Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 8 из 55 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сам устоял, плащ приближался. – Стой, говорю! Драться не смогу, понял я, это все равно отец – или не отец, ну что ж это, как можно о таком думать вообще, пахнуло костром, где мама, почему всё на меня-то? – и крикнул почему-то по-татарски: – Tuqta![12] Смешно. И главное, непонятно, подействовало или нет. Похоже, нет – я, оказывается, на полметра вдвинулся в комнату. Зато горло посадил, как и мечтал. Никто не проснулся, даже Дилька, – я мельком оглянулся. Она живая хоть? Сопит и хмурится. Плащ выбрался из зала. Я упал ладонями на косяки, вцепился в них и силой – честно – вернул себя в дверной проем. Не пущу. Что происходит, а? А? Кажется, я заорал это. Осипшим-то горлом. Кажется, зажмурился. И кажется, сделал что-то еще. И застыл с закрытыми глазами, ожидая, пока пахнёт костерком. И наверное, случится что-то еще. Сердце оглушительными толчками распирало горло и виски. Руки и ноги тряслись. Костром не пахло. Я медленно открыл глаза. В коридоре было пусто. В прихожей было пусто. В зале, кажется, тоже. Я быстро оглянулся. Дилька дрыхла, а я стоял в дверном проходе звездочкой – растопырившись руками и ногами. Правая рука ныла – как после акцентированного удара мимо груши. Я сказал: – Пап. Потом сказал: – Мам. Было тихо, как ранним утром. Нормальным ранним утром. Я еще раз огляделся, подумал и осторожно вышел в коридор, в прихожую, в зал и на кухню. Не было там никого. Сон, что ли? Сплю и на руке лежу, поэтому и ноет. Я медленно вернулся в прихожую и уставился на торчащий из двери нож, размышляя, есть ли смысл щипать себя, чтобы понять, сон ли это. Сморгнул, вытянул руку и потрогал нож. Тот самый, что папа привез из деревни. Тот самый, что я ночью нашел зажатым в дверной петле. Это не сон был, значит. Значит, я в самом деле проснулся непонятно от чего, весь в одеяле, как бутерброд, распутался, решил перейти спать в свою комнату, вышел туда, надел халат и вернулся в холодную прихожую, включил свет и увидел, что внутренняя, деревянная дверь в квартиру распахнута, а наружняя, металлическая, приоткрыта, подумал, может, мама среди ночи мусор выносит, выглянул на лестничную площадку, послушал, окликнул, пожал плечами, испугался и попытался быстро захлопнуть дверь – а не получилось, потому что над верхней петлей торчал мой нож рукояткой вверх, кто-то его в щель воткнул, чтобы дверь не закрывалась, – я его вытащил, не думая положил в карман, прямо лезвием, торопливо запер обе двери и пошел в Дилькину комнату – лег, уперся пятками в дверь, да еще непонятно зачем над головой поставил стул с халатом. И с тем самым ножом в кармане. Тем самым, который я, видимо, выхватил и метнул в плащ. Со всей дури. Оттого рука и болит. Я же его зарезал, подумал я с ужасом. А почему тогда нож в двери торчит? Выдернули из плаща и воткнули в дверь? Или нож сам отскочил и воткнулся рикошетом? Как он мог отскочить от обычного плаща? А как мог обычный плащ меня, как шайбу по льду, откатывать на метр? И где он теперь? Как вообще вся эта дурь возможна? Я сплю. Я сошел с ума. Я умер. Я раскачал нож, выдернул его из двери, ушел в Дилькину комнату, лег на пол, уперевшись пятками в дверь, поворочался, поставил над головой стул, попытался прочитать этикетку с нижней стороны сиденья – совсем рассвело, оказывается, – сжал в кармане рукоятку ножа и уснул. 6 Теперь меня разбудила Дилька. Вернее, не разбудила, а будто протиснулась в мой сон и заставила оттуда выскочить. Хорошо хоть, не с размаху: поубивались бы. Я открыл глаза и сначала не понял, что это, поморгал и сообразил: Дилька села на пол рядом со мной, всунула голову под стул, стоящий над моей подушкой, и внимательно меня рассматривала, дыша свежестью. Мне бы так с утра дышать. Я поморгал, осторожно взял ее за уши, чтобы не моталась, выполз из-под стула, отпустил, сел и сказал: – Ты чего? Дилька тоже выбралась из-под стула. Глаза у нее без очков были небольшими и очень беспокойными. Не потому, что без очков. Она тихо спросила: – Наиль, а папа с мамой где? Я сразу, ударом, вспомнил вечер, ночь и утро, аж качнуло, и быстро огляделся. Было совсем светло – так что школу мы, кажется, проспали. Ну и ладно, подумал я и тут же спохватился: ничего себе «ладно», у меня еще трояк по географии не исправлен, а оценки за четверть завтра выставляют. Да и Дильку жалко, она копец как своей школьной репутацией дорожит. От прогула изрыдается как минимум. Хотя она-то в чем виновата? Ей в школу одной ходить не полагается. Значит, я виноват. Я вскочил, с трудом нашел телефон и посмотрел на часы. Нет, оказывается, еще не опоздали – десять минут восьмого. Чего ж светло так? А облаков с утра нет, вот и светло. Всю неделю побудки получались серыми, так что я только на полпути к школе просыпался. Дильке легче, она ложится аж в девять, как в садике привыкла, по телевизионной команде «Спокойной ночи, малыши». Но и сестра по утрам вызевывала так, что щеки хрустели. Сегодня было иначе. Небо стало чистым и голубым, как в иллюминаторе вышедшего над облаками самолета. По всей комнате были разбросаны блики и слепяще-белые пятна – хм, поверх разбросанных вещей. И капель больше по карнизам не играла – доигрались сосульки, в небо улетели. И воздух с улицы, когда я открыл окно, не вонзился в комнату обычной стылой струей с выхлопным привкусом, а очень свежо, незнобко и быстро заменил собой то, что мы тут за ночь надышали. Все это было радостно и красиво. Я глубоко вдохнул раз и другой. Но радоваться и пыхтеть до вечера возможности не было. В туалет надо было сходить. В школу надо было. И что с родителями, тоже надо было понять. Хочешь не хочешь. Я велел Дильке ждать, осторожно открыл дверь, послушал и вышел в коридор. Дилька спорить не стала, даже не спросила, чего ждать и почему. Молча села на кровати, сложила ладошки на коленях и стала ждать. Вчера это осчастливило бы – сроду она с первого раза никого не слушалась, меня особенно. А сегодня что-то тускло от такого послушания стало – несмотря на солнышко и радость жизни за окном. Дилька сама из комнаты выйти не рискнула, хотя дрыхла всю ночь и моих нелепых приключений – ну, пусть снов, тем более, – не наблюдала. Чуяла, значит, что-то. Я даже хотел спросить, что именно, но было не до того. Я и в туалет решил не идти, пока обстановку не выясню. Авось дотерплю. Я осторожно вышел в зал, завернул на кухню, потоптался и заглянул в спальню. Еще потоптался, дошел до балкона и проверил там. Не было ни папы, ни мамы. На работу ушли пораньше, а нас какого-то черта решили не будить, раздраженно, но и с облегчением понял я. Хотел громко успокоить Дильку, но решил, что две минуты она потерпит, а я уже нет. Помчался к ванной, распахнул дверь – и вот тут еле утерпел. Папа сидел на краю ванны, сгорбившись и уперевшись локтями в колени. Мама сидела на стиральной машине. Оба в халатах. Оба молчали.
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!