— Мы с вашей кошкой старые друзья! — сказал Фушеру, ставя на пол уязвленную персиянку. — Мы еще встретимся с вами, мадемуазель Дамбер, — отчетливо произнесла Лейла, вставая. Щеки ее слегка порозовели. — В последний раз мы виделись… — Жизель запнулась, вопросительно глядя на Лейлу. Та с быстротой молнии вспомнила их последнюю встречу. Это произошло четыре года назад снежным декабрем на набережной Орфевр. В то время она была в гуще довольно трудного расследования, вынудившего комиссара уехать из столицы. Ее молодой помощник Лео Кранзак как-то к вечеру постучался к ней. — Какая-то дамочка очень желает вас видеть, — объявил он. — Как зовут эту настырную? — раздраженно спросила оторванная от дела Лейла. — Мадемуазель Дамбер. От неожиданности ручка, скользнув, оставила черту на постановлении об аресте. — Жизель Дамбер? — повторила она. — Я не виделась с ней после дела Иллье-Комбре[4]. Пусть войдет. На Жизель было теплое шерстяное пальто, волосы спрятаны под черной бархатной шляпкой, а подобранный в тон шарфик лишь подчеркивал усталость на ее лице. — Извините, что отрываю вас от дел… Я прилетела из Бостона на новогодние праздники. Могу ли я видеть комиссара Фушеру? — К сожалению, он сейчас в командировке на юге Франции. — Я хотела убедиться в этом… — пробормотала Жизель, подавляя свое разочарование. — Он уехал на несколько дней. Может, я могу заменить его? — предложила Лейла. — Вообще-то я хотела поговорить с ним, но, может быть… «Сама не знает, чего хочет», — подумала Лейла. — Я доложу ему о вашем приходе. Оставьте мне номер вашего телефона. — Нет, это бесполезно. — Ее голос окреп. — Не стоит ему даже говорить, что я приходила. Я увижу его в другой раз. — Как вам угодно. Вы скоро возвращаетесь? — Нет, я улечу в начале января. Провожая Жизель до двери, Лейла поздравила ее с последней публикацией. — Комиссар Фушеру дал мне почитать вашу антологию о женской дружбе. Занятный сюжет… А над какой книгой вы сейчас работаете? — О Колетт. Новые страницы ее жизни… — ответила Жизель загадочным тоном и вышла. Поглощенная тысячью дел, навалившихся на нее в последующие дни, Лейла позабыла сказать комиссару Фушеру об этом визите. — Извините, что тороплю вас… — Голос Жизель вернул ее к реальности. — Но семинар продолжится через четверть часа, Мадлен, и уже объявили о прибытии неожиданного гостя. — Малышка все еще спит? — Да, но мне не по себе: не пришла мадам Драпье, должно быть, у нее срочное дело… И тут Лейла услышала ошеломившее ее предложение, значение которого не сразу до нее дошло. — Ну что ж, — заявил Жан-Пьер Фушеру, — можете уходить. Я останусь за няньку. Инспектор Джемани, встретимся у продавца книг в 18 часов. Оторопев, Жизель попыталась отговорить его, но он поторопился добавить: — Согласитесь, мадемуазель Дамбер, что после вас я единственный, кто справится с этой задачей. Побежденная, она сдалась. Лейлу вдруг озарило, и она не смогла подавить вспыхнувшую мысль об измене. Мадлен, испытывая смутное беспокойство от возникшей глухой напряженности, которую ощутила, поторопилась выйти, уведя с собой Жизель. Мужчина остался наедине со своими мыслями. Глава 13 Пятница, 13-е Мадлен и Жизель вскоре преодолели крутой подъем на окраине городка, сокращая путь по старой улице Оспис. Когда они проходили мимо ворот, над которыми нависала каморка, где Колетт спала, будучи ребенком, у Жизель Дамбер появилось ощущение, что за ней следят внимательные глаза писательницы. — Подумать только! — воскликнула Мадлен, показывая на розовый портретный барельеф на сером фасаде дома. Она