Но сначала надо найти Карину. Я возвращаюсь за курткой, а потом выхожу в парк, где она собиралась погулять. Долго искать её не приходится. Карина сидит у пруда на лавочке с како й-то девушкой и мило болтает. Не похоже, что они познакомились только что, так тепло общаются только близкие друзья. Наверное, Белочка встретила какую-то свою подругу. Москва хоть и большая, но мир, как говорится, тесен. Я решаю не мешать им, пусть пообщаются. Притормаживаю у дуба чуть дальше, приваливаюсь к нему спиной и наблюдаю. Приятно видеть, как она улыбается. Понимаю, что мне ей придётся всё рассказать. Знаю, что это причинит Карине боль. Но что делать? Как я должен поступить? Скрывать не буду, это неправильно и нечестно. И потом может сильно аукнуться. Да и смысл? Не для того мы вместе, чтобы обманывать друг друга. Вон у Макарыча уже есть горький опыт. Минут через десять Карина замечает меня. Прощается с подругой, встаёт с лавочки и идёт навстречу. Мы останавливаемся напротив друг друга, и всё чего мне хочется — обнять её. Прижать к себе, вдохнуть запах волос. Хочется защитить её от любых невзгод, но надо сказать правду. И от этого больно. И всё же первым делом я её обнимаю. Белочка приникает ко мне и глубоко вздыхает. Зарывается носом в рубашку и тихо сопит целую минуту. — Поговорили? — спрашивает, отстранившись, и смотрит в глаза. — Угу, — киваю, а у самого язык к нёбу примерзает. — Ребёнок твой. Не спрашивает — утверждает. Понимает, девочка моя. Сама говорит, облегчая мне задачу. — Не знаю, Карина. Но это вероятно. Ирина говорит, что срок — шестнадцать недель. Где-то так и было до моего отъезда в командировку, после которой я и поймал её на измене. Это может затянуть развод, но ничего по факту не меняет для нас. Карина молчит, пока мы медленно идём по парку под фонарями. Смотрит под ноги и пару раз тяжело вздыхает. — Меняет, Богдан, — она останавливается и поднимает на меня глаза. — Потому что это ребёнок. Твой. И он так же имеет права быть любимым, как и наши дети. Имеет право на отца. — Я не отказываюсь от него, Белочка. Но я отказываюсь от его матери. Я хочу жить с тобой. Жениться на тебе. Я люблю тебя, Карина. В её взгляде целый мир. Огромный, щедрый, тёплый. За душу берёт от того, как она смотрит на меня сейчас, распахнув свои фантастические глаза. А потом целует. Тянется на цыпочках вверх, чтобы прикоснуться губами. И я её целую, конечно. Понимаю, что у нас будут сложности, но я всё равно сейчас счастлив. Потому что у меня есть она — моя Белочка. Потом мы едем домой. Карина по большей части молчит. Я её стараюсь сильно не трогать, потому что понимаю, какой она сегодня испытала стресс. Только прижимаю к себе под одеялом крепко-крепко и зарываюсь носом в волосы, прежде чем уснуть. А просыпаюсь, как в том дерьмовом фильме, я один. И нет моей Белочки на в душе, ни на кухне. Зато есть записка на столе возле микроволновки. “Богдан, мой любимый Медведь. Большой, тёплый, нежный, прекрасный человек, которого подарила мне судьба. Прости меня, что уехала тихо, по-другому бы не смогла. Не смогла, а должна была. Ирина — твоя законная жена, и она носит под сердцем твоего законного ребёнка. Этот малыш ничего не знает о ваших неурядицах, он просто идёт в этот мир, чтобы быть любимым. Я не разлучница, я не могу и не хочу уводить из семьи отца, я себе такое простить не смогу. Если захочешь видеться с горошинками — я не против, но ты не обязан, знай это. Твоя Карина”. Я сминаю письмо и вздыхаю. Интересно, как быстро растворяется эта пуля в голове у женщин после родов? Ну ничего, подожду. “Уехала” она. Смотри, блин, беглянка. Быстро натягиваю шмотки, хватаю ключи от машины и еду в аэропорт. 