Старый дом стоял по-прежнему хмурый и унылый, но вдруг нам показалось, что в одном окне шевельнулась штора. Хлоп. Легкое, чуть заметное движение – и дом снова замер. Глава 2 В начале сентября Дилл попрощался с нами и уехал к себе в Меридиан. Мы проводили его на пятичасовой автобус, и я ужасно скучала, но потом сообразила – через неделю мне в школу! Еще ничего в жизни я не ждала с таким нетерпением. Зимой я часами просиживала в нашем домике на платане, глядела на школьный двор, подсматривала за школьниками в бинокль Джима, изучила все их игры, не спускала глаз с красной куртки Джима, когда ребята кружили и петляли по двору, играя в жмурки, втайне делила все их радости и неудачи. И ужасно хотела быть с ними вместе. В первый день Джим снизошел до того, что сам отвел меня в школу, обычно это делают родители, но Аттикус сказал – Джим с удовольствием покажет мне мой класс. Наверно, тут совершилась выгодная сделка: когда мы рысцой огибали угол дома Рэдли, я услыхала необычный звук – в кармане у Джима позвякивали монетки. Перед школьным двором мы замедлили шаг, и Джим стал мне толковать, чтоб в школе я к нему не приставала, не просила разыграть главу «Тарзан и люди-муравьи», не докучала намеками на его личную жизнь и не ходила за ним хвостом в переменки. Мое место в первом классе, а место Джима – в пятом. Короче говоря, чтоб я не путалась у него под ногами. – Что ж, нам с тобой больше нельзя играть вместе? – спросила я. – Дома мы будем жить, как жили, – сказал Джим. – Только сама увидишь, в школе не то, что дома. Так оно и оказалось. В первое же утро наша учительница мисс Кэролайн Фишер вызвала меня и перед всем классом отлупила линейкой по ладони, а потом поставила в угол до большой перемены. Мисс Кэролайн была молодая – двадцать один, не больше. Волосы темно-рыжие, щеки розовые и темно-красный лак на ногтях. И лакированные туфельки на высоком каблуке, и красное платье в белую полоску. Она была очень похожа на мятную конфетку, и пахло от нее мятной конфеткой. Она снимала верхнюю комнату у мисс Моди Эткинсон, напротив нас, и, когда мисс Моди нас с ней познакомила, Джим потом несколько дней ходил, как в тумане. Мисс Кэролайн написала свое имя на доске печатными буквами и сказала: – Тут написано, что меня зовут мисс Кэролайн Фишер. Я из Северной Алабамы, из округа Уинстон. Класс зашептался: у жителей тех мест характер известный, наверно, и мисс Кэролайн такая же. (Когда 11 января 1861 года штат Алабама откололся от Соединенных Штатов, округ Уинстон откололся от Алабамы[7] – в округе Мейкомб это знает каждый младенец.) В Северной Алабаме полным-полно противников «сухого закона», не весть сколько ткацких фабрик, сталелитейных компаний, республиканцев, профессоров и прочих людей без роду, без племени. Для начала мисс Кэролайн стала читать нам вслух про кошек. Кошки вели друг с другом длинные беседы, ходили в нарядных платьицах и жили на кухне в теплом домике под печкой. К тому времени, как миссис Кошка позвонила в аптеку и заказала пилюли из сушеных мышей в шоколаде, весь класс так и корчился от смеха. Мисс Кэролайн, видно, было невдомек, что ее ученики – мальчишки в рваных рубашках и девчонки в платьях из мешковины, все, кто, едва научившись ходить, уже собирает хлопок и задает корм свиньям, – не очень восприимчивы к изящной словесности. Дочитав до конца, она сказала: – Какая милая сказка, не правда ли, дети? Потом подошла к доске, огромными печатными буквами выписала на ней весь алфавит и, обернувшись к классу, спросила: – Кто знает, что это такое? Знали все: большинство сидело в первом классе второй год. Наверно, мисс Кэролайн выбрала меня потому, что помнила, как меня зовут. Когда я стала читать все буквы подряд, меж бровей у нее появилась чуть заметная морщинка; потом она заставила меня прочитать вслух полбукваря и биржевой бюллетень из «Мобил реджистер», убедилась, что я грамотная, и посмотрела на меня уже с легким отвращением. И велела мне сказать отцу, чтобы он меня больше не учил, это помешает мне читать как полагается. – Но он меня ничему не учил, мисс Кэролайн, – удивилась я. Она улыбнулась и покачала головой. – Аттикусу некогда меня учить, – прибавила я. – Знаете, он вечером всегда такой усталый, он только сидит в гостиной и читает. – Если не он, так кто же тебя учил? – сказала мисс Кэролайн совсем не сердито. – Кто-то ведь учил? Не с пеленок же ты читаешь газеты. – А Джим говорит – с пеленок. Он читал одну книжку, и там я была не Финч, а Пинч. Джим говорит, меня по-настоящему зовут Джин-Луиза Пинч, но, когда я родилась, меня подменили, а по-настоящему я… Мисс Кэролайн мне, видно, не поверила. – Не будем давать волю фантазии, деточка, – сказала она. – Итак, передай отцу, чтобы он больше тебя не учил. Учиться читать лучше по всем правилам. Скажешь ему, что теперь я возьмусь за тебя сама и постараюсь исправить зло… – Как вы сказали, мэм? – Твой отец не умеет учить. А теперь садись. Я пробормотала, что прошу прощенья, села на свое место и начала думать, в чем же мое преступление. Я никогда не училась читать нарочно, просто как-то так выходило, что я каждый день без спросу рылась в газетах. А может, я научилась