— Она в основном занималась архивами и социальным обеспечением, — подтвердила Кларисса, засовывая выбившуюся прядку под чепчик. — Ее очень любили в наших краях, — поддержала ее длинноволосая сестра. — Она вытащила из нужды много семей. — Но была в ней какая-то тайна, — продолжила Кларисса. — Она никогда не рассказывала о своем прошлом. Известно только, что ее родные погибли в железнодорожной катастрофе до того, как она поселилась здесь, вот уже… сколько, Жюльетта? Двадцать пять лет? — Да, около того. Примерно в то же время, когда мы… Кларисса поспешно перебила ее: — Мы так и не знали, замужем ли она. — А у нее не было близких в Фортерре или Гатине? — настаивал Фушеру. — Нет, насколько нам известно. К ней никто не приходил. В свободное время она гуляла в лесу или перебирала архивы кантона. — И никогда не уходила в отпуск? — Почему же, каждый год она уезжала в Бретань… Сейчас припоминаю, что она ни разу не говорила, куда именно. — Кларисса нахмурилась. — Она была превосходной пловчихой. Поэтому нас так поразило известие о… несчастном случае. Впрочем, поражена была и Мадлен Дюжарден, бывшая учительница. Она хорошо знала ее. Можете поговорить с ней. — Мы это сделаем, — заверил комиссар Фушеру. — А месье Ришело? Сестры в нерешительности переглянулись. — Ах! — наконец вымолвила младшая. — Месье Ришело — это совсем другая история… Глава 8 Покинув ферму Туро, комиссар Фушеру, по совету своих хозяек, направился кратчайшей дорогой, сокращающей путь к замку. Он прошел вдоль тутовых деревьев, обещавших хороший урожай ягод. Остановился перед зарослями дикой черешни и крыжовника. Их кисловато-горький привкус напомнил о детстве его жены, прошедшем в деревне: Клотильда много раз рассказывала ему, как собирала дички, убегая в лес одна. В свое время она тщетно пыталась убедить его в прелести этих невыносимых ягод, которые находила восхитительными, но видела лишь гримасу на его лице от кислятины. Как в давние времена, он поднес ко рту одну ягодку, боязливо раскусил ее и тотчас выплюнул, не в силах соперничать с отвагой Клотильды. Больше он не пытался воскрешать прошлое. Благодаря своей профессии он мог по-иному бороться с произволом смерти. Он ускорил шаг в направлении замка, чтобы провести расследование кончины нотариуса. Его все еще не покидало недоумение, когда он перебирал в памяти рассказанное сестрами де Малгувер о месье Ришело. Тот, живя в Салодри, регулярно сновал между Сен-Совером и Парижем. Недавно он приобрел спортивную машину и наведывался к некоторым знатным семьям с тех пор, как его честолюбивые устремления материализовались в Департаментском совете Бургундии. Казалось, все способствовало процветанию этого именитого провинциала. Какого черта понадобилось ему отравить себя в библиотеке замка Сен-Совера накануне семинара, где он должен был представлять местную администрацию? Комиссар Фушеру сделал крюк, пройдя через решетчатую, со смазанными петлями калитку ограды двора Патэ; обогнул сарацинскую башню, опасливо поглядывая на ее осыпающийся верх. Будто контрастируя с ней, за башней возникло строение XVII века, оштукатуренное и покрашенное тепловатого оттенка охрой, приготовленной из сырья, добываемого в Пюизе. Очутившись перед южным фасадом, он немного отступил и по откосу спустился к тополиной аллее, откуда мог вдоволь любоваться всем ансамблем целиком. На последнем этаже отыскал два открытых окна библиотеки, в которой накануне вечером вместе с Джемани и бригадой уголовной полиции начал расследование подозрительной смерти месье Ришело. Он в задумчивости дошел по тенистой аллее до зеленой прогалины, в центре которой с удивлением заметил тоненькую фигурку девочки, притаившейся за колодцем, края которого были увиты настурцией. Появившаяся из боковой аллеи молодая брюнетка с волнением в голосе кричала: — Анжела! Анжела! Шаловливый ребенок еще больше съежился, не желая попадаться матери на глаза; играя, девочка молча, потихоньку передвигалась вдоль круглой стенки своего каменного щита, оставаясь невидимой. С веселым цинизмом Фушеру наблюдал за маневрами ребенка: как же рано проявляется жестокость… — Анжела? Где ты? Он вздрогнул при звуках знакомого голоса, усиленных тревогой. Перевел взгляд на женский силуэт, стоящий