– Здравствуйте, дядя Валя, – сказал я любезно. – О, как это – воссоединение семьи! – воскликнул пухлый. Дядя Валя убрал улыбку с лица и попросил: – Молодые люди, пропустите, пожалуйста, я спешу. – О, а чё, вы уже не родственники? – удивился пухлый, а дохлый, покосившись на меня, совсем перегородил проход. Я смотрел не шевелясь, но с таким злорадством, что даже рот, кажется, приоткрыл. Удовольствие оказалось недолгим. – Малой, ты чей, я забыл? – спросил дядя Валя совсем другим тоном. – Дед, да ты сядь, неудобно же… – продолжил было пухлый, но гад продолжил: – Равиля, Коськин, Брынзы? Ага, Брынзы. Ты сейчас фуфлом не играй, а быстро сядь на копчик, пока он есть. А то Брынза с Толиком тебя прямо на сто четвертом встретят и быстро в опуски пропишут, я это обеспечу. Пока он говорил, пухлый худел на глазах, причем худел в сторону противоположной лавки. Дохлый с места вроде не двинулся, но между двумя гопами само собой образовалось пространство, в которое прошли бы полтора дяди Вали, да еще и отдавая честь. Честь дядя Валя отдавать не стал. Он довольно сказал: – Ну вот, – и качнулся вперед. – Он урод, детишек любит и, может, убивает, – быстро сказал я по-татарски и удмуртски. – Кет ul?[37] – туповато спросил пухлый, а дохлый бегло оглянулся на меня, уставился на дядю Валю и сделал шаг, преграждая ему дорогу. Пробормотав: – Убир мед басьтоз[38]. Я вздрогнул, но сообразил, что это устойчивое проклятие типа «черт побери». Пухлый, увязший в моей фразе, и не расслышал. – Ul nişli?[39] – снова спросил он, машинально вставая поближе к дохлому. – Sarıqlarnı segep suyam[40], — объяснил дядя Валя и вытащил из кармана огромный тесак с зазубринами. Пацаны застыли. – Ты чего, дед, – туповато сказал пухлый. Дядя Валя очень быстро провел лезвием вдоль его груди и живота – и куртка распахнулась, показав вязаный свитер под дурацким клетчатым шарфом. Пухлый запоздало дернулся, будто руками заслониться хотел, и снова застыл: дядя Валя поднял тесак к его лицу и сказал: – Тихо. Перевел лезвие к лицу дохлого и повторил: – Тихо, ребятки, так? Так. Брысь. Он опустил нож на уровень пояса и двинулся вперед, не сомневаясь, что препятствий не будет. Их и не было: гопы убрались между лавками. Спасибо, не под лавки. Храбрецы, блин, подумал я, наливаясь чем-то черным и горячим. Вскочил на скамейку и сказал: – Дядь Валь, не торопись. Сгорбленная серая спина замерла. – Меня-то еще не напугал, куда чешешь-то? – сказал я, прикидывая, что, если кидаться слева, можно надеться на нож, он развернется, а вот если перепрыгнуть на тот ряд, оттуда со спинки коленом и сверху локтем, то можно успеть. Дядя Валя повернулся ко мне и сказал, грустно улыбаясь: – Мальчик, ну зря ты это, ей… И быстро спрятал нож в карман, глядя на дальнюю дверь. Не купишь, холодно подумал я, почти уже отталкиваясь. Но от дальней двери сказали: – Э, орел, со скамьи слез быстро. По проходу к нам неторопливо шли два милиционера. Сержанты. Те самые, конечно. Дурная комедия какая-то. Входят все и строго по очереди. И сразу ко мне. Блин, нашли самого опасного. Правильно, что́ им гопы и маньяк. Зато больше никого не ждем. А менты хоть на этот раз вовремя явились. – Товарищ сержант… – начал я, но передний, прыщавый, перебил: – Бичонок, ты не слышишь, что ли? Спрыгнул быстро оттуда. Я торопливо слез на пол и выпалил: – Товарищ сержант, у него нож! И показал на дядю Валю, который как раз пробормотал: – Ну, я пойду, пожалуй, спасибо, товарищи. – На месте стоим! – громко велел сержант. – Всех касается. Ну вот ты куда такой чумазый влез? Тут же общественное место, сюда таким нельзя. Я, стараясь не теряться, повторил: – Товарищ сержант, у этого человека, у него нож. Он маньяк. – Не глухой, слышал, – сказал прыщавый. – Разберемся. Я тебя видел, да? – Он угрожал… – начал я. – Все, хорош, говорю ж – разберемся. Тебе угрожал? – Нет, вот ребятам, – чуть скривившись от слова, сказал я, но не пацанами же их называть. И не молодыми людьми. – Ага, – сказал прыщавый, поигрывая дубинкой. Второй сержант стоял чуть сбоку, ближе к окну, и внимательно изучал дядю Валю. Спросил: – Угрожал он вам? Гопы переглянулись, быстро посмотрели на дядю Валю и принялись бегать глазами от сержанта к сержанту. – Ну? – спросил второй. А прыщавый сказал: – Ну точно, у тебя еще сестра очкастая. Сбежали от меня, а? Помнишь, Эдик? – Помню, – сказал Эдик. – Я спрашиваю, угрожал? Пухлый повел плечом, придерживая распахнутую куртку, а дядя Валя укоризненно сказал: – Ну товарищ сержант, ну что вы беспризорника слушаете, он вам наговорит. – Нож у вас есть? – спросил милиционер Эдик. – Ну какой нож, что вы, ей-богу, – сказал дядя Валя и даже развел руками. – Проверь, – сказал Эдик прыщавому. – Да вы лучше клеветника юного проверьте, у него небось ханки полные карманы, обкурился, вот чушь и несет. Я похолодел и с трудом удержался от того, чтобы не схватить себя за карманы. Решат обыскать, найдут лепестки и корень, придумают, что наркотики, – и фиг отбояришься. Разберутся, конечно, – но сила-то у этой флоры за сутки иссякнет. И получится, все зря. Бить буду, как дичь, но не дамся, решил я, и в голове махом, но разборчиво пробежал мультик, в котором я бил всех, как дичь, по очереди. Я поежился, прижимая руки к бедрам. А Эдик повторил: – Проверь, говорю.