– Нет, сэр, что вы! Дальше я уже не слушала вопросов мистера Джилмера – Джим велел мне увести Дилла. Дилл почему-то расплакался и никак не мог перестать; сперва он всхлипывал тихонько, а потом громче, громче, и все вокруг услыхали. Джим сказал – если я не уведу Дилла, он меня все равно заставит, и преподобный Сайкс тоже сказал, что надо бы мне пойти, – и я пошла. Дилл в тот день был вроде здоров, ничего у него не болело, наверно, он просто еще не пришел в себя после своего побега. – Ты что, заболел? – спросила я, когда мы сошли вниз. Мы сбежали с крыльца. Дилл изо всех сил старался взять себя в руки. На крыльце одиноко сидел мистер Линк Диз. – Что-нибудь случилось, Глазастик? – спросил он, когда мы проходили мимо. – Нет, сэр, – сказала я на ходу. – Только вон Дилл чего-то скис… Пойдем под деревья, – сказала я Диллу. – Это ты, наверно, от жары. Мы выбрали самый тенистый дуб и уселись под ним. – Нет, просто я не мог его слушать, – сказал Дилл. – Кого, Тома? – Да нет же, этого противного Джилмера, как он его мучает. – Так ведь это его работа, Дилл. А как же! Ведь если б у нас не было обвинителей, так, наверно, и защитников не было бы. Дилл терпеливо вздохнул: – Знаю, Глазастик. Но он уж так придирался – оттого мне и тошно стало. – Ему так полагается, Дилл, он вел перекрестный… – Но ведь с другими он не так… – Так то были его свидетели, а не защиты. – А все равно мистер Финч Мэйеллу и старика Юэла совсем не так допрашивал. А этот все время называет Тома «парень» и насмехается, и, что тот ни скажет, он все оборачивается к присяжным – видали, мол, как врет? – Ну, знаешь, Дилл, в конце концов, Том ведь просто негр. – А мне наплевать. Все равно это нечестно. Нечестно с ними так обращаться. Нельзя так разговаривать с человеком… Меня прямо тошнит. – Да мистер Джилмер вообще такой, он со всеми так, Дилл. Ты еще не знаешь, какой он бывает злой, а тут… Знаешь, мистер Джилмер, по-моему, вовсе не так и старался. Нет, они все так, все юристы. – Мистер Финч не такой. – Он не в счет, Дилл, он… – Я старалась вспомнить, как тогда хорошо сказала мисс Моди Эткинсон. Ага, вот: – Он всегда одинаковый, что в суде, что на улице. – Я не про то, – сказал Дилл. – Я понимаю, про что ты, малыш, – сказал кто-то у нас за спиной. Нам показалось – это заговорил дуб, но это был мистер Дольфус Реймонд. Он выглянул из-за дерева. – Ты ведь не плакса, просто тебе от этого тошно – так я говорю? Глава 20 – Поди сюда, сынок, у меня есть одно снадобье, от которого тебе полегчает. Мистер Дольфус Реймонд был нехороший человек, и его приглашение мне не очень понравилось, но я пошла за Диллом. Почему-то мне казалось, Аттикус будет недоволен, если мы заведем дружбу с мистером Реймондом, а уж о тете Александре и говорить нечего. – На, – сказал он и протянул Диллу бумажный пакет с двумя торчащими соломинками. – Глотни-ка, тебе сразу полегчает. Дилл пососал соломинку, улыбнулся и стал тянуть вовсю. – Ха-ха, – сказал мистер Реймонд – видно, ему нравилось совращать ребенка. – Ты поосторожней, Дилл, – предостерегающе сказала я. Дилл отпустил соломинку и ухмыльнулся: – Да это просто кока-кола, Глазастик. Мистер Реймонд сел и прислонился к дубу. Раньше он лежал на траве. – Только смотрите, малыши, теперь не выдайте меня, ладно? Не то погибло мое честное имя. – Так что же, вы пьете из этого пакета просто кока-колу? Самую обыкновенную кока-колу? – Совершенно верно, мэм, – сказал мистер Реймонд. От него хорошо пахло: кожей, лошадьми, хлопковым семенем. И на нем были высокие сапоги, таких в Мейкомбе никто больше не носил. – Только это я и пью… как правило. – Значит, вы просто притворяетесь пья… – Я прикусила язык. – Прошу прощения, сэр. Я не хотела… Мистер Реймонд фыркнул – он ни капельки не обиделся, – и я постаралась найти слова повежливее: – А почему же вы так все делаете не так? – Почему… а, ты хочешь знать, почему я притворяюсь? Что ж, это очень просто, – сказал он. – Некоторым не