31 Я сижу у окошка в кафе аэропорта и пью свой чай. Наблюдаю, как подавленный кусочек лимона кружится в центре чашки после того, как я перемешала сахар. Его затягивает в водоворот, но он сражается. От куска “Наполеона” на тарелке остались уже лишь одни крошки, и те я старательно собираю ложечкой. Но дело совсем не в голоде, просто мне нужно себя чем-то занять в ожидании. Решение уехать далось мне нелегко. Всю ночь не спалось. Думала-думала-думала… Богдан — человек чести, тут у меня сомнений нет. Он сказал своё слово. Но… тогда он не знал, что Ирина тоже беременна. Вдруг ему при новых вводных нужно время подумать. Я просто обязана дать ему это время. Хотя бы предложить. Тогда, если он всё же выберет меня, мне будет намного спокойнее, и мерзкий червяк сомнений точить перестанет. Я снова смотрю на дверь и снова себя одёргиваю. Маленькая девочка внутри меня, которая очень быстро привыкла к заботе и крепкому мужскому плечу, очень надеется, что Богдан придёт. А если нет… Значит, я верно поступила, дав ему возможность ещё раз подумать и сделать выбор. Низ живота снова характерно щекочет. Пятый раз за полтора часа в туалет по малой нужде надо. С сожалением посмотрев ещё раз на свою пустую тарелку, я отношу её и чашку на стойку, беру ручку чемодана и качу его за собой к выходу. Тороплюсь по зову организма. До самолёта ещё час. Я усаживаюсь в зале ожидания, умащиваюсь в кресле, подложив под поясницу свёрнутый шарф, и вытягиваю ноги. Поглаживаю живот под курткой ладонью нежно. Всё будет хорошо, мои маленькие. Так или иначе. Всё будет хорошо. Достаю смартфон и просто листаю ленту соцсети. Не хочу сейчас думать, не хочу чувствовать. Мне ночи на это хватило. И когда Медведю записку писала, тоже слёз наглоталась в тишине на кухне. Я потом лучше поплачу. В ленте мало что интересного. В аккаунте Кати так и висит время последнего посещения тогда, когда она сбежала. А так бы хотелось поговорить с подругой, просто поделиться наболевшим. Когда я поднимаю глаза, чтобы сверить по табло время посадки, мой взгляд внезапно за что-то цепляется. В первые секунды я даже не сразу понимаю, за что именно. Мужчина. Он сидит в ряде кресел, расположенных напротив через проход. Достаточно далеко, чтобы я, увлеченная соцсетью, не заметила, когда именно он там сел. Сидит, скрестив на животе руки и вытянув перекрещенные ноги и пристально смотрит. Наблюдает. Пялится, я бы даже сказала. Моему мозгу даже требуется несколько секунд, чтобы понять, что это… Богдан. — О Боже, не-ет, — я закрываю лицо ладонями и кажется, будто вот-вот расплачусь. — Что же ты наделал. Он без бороды. Мой бородатый медведь без бороды. И у меня внутри разверзается какое-то чудовищное сожаление по этому поводу. Прямо таки ощущение невосполнимой потери. Матушка-природа, ну спасибо тебе за адекватность во время беременности. Эмоции спутываются в такой непонятный разноцветный клубок, что распутать их не представляется возможным. Проще просто выплакать. Да и само оно как-то выходит. Эти жгучие ручейки просто берут и сами текут по щекам. Медведь встаёт и совершенно спокойно подходит ко мне, засунув руки в карманы. — Набегалась, мисс гордый варяг? — скептически поднимает одну бровь. — Поехали домой уже. — Не поеду, — отвечаю сердито. Богдан напрягается. Сводит брови на переносице. — Карина, я… — Не поеду. Я тебя не знаю. Мой мужик был бородатый, а ты… нет, — складываю руки на груди. Медведь хмыкает и усмехается с облегчением. Присаживается на кресло рядом. Даже подмигивает во все глаза наблюдающей за нами женщине лет шестидесяти, которая сидит в нескольких сиденьях от меня. — В машине, пока в пробке стоял, сбрил. — В наказание мне? — Ну да. — Жестокий ты… Богдан вздыхает и обнимает меня за плечи, притягивает к себе и целует в макушку. По-родному так. Аж в груди спирает от чувств. Я выдыхаю с таким облегчением, будто камень с души сняли. Даже стыдно становится за свой побег. — Я спешил, неудачно подкурил, она и прижарилась. Психанул и сбрил прямо в машине, пока в пробке торчал, благо машинка всегда автомобильная валяется в бардачке.