— Ага. Вся школа потом уже узнала, когда она свалила в универ. Одиннадцатиклассница. Мне и фамилию называли, — наморщила лоб Алина. — Чулкова или Чулакова, Чулкина или хрен знает. Что-то такое. Турка споткнулся. Ладони вспотели, мысли зашевелились, оживленно озираясь по сторонам. Чулкова, Чулакова, Чулкина. Наверное, в школе ее называли… Чулком. Пеппи-длинный-чулок? Бывают ли такие совпадения? Нет, нет. Он уже делал так раньше — бросался в омут захватившей идеи с головой. Вот как с Тузовым. Чепуха. Но проверить надо, раз уж милиция не шевелится. Только как? — Чулкина, говоришь. — Да. Наверное. — Узнать бы, где живет историк, — пробормотал Турка. Хотя он не представлял, как будет обыскивать дом преподавателя. Да если он и похитил Конову, то давно уже убил и закопал, или разрезал на части, измельчил труп и «утилизировал». Но… надо выяснить. Только как узнать, как туда попасть? Прошло столько времени, а улики только косвенные, ничего серьезного. Наверное, не зря сыщики отпустили историка. Милиция ведь тоже обыскивала его жилье. — У него есть квартира, он там живет. Конкретный адрес я не знаю. А еще он куда-то ездит… За город. Он и раньше рассказывал. Шмотки у него какие-то грязные валялись на заднем сидении, я еще тогда заметила, когда типа «бросилась» под машину. Он меня подвез еще тогда. — Шмотки… За город? — нахмурился Турка. — Как ты узнала? — Да не перебивай ты, слушать не умеешь. Мы с родителями его однажды встретили в районе Синявской. У нас там бабушка живет. — Как встретили? — Колесо у него спустило. Историк еще нервничал жутко, а мой папа помог ему сменить запаску. Он прям так кипятился, как будто опаздывал куда-то. Это перед Восьмым марта случилось, ездили к бабушке гостить. — И вы ему помогли, а потом? — Потом — что? Ничего. — Ну ты говоришь — у него там дом… — А что еще, если он туда поехал? Может, что-то на даче нужно было забрать или сделать. С ним отец разговаривал, а историк запинался, и невпопад отвечал. Мой батя еще говорит: «И такие перцы у вас предметы ведут? Блеет что-то, его и не слышно в классе, наверное». — Он сказал, что ехал с дачи или откуда ты это взяла? — Да чего ты орешь-то? — возмутилась девчонка. — Да, говорил. Вроде упомянул, что собирается выставлять на продажу или что-то такое. Чо ты прицепился к этой даче-то? — Ничо, — ответил Турка. — Просто есть разница — может, от друзей ехал. — Нет, про друзей он точно не упоминал. Сказал, сигнализацию проверял. — Ладно… Ты мне телефон тоже свой дай. На всякий случай. Видя, что Воскобойникова медлит, он усмехнулся: — Да я не буду тебе по ночам шептать трубку. На всякий случай. Алина продиктовала ему цифры, Турка забил их в свой мобильник. Попрощавшись, ребята разошлись на перекрестке. Турка помедлил, а потом бросился назад, к школе, надеясь, что еще не поздно. Вернулся обратно он быстро. Согнулся, с тяжелой одышкой упираясь ладонями в колени. Однако с удовлетворением увидел и «Опель», и «Пежо» Марии Владимировны. Турка походил взад вперед, думая, что если первым выйдет историк… но нет, у него урок должен быть еще один. А может и нет. Конечно, рациональная часть разума подсказывала, что он лишь цепляется за соломинку. Ничего ведь нет конкретного. Зачем он вообще сюда так спешил? Мария Владимировна повертит пальцем у виска. Почему у него нет знакомых на колесах… Лавочки сырые, не присядешь. Школьный двор пустой, большая часть учащихся разошлась по домам. Вот какие-то мелкие выпорхнули, вот вышел сутулый мужик, наверное, чей-то папаша. Вот запоздалая старшеклассница… нет, это она. В горле моментально пересохло, но Турка поспешил наперерез. Мария Владимировна шла и улыбаясь, читала что-то в телефоне. Потом подняла глаза, на лице мелькнуло недоумение, а потом она улыбнулась: — Давыдов! Ты меня специально ждал, что ли? — Конечно, — улыбнулся Турка в ответ. — Мне надо вам кое-что рассказать. Только вы не перебивайте. Даже если бредом покажется. Глава 23. ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА Надо отдать должное Марии Владимировне: она умела слушать. Конечно, не без восклицаний, но все-таки куда как более внимательно, чем тот же Стриженный и Селедка. Без подколок, ухмылок, без недоверия. Беспристрастный слушатель, но эмоциональный. Пару раз она грязно выругалась, потом извинилась, но уже через минуту снова выдавала маты. Они отъехали от школы, чтоб не «светиться», но машину Андрея Викторовича пропустить не должны были. За разговором Турка не забывал поглядывать по сторонам. Мария Владимировна открыла окно, закурила. Предложила и Турке сигарету, а потом опять извинилась, мол, совсем с головой беда. Втянула дым разок и потом сразу хотела выкинуть тонкую «раковую палочку», но Турка ее остановил: — Курите, Мария Владимировна. Сейчас-то уже какая разница? — Действительно. Так… Так… Но милиция же его проверяла? — Мне нужно убедиться самому. Хотя, если вы откажетесь, я пойму. Оно вам надо? Да, я могу ошибаться. Но если это правда… Тогда то, что произошло и случится с Леной дальше, останется на нашей совести. Вы просто уедете, потом прочтете в новостях. А может, и не прочтете, ибо ничего не найдут. Вместе с сизыми завитками дыма в салоне повисла пауза. Мария Владимировна смотрела сквозь дым на серую улицу, чуть прищурив глаза. Она успела рассказать о житье-бытье, но по ее тону Турка догадался, что все не так уж здорово. Само собой, он ничего не стал уточнять. Так же, ничего не спрашивал о возобновлении учительской карьеры. Вроде как Мария Владимировна говорила раньше, что разочаровалась, а теперь вот снова в школу собралась возвращаться. Женщин не поймешь. Тихо болтало радио: новости политики, пару слов о Пугачовой и Галкине, спорт — результаты второго тура РФПЛ, погода — настоящую весну еще придется подождать. Уж что-то, а ждать за последнее время Турка научился. — Если это правда… То что мы сделаем? — Ваше дело отвезти меня. Дальше разберусь. — Так не пойдет, — усмехнулась она. — Допустим, он маньяк, как ты предполагаешь. Удерживает девочку. Допустим. И что ты, постучишь к нему, попросишься войти и… что дальше? Если милиция не разобралась… — Они во всем разбираются спустя рукава, — перебил Турка. — Вы извините, конечно. — Я не об этом, — покачала она головой, выдыхая новую порцию дыма. — Все это… Неправильно. По-детски, — щека ее дернулась. — Как по сценарию, знаешь. Как будто это кому-то нужно. Да и вообще, ну постучишь ты, он все поймет и по башке тебе даст чем-нибудь, например. — Ну, тогда уже дело будет за вами, — хмыкнул Турка. Подобные мысли приходили к нему раньше. Да разве вся жизнь не идет по сценарию безумца, который только и успевает строчить карандашом в блокноте, выдавая новые события и подробности? И зовут этого безумца Богом. — Помните, вы тогда… Ну, репетировали. — Помню, — резко отозвалась Мария Владимировна, и Турка поджал губы, собираясь с духом: — Ну и вот… Я тогда пришел, но меня как будто тоже дернул кто. Я потом вспоминал и… Никаких ведь не было предпосылок. Другой бы дома сидел и… — Давай не будем. Противно. — Но все-таки… — Даже если я соглашусь, нам нужно продумать действия, разговор, если таковой состоится. Не можем ведь мычать как дебилы. И на всякий случай надо позаботиться о безопасности. Хоть минимальные средства самообороны должны быть? У меня только перцовый баллончик есть, и все. Ладно, еще вот железяку с собой вожу, типа монтировки. Но… — она нервно улыбнулась, — мне кажется, что я не смогу ей кого-нибудь огреть. Турка вспомнил обжшника Чапая, стрельбище, бордовую кровь, хлынувшую на мерзлую землю. — Скорее всего, обдумывать детали мы будем на ходу, — пробормотал Турка. — Если вы согласитесь. Мария Владимировна перевела взгляд и тут же вцепилась наманикюренными пальцами в руль. Кварталом ниже медленно проплыл «Опель» Андрея Викторовича. — Е-ее-ееее! — хрипло завела солистка группы «Roxette» из колонок. Турка вздрогнул и явственно увидел лицо Коновой, и как она выдыхает дым сквозь ноздри, и как улыбается с хитрым прищуром, скрываясь за сизыми клубами. * * * С каждым разом мучитель действовал все более зверски и беспардонно, и она нутром понимала, к чему все идет. Один раз он принес шампанское, предложил бокал, она тут же разбила его и попыталась ранить урода «розочкой». Он лишь смеялся, уворачиваясь от ее вялых атак. Следом он задал ей взбучку, потом влил в нее шипучую кисло-сладкую жидкость насильно, приговаривая, что такое не грех и отпраздновать. Она понимала, что уже наполовину стала животным. Податливой тупой скотиной, неспособной на сопротивление. Он ее сломал. Без него она уже давно сдохла бы, а особенно сильно девушка ощущала зависимость, когда монстр долго не появлялся, и у нее заканчивалась вода и еда. Иногда она часами разговаривала со второй пленницей, а та отвечала односложно, либо хмыкала, или же вообще молчала. Никогда не показываясь на свет, она будто плела тени, шевелясь в углу. Узница отощала так, что грудь почти исчезла, как бедра и попа, а ребра выпирали сквозь кожу так, что на них можно было играть, как на ксилофоне.