нравится, как я живу. Конечно, я могу послать их к черту: не нравится – и не надо, мне плевать. Мне и правда плевать. Но я не посылаю их к черту, понятно? – Нет, сэр, непонятно, – сказали мы с Диллом. – Видите ли, я стараюсь дать им повод, чтоб они не зря бранились. Людям куда приятней браниться, если у них есть повод. Приедешь в город – а приезжаю я не часто, – идешь и качаешься, нет-нет да и отхлебнешь вон из этого пакета, ну, люди и говорят – опять этот Дольфус Реймонд под мухой, где же пьянице отказаться от своих привычек. Где уж ему с собой сладить, вот он и живет не как люди. – Это нечестно, мистер Реймонд, представляться еще хуже, чем вы есть… – Верно, нечестно, зато людям так куда удобнее. Скажу тебе по секрету, мисс Финч, не такой уж я пьяница, но ведь им вовек не понять, что я живу, как живу, просто потому, что мне так нравится. Наверно, мне не следовало слушать этого грешника, ведь у него дети – мулаты, а ему даже не совестно, но уж очень мне было интересно. Никогда еще я не встречала человека, который нарочно возводил бы на себя напраслину. Но почему он доверил нам свой самый большой секрет? Я так и спросила. – Потому что вы дети и можете это понять, – сказал он. – И потому что я слышал вон его… – Он кивнул на Дилла. – Ему пока еще невтерпеж смотреть, если кому-то плохо приходится. Вот подрастет, тогда не станет из-за этого ни плакать, ни расстраиваться. Может, ему что и покажется, ну, скажем, не совсем справедливым, но плакать он не станет, еще несколько лет – и не станет. – О чем плакать, мистер Реймонд? – Дилл вспомнил, что он мужчина. – О том, как люди измываются друг над другом и даже сами этого не замечают. О том, как белые измываются над цветными и даже не подумают, что цветные ведь тоже люди. – Аттикус говорит, обмануть цветного в десять раз хуже, чем белого, – пробормотала я. – Говорит, хуже этого нет ничего на свете. – Ну, бывает и похуже… – сказал мистер Реймонд. – Мисс Джин-Луиза, твой папа не такой, как все, ты этого еще не понимаешь, ты пока слишком мало видела на своем веку. Ты даже наш город еще толком не разглядела, но для этого тебе достаточно сейчас вернуться в зал суда. И тут я спохватилась: ведь мистер Джилмер, наверно, уже всех допросил. Я поглядела на солнце, оно быстро опускалось за крыши магазинов на западной стороне площади. Я сама не знала, что выбрать, что интереснее – мистер Реймонд или пятая сессия окружного суда. – Пошли, Дилл, – сказала я наконец. – Тебе уже получше? – Ага. Рад был познакомиться, мистер Реймонд, спасибо за питье, оно отлично помогает. Мы перебежали площадь, взлетели на крыльцо, потом по лестнице и пробрались на галерею. Преподобный Сайкс сберег наши места. В зале было тихо, и я опять подумала – куда же подевались все младенцы? От сигары судьи Тейлора виднелся только один кончик; мистер Джилмер за своим столом что-то писал на желтых листках, кажется, он старался обогнать секретаря – у того рука так и бегала по бумаге. – Ах, чтоб тебе! – пробормотала я. – Прозевали. Аттикус уже сказал половину своей речи. У него на столе лежали какие-то бумаги – наверно, он их достал из своего портфеля, который стоял на полу возле стула. И Том Робинсон теребил их. – …и, несмотря на отсутствие прямых улик, этот человек обвинен в преступлении, караемом смертью, и предстал перед судом… Я ткнула Джима в бок: – Давно он говорит? – Только разобрал улики, – прошептал Джим. – Вот увидишь, Глазастик, мы выиграем. Непременно выиграем. Он в пять минут ничего от них не оставил. Он так все просто объяснил, ну… прямо как я бы стал объяснять тебе. Ты и то бы поняла. – А мистер Джилмер?.. – Ш-ш-ш… Ничего нового, все одно и то же. Теперь молчи. Мы опять стали смотреть вниз. Аттикус говорил спокойно, равнодушно, так он обычно диктовал письма. Он неторопливо расхаживал перед скамьями присяжных, и они, кажется, слушали со вниманием: они все на него смотрели – и по-моему, одобрительно. Наверно, потому, что он не кричал.