– Как пожелаете. Пойдемте полюбуемся видом с балкона. – Он берет Еву за руку – у нее екает сердце – и ведет через галерею к широкому пространству с мраморными полами и барочными зеркалами. На одной из стен висит проекционный экран, где по кругу транслируется видеоприквел к инсталляции Умберто Дзени: Шейн Рафик и Джасмин Вэйн-Партингтон выскакивают из банковского хранилища, нагруженные похищенными драгоценностями, прыгают в белую «Альфа-Ромео», и машина с ревом уносится прочь. Клаудио, как и Джованну, здесь знают, кажется, все, и потому они шагают величественно: Клаудио то приветственно взмахнет рукой, то поклонится, то пошлет воздушный поцелуй. Вокруг Умберто Дзени собралась оживленная группа, и тот объясняет, на сей раз по-английски, что гибель в автокатастрофе – это современный аналог католического мученичества. Официант, словно иллюстрируя его слова, обносит гостей блюдом с птифурами в форме сакральных предметов. Там есть глазированные розовые пресвятые сердца, терновые венцы из сахарной ваты, засахаренные стебли ангелики в форме гвоздей с распятия. Самые изысканные – крошечные марципановые кисти рук с красными стигматами из желе. – Божественно, не правда ли? – спрашивает Клаудио. – Несомненно, – отвечает Ева, обкусывая марципановые пальцы. Наконец они доходят до громадного балкона, огороженного резной балюстрадой; несколько гостей курят, облокотившись на нее. Обычно Ева терпеть не может табачный дым, но сейчас, когда вокруг сгущающаяся над Гранд-каналом ночь, а на ее плече лежит рука Клаудио – и как она только успела там оказаться? – Еве нет до дыма никакого дела. – Я замужем, – говорит она. – Меня бы сильно удивило, будь это не так. Взгляните наверх. Она поворачивается и опирается спиной о балюстраду. Над ними на стене висит вырезанный из камня герб, состаренный вековыми ветрами. – Герб семьи Форлани. Шесть звезд на щите, увенчанном короной дожа. Этот дворец построен в 1770 году. – Потрясающе. А семья так здесь и живет? – Да, – отвечает он, поворачиваясь обратно к каналу. – Мы так здесь и живем. Ева изумленно смотрит на него. – Вы? Это… ваше? – Моего отца. Она качает головой. – Это, наверно… с ума сойти можно! Повернувшись к ней вполоборота, он проводит пальцем по ее щеке. – Что есть, то есть. Она отвечает на его взгляд. Точеное лицо; перебитый нос нарушает гармонию, но в то же время подчеркивает совершенные черты. Хрустящая белизна рубашки на фоне его кожи, манжеты закатаны на загорелых предплечьях ровно настолько, насколько нужно. Накачанная задница обтянута джинсами, с виду вполне обычными, но стоящими небось бог знает сколько сотен евро. Небрежное отсутствие носков и черные замшевые мокасины с вышивкой, которая при внимательном рассмотрении оказывается гербом семьи Форлани. Она улыбается. – Вы как бы чуточку слишком хороши, чтобы быть правдой. Да и не так молоды, как хотите казаться. – Она копирует жест Клаудио, проводя пальцем по его скуле. – Скольких женщин вы приглашали сюда? Полагаю, немало. – Вы пугливы, Ева. Я ведь еще даже не поцеловал вас. Желание пульсирует в ней с неожиданной силой. – Звучит заманчиво, но этого не будет. – Серьезно? Она качает головой. – Очень жаль, Ева. Думаю, вам тоже. – Думаю, мы оба так или иначе это переживем. А мне пора найти свою приятельницу. – Выглянув в зал, она видит, что Джованна сама к ним направляется. – Вот и она. Клаудио, позвольте представить… – Мы знакомы. Buona sera, Джованна. – Buona sera, Клаудио. Некоторое время все молчат. – Мне пора, – говорит Клаудио и с едва заметной иронией кланяется обеим женщинам. – Arrivederci. – Что ж, – говорит