читать за долгие часы в церкви? Не помню, было ли такое время, когда я не умела читать псалмы. Если разобраться, чтение пришло само собой, все равно как сама собой я научилась не глядя застегивать сзади комбинезон и не путаться в шнурках башмаков, а завязывать их бантом. Уж не знаю, когда именно строчки над движущимся пальцем Аттикуса стали делиться на слова, но, сколько себя помню, каждый вечер я смотрела на них и слушала последние новости, проекты новых законов, дневники Лоренцо Дау – все, что читал Аттикус, когда я перед сном забиралась к нему на колени. Пока я не испугалась, что мне это запретят, я вовсе не любила читать. Дышать ведь не любишь, а попробуй не дышать… Понимая, что мисс Кэролайн мною недовольна, я решила не искушать судьбу и до конца урока смотрела в окно, а потом настала перемена, и весь первый класс высыпал во двор. Тут меня отыскал Джим, отвел в сторону и спросил, как дела. Я рассказала. – Если б можно, я бы ушла домой. Джим, эта тетка говорит, Аттикус учил меня читать, так пускай больше не учит… – Не горюй, – стал утешать меня Джим. – Наша учительница говорит, мисс Кэролайн преподает по новому способу. Ее этому выучили в колледже. Скоро во всех классах так будет. При этом способе по книжкам почти не учатся, вроде как с коровами: если хочешь узнать про корову, надо ее подоить, ясно? – Ага, но я не хочу изучать коров, я… – Как так не хочешь? Про коров надо знать, в нашем округе на них половина хозяйства держится. Я только и спросила, не спятил ли он. – Вот дуреха, я просто объясняю тебе, что первоклашек теперь учат по новому способу. Называется – «Десятичная система Дьюи». Я никогда не подвергала сомнению истины, которые изрекал Джим, не усомнилась и теперь. «Десятичная система Дьюи» наполовину состояла в том, что мисс Кэролайн махала у нас перед носом карточками, на которых было выведено печатными буквами: КИТ, КОТ, ВОТ, ДОМ, ДЫМ. От нас, видимо, не требовалось никаких комментариев, и класс в молчании принимал эти импрессионистские откровения. Мне стало скучно, и я принялась писать письмо Диллу. На этом занятии меня поймала мисс Кэролайн и опять велела сказать отцу, чтоб он перестал меня учить. – И, кроме того, – сказала она, – в первом классе мы пишем только печатными буквами. А по-письменному будешь учиться в третьем классе. Тут виновата была Кэлпурния. Наверно, иначе в ненастную погоду ей бы от меня житья не было. Она задавала мне урок: нацарапает на грифельной доске вверху все буквы по-письменному, положит рядом раскрытую Библию и велит переписывать главу по-письменному. Если я выводила буквы похоже, она давала мне в награду кусок хлеба с маслом, густо посыпанный сахаром. Учительница она была строгая, не часто бывала мною довольна и я не часто получала награду. – Все, кто ходит завтракать домой, поднимите руки, – сказала мисс Кэролайн, и я не успела додумать, как еще меня обидела Кэлпурния. Все городские ребята подняли руки, и мисс Кэролайн внимательно оглядела нас. – Все, у кого завтрак с собой, достаньте его. Неведомо откуда появились ведерки из-под патоки, и на потолке заплясали серебряные зайчики. Мисс Кэролайн ходила между рядами парт, заглядывала в ведерки и в бумажные пакеты и то одобрительно кивала, то слегка хмурилась. Возле парты Уолтера Канингема она остановилась. – А где твой завтрак? – спросила она. По лицу Уолтера Канингема каждый первоклассник сразу видел – у него глисты. А по его босым ногам сразу видно было, откуда это у него. Глисты бывают оттого, что ходишь босиком по хлеву и по грязи, где валяются свиньи. Будь у Уолтера башмаки, в первый день занятий он бы, конечно, их надел, а потом все равно ходил бы в школу босой до самых холодов. Зато на нем была чистая рубашка и старательно залатанный комбинезон. – Ты сегодня забыл взять с собой завтрак? – спросила мисс Кэролайн. Уолтер смотрел прямо перед собой. На его тощей щеке дергался мускул. – Ты забыл сегодня завтрак? – опять спросила мисс Кэролайн. У него опять дернулась щека. – Угу, – пробормотал он наконец. Мисс Кэролайн подошла к своему столу и достала кошелек. – Вот тебе двадцать пять центов, – сказала она. – Поди и купи себе поесть. Деньги отдашь мне завтра. Уолтер помотал головой. – Нет, мэм, спасибо, – тихо сказал он. В голосе мисс Кэролайн послышалось нетерпение: – Поди сюда, Уолтер, и возьми деньги. Уолтер опять помотал головой. Когда он замотал головой в третий раз, кто-то прошептал: – Скажи ей, Глазастик! Я оглянулась и увидела, что почти все городские ребята и все загородные смотрят на меня. Мы с мисс Кэролайн уже дважды беседовали, и они все уставились на меня в простодушной уверенности, что из столь близкого знакомства рождается взаимопонимание. Так и быть, надо вступиться за Уолтера. Я встала. – Э-э… мисс Кэролайн… – Что тебе, Джин-Луиза? – Мисс Кэролайн, он Канингем. И я села на место. – Что такое, Джин-Луиза? Мне казалось, я сказала очень ясно. Всем нам было ясно: Уолтер Канингем врет почем зря. Никакого завтрака он не забывал, никакого завтрака у него и не было. Сегодня нет, и завтра не будет, и послезавтра. Он, наверно, в жизни своей не видал трех четвертаков сразу. Я сделала еще одну попытку: