Мадлен Дюжарден в свое время откупила дом Поля Думе на углу улицы Гран-Же. Своими классическими пропорциями и основательностью жилище наводило на мысли о родстве душ, которое можно встретить только в провинции. С улицы, через высокие окна, можно было видеть книжные полки с лежащими в восхитительном беспорядке книгами. Когда они открыли дверь, кошка Жизель Дамбер не упустила случая выскользнуть на улицу из дома, где ее на два дня заперли для ее же собственной безопасности; она устала от такого заточения. Карамель, полосатая кошка Мадлен, возникла, словно фея, на прилегающей стене; ее желтые бока, пылающие на солнце, раздувались от ярости. Персидская кошка застыла на месте, и ее шерсть вздыбилась. Обе кошки впились глазами друг в друга, обмениваясь протяжным угрожающим речитативом, предвестником битвы. Карамель урчала глухо, будто хищник, желающий парализовать свою жертву; временами ее утробное урчание перекрывалось более высокими нотами Катиши, которую, похоже, совсем не страшило завывание соперницы. Женщины не двигались, дабы не нарушать проявления сигнального кода, заложенного в животных природой. Урчание Карамели стало более угрожающим, напоминающим хрип умирающего, и Жизель вздрогнула. По закону противоположностей угроза Катиши перешла в пронзительный, почти невыносимый вой. Инстинктивно стараясь спрятаться, обе подруги решили войти в дом, предоставив животным продолжать их нескончаемый дуэт. Однако звук их шагов, как по мановению волшебной палочки, разрядил напряженность. Катиша последовала за Жизель и, словно голубая стрела, промчалась мимо и исчезла в доме. Лишившись объекта своей ярости, недоумевающая Карамель поменяла регистр, издала что-то вроде покашливания, чтобы не потерять лицо, и пометила отвоеванную территорию. — Мама! Посмотри! Анжела гордо протянула матери канву с большими дырами, по краям которых болтались обрывки зеленых и синих шерстяных ниток. — Посмотри на кораблик! Вот вырасту и стану моряком… — И куда же ты поплывешь? — На самый конец моря, — мечтательно произнес ребенок. «Она покинет меня… Видно, так суждено…» — подумала Жизель. И, повернувшись к мадам Драпье, которая проявила инициативу, преподав девочке урок вышивания, с натужным юмором спросила: — Значит, вы хотите сделать из моей дочери отменную вышивальщицу? — Надо же научить ее какому-нибудь женскому делу, — парировала мадам Драпье. — Шитье — лучшее средство развить мечтательность! — поддержала ее Мадлен. — А также умение готовить, знание секретов счастливой семейной жизни! — прибавила мадам Драпье с обезоруживающим простодушием. — Я приготовила вам свежую щуку из наших прудов, пирог со шпинатом, а на десерт наше мороженое. После обеда Жизель вступила в каждодневную борьбу с Анжелой, пытаясь уложить ее в постель для послеобеденного сна. Стараясь выиграть время, ребенок прибегнул к обычной стратегии: — Ты мне расскажешь сказку? — У меня для тебя есть книжка, — вмешалась Мадлен, — в ней полно картинок… Это история одной маленькой девочки из Сен-Совера, которая умела говорить с животными и лазить по деревьям. — Как белка? Мадлен протянула Анжеле экземпляр своей книги «Колетт, пересказанная для детей». Схватив ее, та побежала вслед за матерью в спальню. Минут через двадцать пришли комиссар Фушеру с инспектором Джемани. — Мне очень жаль, что наша беседа не состоялась раньше, — начал было Фушеру. — Потише, пожалуйста. В соседней комнате спит ребенок. Давайте пройдем на террасу. Черносмородиновый ликер? От ликера они отказались и уселись в тиковые кресла, потемневшие от полировки льняным маслом. Комиссар кивком попросил свою помощницу начать разговор. — Мадам, хотелось бы вместе с вами прояснить некоторые вопросы. Этим утром вы сказали, что еще раньше заметили кое-какие… — Лейла заглянула в свой блокнот, — «несоответствия» в ходе инвентаризации. Мадлен потупилась: — Я никогда никому об этом не говорила, но письма, украденные сегодня, совсем не значились в первоначальном списке, составленном в Париже и переданном клубу. — Кому они были адресованы? — спросил комиссар. — Все они писались одной молодой женщине, Пупе де Капденак, с которой очень подружилась постаревшая Колетт и которой поверялись все домашние заботы. — Вы хотите сказать, что эти письма совершенно неожиданно появились в ее литературном наследстве? — Это кажется невероятным, но у меня сложилось такое впечатление. Меня поражает и то, что пропали некоторые вещи, числившиеся в описи. Во время перевозки в