– Ну конечно. Шок. Тяжелая утрата бьет по всему организму. Так что пиши! Это лучшая терапия. – Наверно, на самом деле… возможно, очень самонадеянно так говорить… я это делаю ради других людей. – Ради других разбитых сердец. Ради других понесших тяжелую утрату. Так и надо на это смотреть. Я с тобой свяжусь в начале следующей недели. (3) – Можете назвать это причудой, если угодно. Но я уверен, вы понимаете, как сильна может быть причуда. Иначе я, возможно, не выдержу. – Нюхач принял чрезвычайно серьезный вид. – Ты хочешь сказать, что отказываешься от должности Гила, если, чтобы ее занять, тебе придется переехать в кабинет Гила? – Не отказываюсь. Нет-нет, шеф, я ничего такого не имел в виду. Это замечательная возможность навести порядок в отделе культуры, придать ему связность. Гил, бедняга, мало что понимал в связности. – Я бы на твоем месте не заходил так далеко. Отдел и сейчас в прекрасном состоянии. – О, конечно, конечно. У Гила был подход; я этого не отрицаю. Но кое-что можно улучшить. Значит, вы видите… – Я вижу, Ал, что ты хочешь занять место Гила, но с условием, что тебе не придется занимать его кабинет. – Он забит его вещами. Гил тащил в гнездо что попало. – Сказать заведующему хозяйством, и он все вывезет за полдня. – Да, конечно. Но атмосфера останется. – Не понимаю. Какая еще атмосфера? – Ну вы знаете… его присутствие, его флюиды, которые впитались в стены, в занавески… – Сказать заведующему хозяйством, и стены покрасят, а занавески отнесут в химчистку. – Похоже, я недостаточно ясно выражаюсь. – Нет, Ал, если честно, то нет. Скажи мне, какого черта ты на самом деле хочешь? – Я не хочу сидеть там, где обитает дух мертвеца. – Это что-то новенькое. Тебя послушать, у нас тут какой-то замок Дракулы. Господи, Ал, нашему зданию от силы семь лет. Все личные кабинеты руководящих сотрудников – одинаковые. Но я вижу, тебя что-то беспокоит, и готов пойти навстречу в разумных пределах. Если ты не хочешь переезжать в кабинет Гила, то куда ты хочешь переехать? – Я думал про кабинет Макуэри. – Если тебя волнует атмосфера, то кабинет Макуэри практически и есть замок Дракулы. Я в жизни не видел столько причудливого хлама. Чего стоит один череп на книжном шкафу! Но Макуэри отличный работник. Его серия статей о женском священстве получила премию за журналистику. Зачем сгонять его с места? – Вообще-то, если я собираюсь возглавить отдел культуры, я бы хотел поговорить с вами насчет Макуэри. Ему не место в этом отделе. Я был бы рад, если бы его перевели куда-нибудь. – И для начала ты собираешься выгнать его из кабинета. Не круто ли забираешь? – Он в самом конце коридора. Там тихо. То, что нужно, чтобы сосредоточиться на работе. – Ну… черт меня возьми, если я вдруг пойду и заявлю Макуэри, что тебе втемяшилось занять его кабинет и чтобы он оттуда убирался. Я не могу так обращаться с сотрудниками. Гильдия меня убьет. У него будет совершенно законный повод для жалобы, а нам не нужны жалобы от старших сотрудников. Но я тебе вот что скажу. Пойди к Макуэри и скажи ему очень вежливо – «пожалуйста» и все такое, – что собираешься стать преемником Гила и главой отдела культуры и будешь весьма благодарен, если он найдет возможность уступить тебе свой кабинет, к которому ты питаешь особое пристрастие. Если он согласится, хорошо. Если нет – извини. Но никакой железной руки, Ал. Если Хью скажет нет, значит нет. И не ссылайся на меня, я не желаю в этом участвовать. Так вот, значит, как! Меня совершенно не обидело, что главный редактор назначает моего преемника так скоро после моей смерти. Ежедневная газета выходит именно так – ежедневно, и тут не до сантиментов. То, что он назначил именно Рэндала Алларда Гоинга, меня тоже не очень удивило – тот был наиболее очевидным кандидатом среди сотрудников. Его врожденная одиозность не мешала ему быть неплохим журналистом. Наверно, у меня было право питать к нему личную неприязнь, учитывая, что он соблазнил мою жену и из-за этого убил меня. За такое сложно любить. А теперь он хочет избавиться от Макуэри и занять его кабинет. Разговор Гоинга с Макуэри вскоре утратил всякое