Джованна, наблюдая, как он исчезает в толпе. – Ты не теряешь времени даром. Но и я провела его не зря. И у меня есть для тебя новости. – Рассказывай. – Я беседовала с графиней ди Фаэнца, это моя крупная клиентка. И тут поняла, что у женщины рядом с ней те же самые духи, о которых я тебе говорила. Как у той русской, купившей браслет. – О боже! Так-так. – Графиня, значит, рассказывает о каком-то миланском показе прет-а-порте, куда она недавно ездила, и тут я смотрю, эта другая женщина уходит. Разумеется, я не могла просто побежать за ней, но проследила взглядом, запомнила, во что она одета, и через пять минут, когда графиня меня наконец отпустила, отправилась на поиски. – И? – Не могла найти. Искала везде, на обоих этажах, но она как сквозь землю провалилась. Тогда я отправилась в уборную, а она – там, стоит у зеркал и как раз душится. Я подошла к ней сзади и убедилась, что духи те самые. – Уверена? – Абсолютно. Фрезия, амбра, белый кедр… В общем, я сказала, что мне очень нравится этот запах. Мы разговорились – как выяснилось, ее зовут синьора Валли, – и я спросила, как называются духи. – Она протягивает Еве сложенный листок бумаги. – На этот раз я записала, чтобы точно не забыть. Ева разворачивает листок и смотрит на единственное написанное слово. Миг нестерпимой ясности, словно по венам вдруг побежала ледяная вода. – Спасибо, Джованна, – шепчет она. – Огромное тебе спасибо! Оксана лежит на стальной полке русского «столыпинского» вагона в окружении серых, плохо различимых силуэтов. В вагоне нет окон, и она понятия не имеет ни по какой местности едет поезд, ни сколько времени она уже в пути. Не меньше нескольких дней, а может, недель. Весь ее мир сейчас заключен в обшитом сталью купе. Там воняет дерьмом, мочой и грязными телами, но холод еще более невыносим. Холод, как в могиле, и его ледяная рука сжимает сердце. На полке напротив шевелится фигура. – На твоей руке мой браслет, Вилланель. Она пытается оправдаться перед Евой, показывает голое запястье с синяками от наручников. – Меня зовут Оксана Воронцова, – произносит она. – А где Вилланель? – Умерла. Вместе с остальными. Вилланель, вздрогнув, просыпается. Сердце бешено колотится, и она постепенно различает свой номер в гостинице «Гастгоф Лили». Самое начало четвертого. В комнате холодно, она лежит обнаженная, а одеяло сползло с узкой кровати на пол. – Черт бы тебя побрал, Поластри, – бормочет она, натягивая спортивный костюм и кутаясь в одеяло. – Убирайся к черту из моей башки. В четырехстах милях оттуда Еве тоже не спится, она сидит на краю гостиничной кровати в своей пижаме с кроликами, опустив ноги на бетонно-мозаичный пол и обхватив голову руками. Ее сейчас вырвет. Она закрывает глаза. Тут же накатывает ощущение свободного падения, к горлу подступает желчь, и Ева, пошатываясь, бредет к окну. Отчаянно возится со ставнями, мельком замечает отблеск темного грязного канала, плещущегося внизу, и, вцепившись руками в перила балкончика за окном, извергает рвоту – отнюдь не бесшумно – в причаленную гондолу. Глава 5 День идет к вечеру. Гости Макса Линдера беседуют, посмеиваясь, и пьют шампанское «Поль Роже». Зал вылета в инсбрукском вертодроме Флюгреттунсцентрум полнится гомоном голосов и позвякиванием бокалов. Собрались не все, некоторые уже улетели в «Фельснадель», а некоторые прибудут завтра, но все равно здесь царит атмосфера возбужденного предвкушения. В ультраправых кругах Линдер известен как остроумный, щедрый и изобретательный хозяин. Приглашение в одно из его горных пристанищ приятно не только потому, что тебя тем самым причисляют к элите, но и потому, что