Так. – Нет, – сказал я, не оборачиваясь и надеясь, что пронесет. Щас. – А если подумать? – спросил парень и быстро сел рядом со мной. Второй – напротив, но не придвигаясь к Дильке, которая поспешно досасывала сок. Он был в черной шапке, черной куртке с рыжей меховой опушкой и джинсах, конечно, а сам пухловатый и с обветренными губами, которые все время облизывал. Тот, что рядом со мной, был дохлый и прыщавый, а одет так же, только провонявшая куревом куртка была темно-синей. Он протянул мне ладонь и сказал: – Здоров, земляк. Сердце у меня заколотилось, но я очень постарался этого не показать и вообще не двигаться. Пацаны на боксе предупреждали, чтобы руку не давал и вообще не позволял себя зацепить. Не обездвижат, так докопаются – не так подал, чего так жмешь, самый сильный, что ли, и так далее. Обычно докапываться все-таки без свидетелей предпочитают, а тут прилюдно затеяли – совсем отмороженные, что ли? А, нет, все нормально. – Ты чего такой деловой тут сидишь, руку не даешь? Крутого дал, малой? – спросил дохлый. – Я тебя не знаю, – ответил я. – И чё? Невозбранно борзеть можешь? Я удивился такому словарному запасу при таком заметном акценте и сказал сквозь грохот крови в голове: – Диль, все нормально. Дилька кивнула, не переставая переводить округлившихся глаз с одного гопа на другого. – Нормально, Диль, нормально, – подтвердил дохлый, убрав наконец руку. – Сейчас с твоим абыкой побазарим маленько – и дальше соси чего дадут. – Базар фильтруй, – сказал я и тут же пожалел. Не говорить надо было, а в нос бить, локтем, я удобно сидел. Упустил момент. Может, и хорошо: пухлый лыбился неудобно для меня и слишком близко к Дильке. И потом, чего они руки в карманах курток держат – вдруг там ножи. У меня тоже, конечно, нож есть, но я ж не умею с ним. К тому же от ментов подальше так его заныкал, что вынимать полчаса буду. На помощь позвать? Глупо. Да и кто поможет, кругом вроде бабки одни. И вообще унизительно. Блин, вот попали. Ладно, не отболтаюсь, так отмахаюсь. «Будут обижать – не обижайся», как Михалыч говорит. Если у них ножей нет, конечно. Да и если есть – выбирать не из чего. – Ага, – легко согласился дохлый. – У тебя с фильтром? – В смысле? – не сдержался я, уж больно удивился. – Что тупишь? Курить есть? – Пить пить, – сказал я привычно: «пить» самая хорошая пара и для «курить», и для «есть». Гопы не поняли, зато возмутились. – Что ты лепишь? – спросил дохлый. – В башке ремонт, так поправим по-бырому. – Рискни, – сказал я, собравшись. – Спортсмен типа не любиться какой, – сказал наконец пухлый, который заметил и правильно прочитал мои движения. У него тоже был акцент, но нормальный, татарский. – Ага. Боюсь, блин, сейчас вообще, – подхватил дохлый. – Ты куда едешь, спортсмен? – Вперед. – А конкретней? – Прокурорский типа? – спросил я, уже не пытаясь сообразить, правильно ли я говорю. – Таможенный. Ты, спортсмен, по нашему району едешь, Арскому. Это наша земля. – Поздравляю. – Спасибо, братёк. Платить надо. – За что? – За проезд. – Билет устроит? – спросил я, вытаскивая из кармана мятую бумажку. На самом деле я пытался понять, смогу ли быстро достать нож. Не смогу. Я его даже нащупать толком не сумел. Вернее, сумел, но без уверенности, что это был нож, а не складка свитера и не мое ребро. У меня их много. Пока. Дохлый явно начал падать на псих – ну или играл. А толстый туманно улыбался, не вынимая рук из карманов. – А пошли, спортсмен, побазарим, – предложил дохлый. – А пошли, – сказал я, потому что сколько можно-то. Я таких дохлых на соревнованиях полотенцем во втором раунде накрывал. А пухлый, конечно, потяжелее меня килограмм на семь, а я совсем не панчер, но левый крюк у меня хороший, тяжелый, руку в лапе даже Михалычу отбивает на третий раз. Да и пацаны, когда в пары встаем, просят на коронку пореже выходить. В реальном бою, правда, у меня ни разу этот крюк чисто не проходил. Значит, сейчас пройдет. И с пухлым, и с дохлым, который вполне моего веса, хоть и повыше. И фиг с ними, с ножами и с тянущей болью в левой кисти. – Диль, сиди здесь, я сейчас, – сказал я, собираясь встать. Дохлый подхватил: – Ага, Диль, подожди – а хочешь, Тимурик с тобой посидит? Он хороший, не бойся. – Глянул на меня и торопливо добавил: – Боишься? Хочешь, Тимурик с нами пойдет? Убью, слепо подумал я, подхватываясь, и услышал: – Сережа, Нина, вы опять с кем-то подружились? Голос был незнакомый, спокойный и взрослый. Даже пожилой. Михалыч нас по носу бьет за то, что мы отвлекаемся от противника. Сильно бьет. Поэтому я еще некоторое время не поднимал глаз, стараясь видеть обоих гопов. И решился на это, только убедившись, что оба задрали головы на нового собеседника и незаметно броситься на меня не смогут. В проходе стоял рыхлый дядька в сером плаще и смотрел на меня. Типа я Сережа. Пьяный он, что ли? – Это что за мальчики? Знакомые ваши? Вот ни на минуту вас не оставь, – сказал дядька ласково. Гопы быстро переглянулись, а дядька еще быстрее подмигнул мне. Я глотнул, взял за холодные пальцы Дильку, которая уже вполне приготовилась реветь – долго держалась, молодец, – и сказал: – Да так, дядя Вася, беседуем просто. – А, развлечь моих ребят решили, пока я тут отлучимшись? Спасибо, ребят. Ну все, я пришел. Пацаны переводили взгляд с него на нас. – Вы позволите? – спросил дядька и подобрал полы плаща, будто собирался сесть прямо на пухлого. – Э, – сказал пухлый, отъезжая по сиденью ближе к Дильке, а дохлый спросил, бегая глазами по дядьке, от разбитых сапог до стандартной вязаной шапки: – Дед, твои детки, что ли? – Мальчик, тебя как зовут? – спросил дядька так ласково, что даже мне жутковато стало. Гопам, по ходу, тем более. Пухлый вскочил, оттолкнувшись локтем от спинки сиденья, и шаркнул к проходу. Меня специально задел коленом – если бы рукой, я бы сунул ему в печень, – дохлого и дядьку неловко обтек и встал чуть поодаль, возле озиравшейся уже на нас бабки с корзинами. Дохлый пытался удалиться с понтом – пробормотал: «Мальчика тоже нашел», неторопливо поднялся, отряхнул колени и сказал мне: – Не договорили еще. Я много что хотел ответить, но лишь улыбнулся. Как мог широко. Как папа. Вспомнил, и стало худо. Но сильно страдать было некогда: и Дилька смотрит, и дядька уже сел, аккуратно подобрав полы плаща. Пахло от него даже хуже, чем от гопов. Немытым-нестираным пахло. На месте пухлого я тоже засомневался бы. Но я был на своем месте, и с него по-честному полагалось благодарить. Я украдкой огляделся, обнаружил, что гопов нет ни в вагоне, ни в просматриваемых участках тамбуров – видать, дальше пошли за приключениями, – и вполголоса сказал: – Спасибо. Дядька перестал усердно улыбаться и ответил очень серьезно: