлось — слишком ему там понравилось. За стеной гостиной слышно, как шумят дети, играя в какую-то игру. Спорят, смеются, топотят. Маша сетует, что сейчас соседка начнёт в домовом чате жаловаться. — Ну а что я их, привяжу, что ли? Это нереально. Гаркнешь — на пять минут тишины хватает. — Ой, Маш, тёть Нина всегда недовольна. А как у самой внуки приезжали, на ушах весь подъезд стоял, — успокаивает её Женя. — Они у нас и так как мыши, считай. Ты вон посмотри на Прохоровых в первом подъезде, там двое, а грохот стоит такой, что и на улицу слышно. Богдан замечает, что я буквально впитываю от друзей эти подробности жизни с детьми и мягко сжимают мою руку. Поддерживает, подбадривает. Тоже ждёт. Мы уже столько раз представляли, как наши малявки будут бегать по квартире. Продумывали, как лучше поставить мебель, как обезопасить квартиру, где будем хранить бытовую химию, где лекарства, что нужно полочку для ножей на кухне повыше приделать, а на окна купить заглушки против открывания нараспашку. Ждать осталось уже недолго. У меня мандраж начинается только от того, что завтра мы поедем выбирать кроватку и коляску. Пора уже, не хочу потом с малышами по магазинам кататься, а в приметы всякие не верю. — Ладно, вы тут сидите. Жень, если что, дети на тебе, — хитро улыбается Маша. — А мы пока с Кариной пойдём посекретничаем. Она берёт меня за руку и ведёт за собой в комнату, прикрывает двери. — Я тут покопалась в вещах, кое-что тебе приготовила. Маша открывает шкаф и достаёт большую прозрачную сумку. — Смотри, у меня осталось с роддома. Это новое, запечатанное, просто я взяла много и не пригодилось. Она усаживает меня на кровать и сама умащивается рядом. Достаёт из сумки несколько пачек урологических прокладок, несколько одноразовых запечатанных трусов, упаковку лактационных вкладышей в бюстгальтер. — Вот ещё чулки специальные. Они новые, я так и не успела надеть. — Зачем чулки? — удивлённо рассматриваю тонкую белую ткань. — Ну там чтобы тромбов не было вроде. — И прям рожать надо в чулках? — Ага. Может это и глупо, но я хихикаю. Мне данная картина почему-то кажется смешной. Вообще, мы с Богданом завтра как раз собирались и сумку в роддом покупать, а тут Маша. Мне, признаться, не очень-то и удобно. — Так, смотри, вот ещё у меня пачка подгузников нулёвок осталась. Вовка-то недоношенный немного родился, маловесный. А у тебя двойняшки, они всегда малявки, пригодится. — Спасибо, Машуль, — обнимаю её в порыве признательности. Домой мы сегодня с Богданом возвращаемся поздно. Принимаем душ и ложимся спать. Обычно я долго ищу удобную позу, то так, то эдак укладывая подушку-подкову и уговариваю малышей посидеть немного тихонько без ночных футбольных матчей на моём мочевом пузыре. Но сегодня я умащиваюсь быстро в тёплых объятия своего Медведя и засыпаю под впечатлением от гостей в счастливой Машкиной семье, представляя, как всё будет у нас с Богданом, когда родятся малыши. 35 — Знаешь, Вась, я просто устала, — откладываю кухонное полотенце на стол и присаживаюсь на табурет. — Я понимаю, что Богдан не виноват в сложившейся ситуации, поэтому не досаждаю ему жалобами, но у меня терпения осталось вот столечко… Я показываю пальцами уровень своего терпения и вздыхаю. Василина поджимает губы сердито и смотрит сочувственно. — Да и что он сделает, если я начну жаловаться? Только будет переживать ещё сильнее. Я ведь вижу, что ему и так непросто. Так сложилось… — Да уж, — качает головой подруга. Василина приехала ко мне в гости на чай. Богдан на работе каждый день, а мне скучно дома сидеть одной постоянно. То ли в Волгограде я была дома, у меня были приятельницы, с которыми можно было прогуляться или в гости сходить, а тут никого. Мне повезло, что Вася тут, но она работает почти на две ставки и живёт достаточно далеко. Однако нашла время выбраться ко мне на чай, за что я ей очень благодарна. Я так ждала её, что наворотила гору блинов и пирог с абрикосами, хотя прекрасно знаю, что Василина выпечку почти не ест. Она, собственно, вообще непонятно чем питается. Только и знает, что сидеть на своих диетах, хотя с весом у неё всё в порядке. Непонятно, кто всё это будет есть. Хотя, стоп… понятно. Только этому кому-то потом приходится в пять утра вставать, чтобы пресс качать. На это, кстати, я