гарантировано незабываемое времяпрепровождение. С Максом – это знают все – не соскучишься. Никто не обращает внимания на стоящую у стеклянной двери худенькую девушку с неопрятно собранными в хвост волосами. Покорная манера себя держать и дешевая одежда ясно указывают, что она не из важных персон, да и она сама ни с кем не заговаривает. Приехав час назад, она назвалась Виолеттой Дюрок, временной горничной, которую прислало местное агентство по найму. Представитель отеля глянул на планшет со списком, вычеркнул ее имя и предупредил: хоть она и летит в «Фельснадель» вместе с гостями, общение с ними категорически verboten. Попутчики не видят Вилланель, но это не значит, что она не видит их. За последние две недели она довольно глубоко изучила бóльшую их часть. Самая статусная персона в зале – это, пожалуй, Магали Ле Мёр. Сторонница панъевропейского национализма, недавно избранный лидер французской партии «Новые правые» она олицетворяет собой будущее ультраправого крыла. В жизни ее грубоватое тощее лицо выглядит старше, чем на плакатах, которыми увешаны все автомобильные мосты и бесхозные стены во Франции. Вряд ли она нацепила бы это пальто «Манклер» за тысячу евро для встречи с рядовыми членами партии, размышляет Вилланель. Или эти часы «Картье» с бриллиантами. Хороша ли она в постели? Сомнительно. Глаза приятные, но тонкие нетерпимые губы выдают ее истинное «я». Ле Мёр чокается с Тоддом Стэнтоном, бывшим офицером отдела психологических операций ЦРУ, а ныне специалистом по сбору и обработке персональных данных в интернете. Стэнтона нередко называют серым кардиналом американских ультраправых, и многие считают его архитектором недавних побед республиканцев на выборах. Волчья шуба, в которую он одет сегодня, не способна спрятать тучность его фигуры или отвлечь внимание от красных прожилок на лице. Позади у стойки трое мужчин и женщина осторожно приглядываются друг к другу. Леонардо Вентури, миниатюрный человечек с растрепанной шевелюрой и моноклем, – итальянский политик-теоретик, основатель организации Lapsit Exillis[33], которая на своем сайте именуется «основополагающим союзом аристократов духа». Вентури беседует с величественной, как статуя, руководительницей финского движения «Дочери Одина» Инкой Ярви, а точнее, он детальнейше излагает ей миссию своего союза. Рядом с ними два британца, они практически не участвуют в беседе: Ричард Баггот, пузатый персонаж с крокодильей ухмылкой, возглавляет партию «Патриоты Великобритании», а тощий, как карандаш, Сайлас Орр-Хадоу – из высшей касты тори, Англия обязана его семье несколькими поколениями апологетов фашизма. Еще троих Вилланель не узнаёт. Их не было в ее списке потенциальных гостей Линдера, иначе она бы их запомнила: властную, похожую на пантеру темноволосую женщину со строгой короткой стрижкой (она бросила на Вилланель краткий любопытный взгляд) и два невообразимых красавца. Всем троим где-то под тридцать, все трое облачены в черную униформу отчетливо военного типа. – Ты Виолетта? – интересуется чей-то голос. – Да. – Привет, я Иоганна. Меня тоже прислало агентство. – У нее близко поставленные глаза, веснушки и внушительный бюст, упакованный в стеганую куртку на молнии. Она похожа на поросенка Хрюшу из программы «Спокойной ночи, малыши», которую Вилланель девочкой смотрела в Перми. – Ты раньше работала в этом отеле? – Нет, – отвечает Вилланель. – И как там? – Чудесное место, только денег с гулькин нос, как ты уже, наверное, поняла. И управляющая Биргит – реальная arschfotze[34]. Или ты вкалываешь, как раб, или она от твоей задницы не отстанет. – А постояльцы?