— Да, конечно. Это передавали в выпуске новостей. И потом, полиция штата связывалась со мной на предмет того, не пытался ли он искать встречи со мной. Они опрашивали всех, кто переписывался с Уорреном. Уоррен. Выходит, они называли друг друга по имени. Риццоли открыла большой почтовый конверт, который принесла с собой, достала оттуда застегнутый на молнию пластиковый мешок с тремя поляроидными снимками и протянула его О'Доннелл. — Вы посылали эти фотографии мистеру Хойту? О'Доннелл едва взглянула на снимки. — Нет. А почему вы спрашиваете? — Вы ведь их даже не разглядели. — В этом нет необходимости. Я никогда не посылала мистеру Хойту никаких фотографий. — Они были обнаружены в его камере. В конверте с вашим обратным адресом. — Должно быть, он использовал мой конверт для хранения фотографий. — Она вернула снимки Риццоли. — А что именно посылали ему вы? — Письма, документы, которые он должен был подписать и вернуть. — Что за документы? — Его школьная характеристика, выписка из педиатрической истории болезни. Мне важна любая информация, которая помогла бы осмыслить его личность. — И сколько раз вы ему писали? — Кажется, четыре-пять раз. — И он ответил? — Да. Я подшила его письма в дело. Можете взять копии. — Он не пытался связаться с вами после побега? — Неужели вы всерьез полагаете, что я бы призналась в этом властям? — Не знаю, доктор О'Доннелл. Я не знаю характера ваших отношений с мистером Хойтом. — Это была переписка. Никаких отношений не было. — И все-таки вы писали ему. Четыре или пять раз. — Я еще и ездила к нему. Интервью записано на видеопленку, можете взглянуть. — Почему вы решили взять у него интервью? — Ему есть что рассказать. У него есть чему поучиться всем нам. — Например, тому, как кромсать женские тела? — Слова сорвались с губ, прежде чем Риццоли успела подумать. Ее горечь устала биться о броню равнодушия этой женщины. Даже не дрогнув, О'Доннелл ответила: — Как служитель закона вы видите лишь конечный результат: жестокость, насилие — ужасные преступления, которые являются естественным результатом пережитых этими людьми страданий. — А что видите вы? — То, что этому предшествовало. Историю их жизни. — Сейчас вы станете убеждать меня в том, что во всем виновато тяжелое детство. — А что вы знаете о детстве Уоррена? Риццоли почувствовала, как у нее поднялось кровяное давление. У нее не было ни малейшего желания копаться в истоках навязчивых идей Хойта. — Его жертвам было наплевать на его детство. Так же, как и мне. — Но вы о нем знаете? — Насколько мне известно, оно было абсолютно нормальным. Во всяком случае гораздо лучше, чем у многих других мужчин, которые не вспарывают женщинам животы. — Нормальным. — Казалось, О'Доннелл находила это слово забавным. Она перевела взгляд на Дина, причем впервые за все время разговора. — Агент Дин, почему бы вам не поделиться с нами своим определением «нормального»? В глазах обоих промелькнула враждебная искорка — эхо давних споров, так до конца и не разрешенных. Но, какие бы эмоции Дин сейчас ни испытывал, это ничуть не отразилось на его интонации. Совершенно спокойно он ответил: — Детектив Риццоли задает вопросы. Я советую вам отвечать на них, доктор. Риццоли удивило, что до сих пор он не взял бразды правления в свои руки. Дин всегда казался ей человеком, привыкшим контролировать любую ситуацию, а сегодня он явно уступил ей ведущую роль, а сам предпочел остаться наблюдателем. Она позволила эмоциям внести некоторую сумятицу в разговор. Теперь пришло время продемонстрировать свою силу, а для этого нужно было взять себя в руки, действовать четко и методично. — Когда вы начали переписываться? — продолжила она. О'Доннелл ответила, причем весьма деловито: — Примерно три месяца назад. — А почему вы решили написать ему? — Минуточку. — О'Доннелл усмехнулась. — У вас неверная информация. Не я была инициатором переписки. — Вы хотите сказать, что это был Хойт? — Да. Он первым написал мне. Сообщил, что много слышал о моих работах в области психологии насилия. Он знал, что я неоднократно выступала в суде в качестве свидетеля защиты. — Он хотел нанять вас? — Нет. Он знал, что его приговор не может быть изменен. Во всяком случае в обозримом будущем. Но он думал, что меня может заинтересовать его случай. Так оно и вышло. — Почему? — Вы хотите знать, почему он меня заинтересовал? — Почему вы решили тратить время на переписку с таким, как Хойт? — Он как раз тот человек, о котором мне интересно узнать как можно больше. — Его обследовали десятки психиатров. У него нет никаких отклонений. Он абсолютно нормальный, если не считать того, что ему нравится убивать женщин. Связывать их, а потом вспарывать животы. Он заводится от того, что играет в хирурга. Правда, режет он своих жертв без наркоза. Чтобы они знали и видели, что он с ними делает. — И вы называете его нормальным… — Его нельзя назвать сумасшедшим. Он прекрасно сознавал, что делал, и ему это нравилось. — Так вы полагаете, что он просто родился злодеем? — Так бы я и выразилась, — сказала Риццоли. О'Доннелл устремила на нее взгляд, который, казалось, проникал прямо в душу. Насколько глубоко она видела? Вдруг профессиональные навыки позволили ей заглянуть сквозь маску полицейского и увидеть скрывающуюся под ней искалеченную душу? О'Доннелл вдруг резко поднялась. — Почему бы вам не пройти в мой кабинет? — предложила она. — Вам нужно кое-что увидеть. Риццоли и Дин последовали за ней по коридору; их шаги мягко утопали в винно-красной ковровой дорожке. Комната, в которую она их привела, резко контрастировала с богато декорированной гостиной. Офис О'Доннелл был сугубо деловым: белые стены, книжные полки со специализированной литературой, типовые металлические шкафы с картотекой. Риццоли подумала, что, входя в кабинет, сразу настраиваешься на рабочий лад. И казалось, для О'Доннелл это именно так и было. С мрачной решимостью во взгляде она подошла к своему столу, схватила лежавший на нем конверт с рентгеновскими снимками и поднесла его к проектору, смонтированному на стене. Вставив снимок, она включила аппарат. Вспыхнул экран, и на нем появились контуры человеческого черепа. — Фронтальный вид, — пояснила О'Доннелл. — Рабочий-строитель, белый мужчина, двадцать восемь лет. Он был законопослушным гражданином, внимательным и добрым мужем, любящим отцом своей шестилетней дочери. Потом на стройке получил черепно-мозговую травму. — Она посмотрела на своих гостей. — Агент Дин, вероятно, уже видит ее. А вы, детектив? Риццоли подошла ближе к экрану. Ей не часто доводилось изучать рентгеновские снимки, и она по привычке видела лишь общую картину: свод черепа, полые отверстия глазниц, частокол зубов. — Я поставлю боковой вид, — сказала О'Доннелл и вставила в аппарат второй снимок. — Теперь видите? Второй снимок показывал череп в профиль. Риццоли увидела тончайшую паутину трещин, покрывавшую лобную часть черепа. Она ткнула в нее пальцем. О'Доннелл кивнула.