люблю смотреть, так что круговорот ясен: я пеку, чтобы потом кайфовать, наблюдая, как мой полуобнажённый Медведь восстанавливает свои кубики после моих блинов и пирогов. — Эта женщина будто специально ходит в те же места, что и я, представляешь? — продолжаю жаловаться подруге. — То в клинике мы её встретили с Богданом, когда приехали на УЗИ. И она тоже приехала в неё же и тоже на УЗИ. Устроила там цирк. Потом я встретила её в магазине одежды для беременных. Теперь она занимается в той же группе по йоге для беременных, где и я. — И ты правда считаешь, что это чистая случайность, Карин? — выгибает бровь Вася. — Вот не верю, тем более зная Ремнёву. — Ну я вот тоже не особенно верю. — Мы с ней в одном университете работаем. Точнее работали, пока она не ушла в декретный отпуск. Скользкая лиса эта Ирина Вячеславовна. Я не люблю судачить. Но… блин, я же тоже человек. А эта Ирина мало того что бывшая, тут, как говорится, сам Бог велел… (Боженька, прости, конечно-конечно, ты не мог велеть делать нехорошие дела, это выражение к слову пришлось). Так ещё и гадкая. В общем, сама себя за сплетни осуждаю, но пусть это будет моим маленьким гадким дельцем. Хоть немного душу отведу. — Не знаю, как у неё хватило ума изменять такому мужчине, как Богдан, — говорю подруге откровенно. — Он же, Вась… такой… А она… Я слышала, у неё и со студентами были шашни. — Ну, тут не мне судить, — Вася вся краснеет и опускает глаза. — Ой, прости! — хочется влепить себе затрещину. — Василин, я не хотела задеть тебя. У тебя другая ситуация. Ты не замужем, не в отношениях и тебе двадцать шесть. А ему сколько — двадцать два? Ну нашла из-за чего стыдиться! Сколько бы я язык свой ядовитый не кусала, было поздно. Боль подруге уже причинила. Наверное, Господь скор на наказания за сплетни. Знаю же, как Вася относится к тому, что происходит в её жизни, и вот дёрнуло меня ляпнуть… — Да не парься, Кариш, — тепло улыбается она. — Как тут не поверни, я вляпалась. Ой, смотри, у тебя живот шевелится! Наконец-то я вживую увидела! И действительно, кажется, малыши проснулись. До этого тихо сидели, как мышки. Вообще двойняшки пинаются уже ого-го. Иногда мне кажется, что они отрабатывают какие-то сложные восточные техники рукопашного боя, а мои печень и желудок служат для них боксёрскими грушами. Особенно после того, как поем сладкого. Но Богдан мне даже завидует. Особенно первое время вздыхал, когда я замирала и говорила, что вот, малыши шевелятся, а он всё держал руку на моём животе и не ощущал. Но сколько же было радости, когда всё же поймал первый пинок! — Хоба, папку пяткой! — засмеялся тогда он. — Привет, сынок! — А почему ты решил, что пяткой и что это сынок? — поинтересовалась я. — Просто уверен и всё. А реакцию Богдана на звук сердцебиения детей я, наверное, никогда не забуду. Он был в офисе, когда мне позвонили из клиники и попросили приехать на КТГ* на пару часов раньше — какой-то там у них сдвиг в расписании получился. Я собралась, вызвала такси и поехала. Зная, что у Богдана как раз должно идти совещание, написала ему сообщение. Ох и дулся он потом. Оказалось, совещание уже прошло и он собирался домой скоро. Сказал, приехал бы раньше, если бы позвонила. Бурчал на меня по телефону. А я поставила его на громкую и сказала: — Слышишь стук? Это бьётся сердце твоего ребенка. Только какого — не знаю точно. И он от этого тук-тук-тук-тук будто оторопел. — А второго? — только и спросил. — А второго уже минут двадцать поймать не могут — прячется. Так Медведь попросил оставить его на громкой, чтобы тоже слушать. — Уф, — вздрагиваю. Сейчас вот было сбоку особенно сильно. — Боевые вы мои. Вижу, как Вася хлопает заворожённо глазами, глядя на мой живот. — Хочешь потрогать? — предлагаю, усмехнувшись. — А можно? — Давай. Только потом не жалуйся, — смеюсь. — Вот тут. Вася с замиранием осторожно-осторожно, будто мой живот это нечто волшебное, прикладывает ладонь, и тут, словно прямо по заказу, получает тычок. — Ух ты! — взвизгивает и тут же закрывает себе рот ладонью. — Это мальчик или девочка? — Не знаю, они же со мной не разговаривают, — снова не могу удержаться от смеха. — Но скорее всего доча, она с той стороны сидит. Вася пробует с другой стороны, но от сына получает более галантное поглаживание.