против солнца на краю опушки. — Жизель Дамбер! — с изумлением воскликнул он. Узнав его, она слегка попятилась. Разочарованная тем, что мать, похоже, перестала ее искать, девочка, в свою очередь, испугалась. Она вынырнула из-за своего укрытия, запыхавшаяся, будто прибежала издалека. — Мама! Загипнотизированный видом ребенка, бегущего к своей матери, комиссар Фушеру не сводил с нее глаз; он разглядел в ней что-то знакомое, уже когда-то виденное: этот детский профиль, волну русых волос, легкое покачивание бедрами. Обнаружив присутствие незнакомца, девочка бросилась к матери, прижавшись к ней. Она сразу почувствовала себя в безопасности и повернула голову, чтобы посмотреть на незнакомого мужчину. Комиссар стоял разинув рот: казалось, он увидел живую копию своей сестры Мерилис, когда той было четыре года. И тотчас вспомнилась исступленная ночь, которую он провел с Жизель. Неужели этот ребенок — плод той скоротечной любви? От такого предположения в глазах у него потемнело, он покачнулся, но разум тут же отмел подобную вероятность. Сделал несколько быстрых шагов, но внезапный приступ боли в ноге заставил его остановиться. Совладав с болью, он перевел дыхание и яростно потер отнимающееся колено. Девочка подняла лицо к матери: — Ты думаешь, этот господин тоже упал, как и я? Она приподняла подол своего платьица, с некоторой гордостью посмотрев на свежую царапину на коленке, уже смазанную йодом. Вновь захлестнутый волнением, Фушеру растерянно обратился к Жизель: — Вы не сообщили о своем материнстве… впрочем, вообще не подавали о себе вестей… Ответом ему было тягостное молчание. — Сколько же лет ребенку? — спросил он. Жизель, кляня в душе эту непредвиденную встречу, продолжала молчать. Она лихорадочно искала способ уклониться от прямого ответа. У нее был все тот же бегающий взгляд, как прежде. Не выдержав, он напрямую спросил: — Скажите, это наш? Жизель потупилась. — Стало быть, вы даже посчитали бесполезным информировать меня? — отчеканил он с еле сдерживаемой злостью. — Мне всегда казалось, что вы ничем не хотите связывать себя. Впрочем, после пережитой вами драмы грешно было бы на вас сердиться… — Почему это именно женщина должна решать — что мужчине в тягость, а что дает ему свободу? — тотчас возразил он. Почувствовав скрытое напряжение в голосах взрослых, Анжела попыталась завладеть вниманием матери. — Я есть хочу! — заявила она. Жизель воспользовалась этим бессознательным призывом к порядку, чтобы положить конец неприятному разговору. — Сейчас не время продолжать… — с явным облегчением произнесла она. — В самом деле… — иронично произнес Фушеру. — И когда я могу надеяться на разговор с вами? — Я пробуду в Сен-Совере еще дней десять. — Вы тоже участвуете в семинаре? Я что-то не встречал вашу фамилию в программе… — удивился он. — Анжела болела, и я не смогла вовремя подтвердить свое участие. Но вы-то здесь… — Я в командировке… — отрезал он, избегая уточнять в присутствии ребенка мрачные причины своего приезда в Пюизе. — Могу я увидеться с вами сегодня вечером? — Давайте позднее… после моего выступления. — Что ж, подожду, у меня нет выбора. Остановился я на ферме Туро. А вас я где могу найти? — Площадь Думер… у Мадлен Дюжарден, одной из организаторов семинара. — И одной из наших свидетельниц. Таким образом, у нас есть двойной повод свидеться… — Конечно, — поведя рукой, сказала она со знакомой ему уклончивостью. Он невольно отметил, что на ее пальце не было кольца. Потом посмотрел на ребенка. Подумалось о превратностях судьбы, которая несколькими годами раньше так жестоко обошлась с ним, лишив надежды стать отцом. Сейчас же, на повороте жизненного пути, ему предоставлялся второй шанс. Взяв за руку проявлявшую нетерпение дочь, молодая женщина обошла застывшего в неподвижности мужчину, чтобы выйти на аллею, поднимающуюся к замку. Он провожал их затуманенными глазами, видя, как от него удаляются две фигуры: небольшая в желтом платье и элегантная — в фиалковом. Материнство сделало формы Жизель более округлыми, придало движениям тела самоуверенность. Но зато она пожертвовала своими длинными волосами, завитые кончики которых едва касались ее плеч. Он подосадовал на нее за то, что ее образ, сохранившийся в его памяти, изменился.