– Угу. А откуда вы знаете? – Что именно, детка? – Что Стр… мистер Артур еще жив? – Какой мрачный вопрос! Впрочем, это, наверно, потому, что предмет мрачный. Я знаю, что он жив, Джин-Луиза, потому что я пока не видела, чтобы его вынесли из его дома. – А может, он умер и его запихнули в каминную трубу. – С чего ты взяла? – Джим говорил. – Гм-гм… Он с каждым днем становится все больше похож на Джека Финча. Нашего дядю Джека Финча, брата Аттикуса, мисс Моди знала с детства. Почти ровесники, они вместе росли на «Пристани Финча». Отец мисс Моди, доктор Фрэнк Бьюфорд, был давний сосед Финчей. По профессии врач, по призванию садовод и огородник, он без памяти любил копаться в земле и потому остался бедняком. А дядя Джек этой своей страсти воли не давал, цветы растил только на подоконнике у себя в Нэшвиле и потому остался богатым. Каждый год на Рождество дядя Джек приезжал к нам в гости и каждый год во все горло орал через улицу мисс Моди, чтобы она выходила за него замуж. А мисс Моди орала в ответ: – Кричи громче, Джек Финч, чтоб на почте слышали, а то мне тебя не слыхать! Нам с Джимом казалось, что это странный способ делать предложение, но дядя Джек вообще был со странностями. Он говорил – это он старается разозлить мисс Моди, сорок лет старается и все никак не разозлит, и мисс Моди нипочем бы за него не вышла, она только всегда его дразнит, и от ее насмешек одна защита – нападать, и все это нам казалось ясно и понятно. – Артур Рэдли просто сидит у себя дома, только и всего, – объяснила мне мисс Моди. – Если бы тебе не хотелось выходить на улицу, ты тоже сидела бы дома, верно? – Ага, но мне все равно захотелось бы на улицу. А ему почему не хочется? Мисс Моди прищурилась. – Ты всю эту историю знаешь не хуже меня. – Но я не знаю, почему так. Мне никто не говорил. Мисс Моди языком поправила вставную челюсть. – Ты ведь знаешь, старик Рэдли был из баптистов, которые омывают ноги… – Так ведь вы тоже из них? – Я не такая твердокаменная, Глазастик. Я просто баптистка. – А просто баптисты не моют ноги? – Моют. У себя дома в ванне. – А молитесь вы не так, как мы… Наверно, мисс Моди решила, что проще объяснить приметы баптизма, чем символ веры. – Баптисты, которые омывают ноги, всякое удовольствие считают за грех, – объяснила она. – Знаешь, один раз в субботу приехали они из лесу в город и давай кричать мне через забор, что я со своими цветами пойду прямо в ад. – И цветы пойдут в ад? – Да, мэм. Цветы будут гореть вместе со мной. Эти ногомойщики полагают, что я слишком много времени провожу под божиим небом и слишком мало сижу в четырех стенах над словом божиим. Я вдруг увидела, как мисс Моди жарится в аду (а он у каждого протестанта свой), и сразу засомневалась, правду ли говорят в проповедях. Конечно, язык у мисс Моди злой, и она не так усердно занимается добрыми делами, как мисс Стивени Кроуфорд. Но только круглый дурак может доверять мисс Стивени, а мисс Моди человек надежный – это мы с Джимом знаем наверняка. Она никогда на нас не ябедничает, не притворяется перед нами, не сует нос в наши дела. Она нам друг. Понять невозможно, почему такой разумный человек может быть осужден на вечные муки! – Это несправедливо, мисс Моди. Вы самая хорошая женщина на свете. Мисс Моди широко улыбнулась. – Благодарю вас, мэм, – сказала она. – Дело в том, что ногомойщики всякую женщину считают сосудом греха. Они, видишь ли, понимают Библию слишком буквально. – И мистер Артур для того сидит дома, чтоб не видеть женщин? – Понятия не имею. – По-моему, это очень глупо. Если уж