— Это называется давление общественности, — сказал Сергей Львович, растирая виски пальцами. Обычно невозмутимый и отстраненный, сейчас он выглядел измочаленным и уставшим, как будто потерял способность противостоять обычным сложностям управленца, перестал их отталкивать и наоборот — проглотил. И сразу постарел лет на десять. Андрей Викторович тоже не сказать, что выглядел огурцом. Мешки под глазами, небритость, щеки помятые. — Даже несмотря на то, что осталось всего ничего до конца учебного года, вам придется написать заявление по собственному желанию. Эта шумиха… И среди родителей слухи пошли. Все из-за вызовов, допросов. Рад бы вас оставить, да не могу. Историк спокойно изучал директора, потом протер глаза двумя пальцами. — Я понимаю. Думаю, найдете замену. Тут резко зазвонил телефон. Директор глянул на него так, как будто понятия не имел, что это такое. Потом моргнул и снял трубку. Лицо его совсем немного просветлело: — Да-да, конечно! Помним, ждем. И все-таки, я попытаюсь сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться, — он неестественно широко улыбался, потом улыбка потухла. — Но все-таки, я изложу вам обстановку, и быть может, вы перемените решение. У нас тут столько всего случилось, милочка. А-а… Наслышаны? Прекрасно. Ладненько, ждем вас сегодня. Сергей Львович положил трубку и глянул на преподавателя, а тот пожал плечами. Что-то неясное было в жесте, только директор слишком уж утомился, чтоб обратить внимание на такую мелочь. Прямо за глазом просыпалась уже привычная пульсирующая боль. Иногда он засыпал пораньше, надеясь от нее избавиться, но и проснувшись поутру, все равно ощущал ее. Думал, что если не пройдет до лета, надо обязательно показаться врачу, а то вдруг опухоль. — Ваша предшественница, так сказать. Документы не забрала, когда увольнялась, да и рекомендация ей потребовалась. Отдохнула девушка, и собирается в следующем году возобновить карьеру, как она объяснила. Сегодня подъехать хочет, может, пересечетесь с ней, обменяетесь опытом. — Может быть. — У вас царапина на шее, — сказал вдруг директор. Преподаватель вздрогнул и провел по шее ладонью, будто бы смахнуть хотел тонкую линию подсохшей корочки. Потом смущенно улыбнулся и сказал: — На даче ветку пилил, яблоня исцарапала. — А вы дачник? — удивленно спросил директор. — Никогда бы не подумал. Да и разве сейчас наступило время, чтоб подпиливать? Погода не весенняя совсем, несмотря на календарь. — Нет, у меня ветка желоб весь погнула, водосток. Осенью поленился заняться, так вот сейчас вроде как… развеялся. Приехал, что-то поделал — на душе стало легче. Больше некому за участком следить. На лбу историка выступил пот. Сергей Львович встал из-за стола и открыл окно в режим проветривания. — Ладно… Доработайте уже сегодня, чего, зря ездили… Попрощайтесь с ребятами и коллективом, если есть желание. Очень жаль, что все так сложилось. Но, думаю, вы не особо расстроились из-за увольнения. — Да нет, — ответил Андрей Викторович, смахивая капли пота и вытирая ладонь о джинсы. — Работа она и есть работа. Если не приносит удовольствия, то хотя бы деньги дает. Ну, ничего страшного, будем думать, как жить дальше, — он улыбнулся и встал. — Ну, всего доброго, спасибо за… отношение. Ваше доверие много для меня значило. Директор кивнул, они обменялись рукопожатиями, и опять какие-то смутные догадки промелькнули в голове Сергея Львовича, когда он увидел царапину поближе. Догадки такого рода, что преподаватель кривит душой — какая там дача! Ну, он взрослый человек, и если и отдыхал с какой-нибудь горячей дамочкой и она распустила коготки в порыве страсти, то чего тут такого? Эх, теперь опять искать кого-то, ломать голову, а боль и без того все сильнее пульсирует. Когда дверь за историком закрылась, Сергей Львович опустился в мягкое кожаное кресло и пробормотал: — Самому уволиться, что ли… * * * Единственный из учителей, кто не начинал урок с лекции, на отвлеченные темы, или с обсуждения случившегося, была Дина Алексеевна. А кто же еще? Она продолжала рассказывать про дроби, уравнения и многочлены (а Вол иногда по-прежнему выкрикивал «члены!»). Она так же воняла своим старушечьим запахом, так же ходила в брюках с пятнами мела, так же потряхивала рыжевато-седыми волосами и так же тянула скрипучим голосом: — Вы выпускноо-ой клаа-ас… На носу ГИ-ИИ-АА-АА, и ничто не должно отвлекать вас от подготовки. Вам получать аттестаты, поступать учиться дальше. От этого зависит ваше будущее. Вол! Сядь уже ровно хотя бы на минуточку, а? — А вы слышали, что произошло, Дина Алексеевна? — спросил Вол. — Послушай, что бы не произошло, оно должно оставаться там! — она махнула морщинистой рукой на окно. — За пределами школы можете обсуждать что угодно, и на переменках можете обсуждать. Но на уроках будьте добры, занимайтесь делом. Особенно на алгебре. Я понятно объяснила? Вол покачал головой, ухмыляясь. Плотников и Андраник, в отсутствии Шули притихли, а если что-то и исполняли, то по большей части безобидное. Но Турка знал, что так будет недолго — неделя пройдет, другая и все вернется на круги своя. Их мыслительные процессы были в чем-то схожи с процессами Дины Алексеевны. Но настоящий фурор произвел другой человек, всем хорошо знакомый. Сначала возле