подобие вежливости, даже притворной. – То есть если в двух словах, мистер Гоинг, вы хотите занять мой кабинет, потому что у вас возникла такая прихоть, и никаких других причин нет. – Я объяснил причину. Если я возглавлю отдел культуры, я не смогу выполнять эту работу на своем теперешнем месте, в комнате, где сидят еще четверо критиков. – Но вы можете ее выполнять в бывшем кабинете Гила. – Я же сказал, мне не нравится бывший кабинет Гила. – Это кабинет руководителя. В нем есть место для секретарши. Если вы переедете сюда, куда она денется? – Она не только… была не только секретаршей Гила. Она секретарша отдела. Она может сидеть там же, где и сейчас. – Понятно. Что ж, мистер Гоинг, не буду ходить вокруг да около: я не хочу переезжать. – Хью, нам предстоит работать вместе. Я должен занять место у руля, и мне хочется, чтобы это место было здесь, в вашем кабинете. Неужели мы не можем решить этот вопрос мирно? – Вы имеете в виду – решить его по-вашему? А какова альтернатива? Мне придется писать заявление по собственному желанию? – Хью, Хью, не забывайте старинную мудрость: никогда не угрожай уволиться, если не готов выполнить свою угрозу. – А почему вы думаете, что я не готов? – Мне не хочется, чтобы вы совершили опрометчивый поступок. – Не волнуйтесь, я и не собираюсь. А с главредом вы это обсуждали? – Это не имеет отношения к делу… – Имеет. Спорю на что хотите, обсуждали и он сказал, что не желает иметь к этому никакого отношения и чтобы вы сами попробовали меня уговорить. Ну так вы получили ответ, мистер Гоинг. – Хью, неужели мы не можем быть друзьями? – С какой стати? Мне платят за то, что я коллега, а не за то, что я друг. Я был другом Гила, но это тут ни при чем. Если вы заняли место покойника, это не значит, что вы должны унаследовать и его друзей. Ох, Хью! Не надо было этого говорить! Но когда кровь горца вскипает у тебя в жилах, ты бываешь жесток. И ты не понимаешь, насколько опасно «место покойника». Ты приобрел врага в лице Нюхача, и я могу тебя понять, но все равно ты зря это сделал. (4) Нюхач сейчас в неподходящей кондиции для ссор, связанных с работой. Он ищет встречи с Эсме – все время, начиная со дня похорон, и слишком часто. Она не приходит в редакцию «Голоса». Хотя она имеет право на отпуск любой продолжительности в связи с тяжелой утратой, ее еженедельная колонка продолжала выходить – кроме одной недели, когда колонки не было, зато имя Эсме постоянно мелькало в новостях, напоминая о ней публике. Эсме дала знать главреду, что пришлет колонку для следующей недели. Это мужественно с ее стороны. Это также гарантирует, что читатели не успеют ее забыть. Нюхач звонил ей каждый день, и она каждый раз отказывалась с ним поужинать и запрещала приходить к ней домой. Он умоляет: ведь это, разумеется, будет выглядеть всего лишь как визит старого друга с соболезнованиями. Но Эсме так не думает. На этот раз он умоляет так жалостно, что она соглашается. Они встречаются за столиком в тихом ресторане «Рандеву», и я незримо присутствую между ними третьим. Вечер кажется мне прелестным. – Эсме, ты не представляешь, как я страдаю. – Не представляю? Ты думаешь, я прекрасно провожу время? – Нет-нет, но ты знаешь, что я имел в виду. – Догадываюсь. Но мне кажется, ты не знаешь, что я имею в виду. – Дорогая моя… – Ал! Спокойно. Будем общаться дружелюбно. Ты что, не знаешь, что у официантов длинные уши? – Эсме… дорогая моя… мы с тобой в очень разном положении… – Возможно, не настолько разном, как ты думаешь. – Что ты имеешь в виду? О нет! За тобой в этом деле нет никакой вины. – Вина – это еще не все. – Ты говоришь загадками. – А ты говоришь как эгоист. – Я и есть эгоист! Слушай, в редакции говорят, что ты собираешься писать серию статей о тяжелой утрате. Прекрасно! Твое положение это позволяет. Но не забывай, я писатель и точно знаю, сколько объективности и сколько расчетливости нужно, чтобы выпустить серию статей, причем такую, как надо. Тебе придется не просто вывернуть все потроха на публику. Тебе придется это делать с точным журналистским расчетом. – Это будет терапия для разбитого сердца.