даже не смогла выйти из машины в день открытия. Это красноречиво свидетельствует о невозможности возвращения в родные края. Жизель неожиданно пришла в голову мысль об обезоруживающей простоте фразы, выгравированной на пластинке: «Здесь родилась Колетт». В этих нескольких словах заключалась формула наиболее активного фермента ее творчества. Изгнание. — You can’t go again[5], — тихо проговорила она. — Простите? — не поняла Мадлен. — Название одного американского романа, — тотчас объяснила Жизель. — Я не отдавала себе в этом отчета, но к нашей культуре я отношусь как изгнанница. — Вы давно живете за границей? — поинтересовалась Мадлен. — Почти пять лет. Анжела там родилась. — Тогда она маленькая американочка? — Ее родители — французы, — уточнила Жизель, охваченная непонятной тоской. А кем будет ее дочь? Она пошла быстрее, пытаясь избавиться от других вопросов. Молча они свернули направо в конце улицы и вошли во двор замка. Миновав службы и пройдя мимо музея, очутились перед бывшими конюшнями, в которых проходил семинар. Их остановило необычное оживление, превратившее в цирк мирный городок. Тик де Глориан, довольный тем, что к нему перешли обязанности Ришело, явно не поскупился. Этот новичок намеревался преподать урок старейшинам города. Он не только созвал местных журналистов, но и привлек присутствующих представителей парижской прессы. Возвышаясь на подиуме перед лесом микрофонов и камер, он словно объявлял очередной номер. Перевозбужденный, небрежно одетый, в клетчатой рубашке, с редкими и сальными волосами, он заливался соловьем: — Господа, в Сен-Совере произойдет событие века… Мадлен наклонилась к Жизель и с иронией проговорила: — Еще одно? Я полагала, что оно уже состоялось в 1873 году! — Наш нежданный гость является наикрупнейшим критиком современной прозы… В то же время и писатель, он только что был отмечен призом «Фелина»… — заливался конферансье. — Для нас — трава зеленая, а море синее. Нам сильно повезло, что есть еще люди с его талантом, вынуждающие нас пересмотреть наши взгляды на окружающий мир… И сам я, недавно опубликовавший «Первого Павлина Сен-Совера», построил интригу, взятую из мира животных, лишь затем, чтобы следовать его модели. — Не знаете, кто это такой, Мадлен? — тихо спросила Жизель. Учительница отрицательно покачала головой. — Сегодня впервые он разрушит на ваших глазах старые представления о жизни Колетт. Ибо не была она такой, какой вы ее считали. Покончено со сказкой о счастливом ребенке, хорошей матери, преданной подруге… — Он не похож на фантазера, — шепнула Мадлен. — Благодаря ему, — продолжал Тик де Глориан, — вам станут известны тайны дочери этого края. Итак, господа… — …и дамы, — рассердилась Жизель, отметившая отсутствие женщин среди журналистов. Оратор выдержал драматическую паузу. — Итак, вот он, Марсель Фретилло, известный специалист в нашей области, блестящий автор единственного анималографического труда о Колетт, почетный лауреат «Фелины»… — Кто-кто? — удивилась Жизель. — Будь он специалистом, мы бы его знали. — Марсель Фретилло, — повторил Тик де Глориан, — автор «Колетт глазами кошки»… Я передаю ему слово. Из открытого лимузина вышел мужчина романтичной наружности. Стройный, в черных брюках и черной шелковой рубашке, с задорно спадающей на колкий глаз прядкой волос, Марсель Фретилло небрежно перекинул шарф, носимый им на манер Айседоры Дункан. Прежде чем завладеть микрофоном, он позволил публике рассмотреть себя, поздоровался с некоторыми парижскими коллегами и начал: — Господа, позвольте вас предостеречь…