школы появилась красное «Пежо», потом из него вынырнула девушка на каблуках, с черными волосами, собранными в объемный хвост. Скромная одежда — джинсы, курточка, легкий макияж. От нее веяло чем-то эдаким, и когда она миновала вахтерский пост с грозной бабой Лелей и появилась в коридорах, многие пацаны (да и девчонки тоже) таращили на нее глаза. Турка столкнулся с ней, когда выходил из туалета. Мария Владимировна улыбнулась и кивнула ему, помахала рукой. Он почему-то подумал, что она его забыла — таким отстраненным выглядел жест. — Привет, Артур Давыдов! — Мария Владимировна! Вы возвращаетесь? — вырвалось у него. — Нет, — улыбнулась она. — Точнее, не к вам. Хотя зовут, — глаза у нее сияли, а у Турки в голове взметнулись сухими листьями воспоминания полугодовалой давности. Дураком надо быть, чтоб вернуться сюда после всего. — Я так, кое-что забыла… Бумажные вопросы. Они отошли к окну. Мимо текли ученики, а Турка разглядывал лицо бывшей учительницы истории — свежее, девичье, так непохожее на бродящие по школе лица. Не размалеванное, как у большинства старшеклассниц — только губы подкрашены, да брови аккуратно подведены. — Вспоминаем вас, — сказал Турка, не зная, что еще добавить. — Молодцы, — засмеялась она, но лицо ее тут же посерьезнело: — Хотя тут и без того много чего происходит, судя по новостям и газетам. Тут затрещал звонок. — Ладно, может, потом еще поговорим, — подмигнула Мария Владимировна, а Турка поспешил на урок, думая, что нет, скорее всего, они больше не пересекутся никогда. Воскобойникова какое-то время не ходила в школу. А когда появилась, между ней и другими девчонками выросла стена отчуждения. Впрочем, может быть сама Алина ее и выстроила. Однако в ее взгляде сквозило отчаянное желание выговориться хоть кому-нибудь. Турка специально подгадал момент так, чтоб уйти после уроков вместе с ней. Когда они вышли, перед школой как и утром, стояла машина историка. На крыле красовались нацарапанные аршинные буквы: ЛОХ, а капот украшали коричневые подтеки, которые преподаватель так до конца и не оттер. Чуть поодаль ютился «Пежошка» Марии Владимировны. Не говоря ни слова, ребята медленно шли по сырой дороге. — Мария Владимировна вернется, как думаешь? — сказала Воскобойникова. — Зря она что ли, заявилась? Наверное, согласится пару месяцев до конца года вести уроки. — Не знаю. Думаю, что нет. Оно ей надо? Опять терпеть всякую хренотень. Она вроде за документами приехала. Мы с ней встретились в коридоре, поговорили… — Ты с ней прям близок. Ну я не в том смысле! Хотя про нее и тебя всякие слухи ходили. — Ой, не начинай, — поморщился Турка. Само собой, его охватило непонятное волнение, когда он увидел сегодня Марию Владимировну. — Разве не ты их тогда запустила, слухи? — Хазова так и не успела позвонить Вове, — сразу перевела стрелки Алина. — Все собиралась, типа, люблю его, и сама не знаю, надо ли. Типа, запуталась. — Ты тоже запуталась, да? Не боишься сесть за клевету? — Мне плевать. Ты просто не видел, как он на меня смотрел… — Фу, не начинай! Кто в это верит? Воскобойникова опустила взгляд и шмыгнула носом. Турка поймал себя на мысли, что ничего толком про нее не знает. Какая у нее семья? Что ей прививали? — Я такой дурой выглядела со стороны, — по-детски сказала она. — Все так знаешь, случайно вышло. — Плотников говорит, что с историком ты все заранее распланировала. — С какого хрена я перед тобой должна отчитываться? Чего ты со мной таким тоном говоришь, будто я твоя дочь? Ты меня знать не знаешь, так и не лезь. Я вообще, может… а, ладно. Чо с тобой говорить, ты вообще не сечешь. — О чем ты? — Он псих. Я это поняла, поэтому хотела его… расколоть типа, ага. — Пф. Чеши больше, расколоть. Можешь что угодно рассказывать теперь, но… — Ой, да плевать мне теперь тоже, веришь, нет? — Алина шмыгнула носом. — Курить кайф. — У меня нету, — сказал Турка и добавил: — Мне тоже казалось, что он странный. Он помнил первое впечатление об историке, а потом оно потускнело в памяти. Сейчас Турка удивлялся еще и тому, что Воскобойникова говорит об историке отнюдь не в положительном ключе. Как будто… злится? Что он ее прокатил по всем направлениям. И как будто Алина что-то недоговаривает. — Если учесть его поведение, царапины, как будто от ногтей, синяки… — увидев, что лицо у Турки вытянулось, Воскобойникова сказала: — Да, а ты не видел, что ли? Он иногда приходил с синяками. — Видел, — пробормотал Турка. — Мало ли откуда могут появиться синяки. Может, он на тренировки ходит. Не старый же еще. — Да, может быть, — согласилась Алина. — Поэтому, я и молчала, никому не рассказывала. Почти никому. А подозрения не могут быть доказательством. Поэтому я сначала хотела его, ну… приколоться типа, — она замолчала и стала кусать губы. — Потом ты на него запала. Говори как есть. — У меня есть знакомые, которые рассказывали, что он мутил с девчонкой с прошлой своей школки. Из-за этого его и поперли оттуда, — сейчас в тоне Алины явственно проскользнули нотки ревности. — Это я тоже слышал. Так что ты хотела, тоже мутить с ним? — Не совсем, — щеки Алины раскраснелись, она шла глядя под ноги, глаза не поднимала. — Ладно, забудь — какая разница? Теперь уже неважно. — Слушай, говоришь он с девчонкой мутил из другой школы?