мистеру Артуру так хочется в рай, он бы хоть на крыльцо выходил. Аттикус говорит, Бог велит любить людей, как себя… Мисс Моди перестала раскачиваться в качалке. – Ты еще слишком мала и не поймешь, – сказала она сурово, – но бывают люди, в руках у которых Библия опаснее, чем… чем бутылка виски в руках твоего отца. – Аттикус не пьет виски! – возмутилась я. – Он сроду капли в рот не брал… Ой, нет, он сказал, что один раз попробовал виски – и ему не понравилось. Мисс Моди рассмеялась: – Я не то хотела сказать. Я говорю – если бы Аттикус Финч даже напился пьяным, он все равно не был бы таким злым и грубым, как иные люди в самом лучшем своем виде. Просто есть такие люди, они… они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом. Погляди на нашу улицу, и увидишь, что из этого получается. – По-вашему, это правда – все, что говорят про Стра… про мистера Артура? – Что именно? Я рассказала. – Это на три четверти негритянские сказки, а на четверть выдумки мисс Кроуфорд, – хмуро сказала мисс Моди. – Стивени Кроуфорд однажды даже рассказала мне, будто проснулась она среди ночи, а он смотрит на нее в окно. А я спросила: «Что же ты сделала, Стивени? Подвинулась и дала ему место?» Тогда она на время прикусила язык. Еще бы не прикусить! Мисс Моди кого угодно заставит замолчать. – Нет, деточка, это дом печали, – продолжала она. – Артура Рэдли я помню мальчиком. Что бы про него ни говорили, а со мною он всегда был вежлив. Так вежлив, как только умел. – Вы думаете, он сумасшедший? Мисс Моди покачала головой: – Может, и нет, а должен бы за это время сойти с ума. Мы ведь не знаем толком, что делается с людьми. Что делается в чужом доме за закрытыми дверями, какие тайны… – Аттикус со мной и с Джимом всегда одинаково обращается – что дома, что во дворе! Я чувствовала, мой долг – вступиться за отца. – О господи, девочка, да разве я о твоем отце! Я просто старалась объяснить, что к чему. Но уж раз о нем зашла речь, я тебе вот что скажу: Аттикус Финч всегда один и тот же, что у себя дома, что на улице… Я пекла торт, хочешь взять кусок с собой? Я очень даже хотела. Назавтра я проснулась и увидела Джима с Диллом на задворках, они о чем-то оживленно разговаривали. Я вышла к ним, а они опять свое: иди отсюда. – Не пойду. Двор не твой, Джим Финч, двор и мой тоже. Я тоже имею право тут играть. Дилл с Джимом наскоро посовещались. – Если останешься, будешь делать все, как мы велим! – предупредил меня Дилл. – Ты чего задаешься? Какой командир нашелся! – Поклянись, что будешь делать, как велим, а то мы тебе ничего не скажем, – продолжал Дилл. – Больно ты стал важный. Ладно уж, рассказывайте. – Мы хотим передать Страшиле записку, – глазом не моргнув, заявил Джим. – Это как же? Я старалась подавить невольный ужас. Мисс Моди хорошо говорить, она старая и ей уютно сидеть у себя на крылечке. А мы – дело другое. Джим собирался насадить записку на удочку и сунуть сквозь ставни в окно Рэдли. Если кто-нибудь пойдет по улице, Дилл зазвонит в колокольчик. Дилл поднял руку – в ладони у него был зажат серебряный обеденный колокольчик моей матери. – Я подойду с той стороны, – говорил Джим. – Мы вчера с улицы видели, там один ставень болтается. Может, я хоть на подоконник записку положу. – Джим… – Нет уж, мисс Придира, сама ввязалась, так нечего теперь на попятный! – Да ладно, только я не хочу сторожить. Джим, знаешь, в тот раз кто-то… – Нет, будешь сторожить. Ты обойдешь дом с тылу, а Дилл будет смотреть за улицей, если кто пойдет, он зазвонит. Поняла? – Ладно уж. А что вы ему написали?