Сен-Совер исчез один медальон с камеей, испарились рецепты кремов молодости — как вы знаете, Колетт создала собственное средство для сохранения красоты — и один детективный роман с автографом автора. — Вы заявили о пропаже? — Нет, я не решилась. К тому же большой ценности эти вещи не имели. Но зато на всякий случай я сфотографировала все предметы до их отправки в Сен-Совер. — Вы можете показать нам фотографии? — вмешался Фушеру. Мадлен Дюжарден подошла к своему бюро и долго шарила в ящиках. — Не сильна я в наведении порядка, — извинилась она, вернувшись и перелистывая свои альбомы. — А! Вот и они! Фушеру узнал знакомую коллекцию, выставленную в музее. — Можете показать нам пропавший медальон? Она направила указательный палец на самый маленький. Фушеру оживился; он положил рядом клише Мадлен и фото медальона, послужившего орудием самоубийства. Они совпадали. — Похоже на изображение Мицу! — воскликнула инспектор Джемани. — Так оно и есть! — подтвердила Мадлен, обрадованная тем, что нашла знатока. — Именно месье Ришело производил инвентаризацию фондов? Не думаете ли вы, что он и похитил этот медальон? — Вполне возможно, но почему этот, а не другой? — удивилась Мадлен. — И зачем ему рецепты молодости? Может, хотел сделать подарок одной из своих… подруг? — Если только не себе лично… — язвительно заметила Джемани. — А украденная книга? Как она называется? Мадлен Дюжарден стала сверяться со списком. — Признаюсь, я ее не читала. Честно говоря, не такая уж она известная… А! Вот!.. «Завещание Милого», детективный роман, написанный Коломбом Бризеду и изданный за счет автора в «Пресс дю Фаланстер». — Достаньте нам эту книгу, инспектор Джемани… А теперь — о деле Брюссо. Вы присутствовали при обнаружении трупа, не так ли? — Действительно, и это было для меня таким ударом… Она рассказала им о поездке с Антуаном Деврилем к пруду Безумия. — Что меня крайне удивляет, — сказала в заключение Мадлен, — так это то, что Жюли старалась утонуть. А ведь она была превосходной пловчихой… Не так-то это легко… Рассматривалось ли предположение о несчастном случае? — Тогда, мадам, — возразил Фушеру, — что она могла делать одна у этого отдаленного пруда? Кстати, анализ показал, что мадам Брюссо до этого приняла приличную дозу транквилизаторов. Да и высокие сапоги, бывшие на ней, явно предназначались для удержания ее на дне. — Вы хотите сказать, что она и впрямь предприняла все возможное, чтобы не вынырнуть? — Выходит, что так. Но тело зацепилось за корни и не пошло ко дну. — Можно подумать, что она все сделала, чтобы ее тело не было найдено… — рискнула предположить Мадлен Дюжарден. — Не видите ли вы причин, объясняющих подобное стремление к сокрытию всех следов? — Никаких, комиссар… Даже не могу объяснить причину ее смерти. Захоти она уйти из жизни, она бы отдала распоряжения по дому, доверила кому-нибудь попугая. Оставила бы предсмертную записку, наконец!.. Она была такой деловой… Не из тех, кто слишком жалеет себя, поверьте мне. И все-таки найти причины можно: у нее не было семьи, и она страдала от болей в бедре, правда, никогда не жаловалась. — Не думаете ли вы, что когда она узнала о своей неизлечимой болезни, то нарушилась ее психика? — Это меня удивило бы… Ведь она ни разу не посещала врача! — В Сен-Совере, вы хотите сказать? Оба полицейских обменялись понимающими взглядами. Уложив дочь, Жизель Дамбер, привлеченная голосами, подошла к террасе. Она перехватила взгляды партнеров, и это ее почему-то насторожило. Повинуясь внутреннему чувству, она не вышла на террасу, а, сдерживая дыхание, осталась стоять за застекленной дверью. Отсюда ей было слышно все. — К чему бы ей проходить консультацию в другом месте? — продолжала Мадлен. — И у нас есть хорошие врачи. Когда она отвернулась от них и наклонилась, чтобы поставить на лапки прирученного ежонка, они одновременно вполголоса произнесли: — Из осторожности… Эти слова словно хлыстом стеганули по Жизель. Ее зазнобило. «Что со мною? Заболела?» — спросила она себя. Ей вдруг захотелось больше всего на свете очутиться в своей постели. Почувствовать тепло тельца дочери, прижавшейся к ней. Любовь проснулась в ней с силой, о которой она и не подозревала. Жизель неожиданно ощутила себя зажатой в любовном треугольнике. Какое-то время она пыталась совладать с собой. Да и что она себе вообразила? Ведь она оказалась лишь свидетельницей хорошо слаженного профессионального дуэта. И тут же отругала себя за такую детскую ревность. Она собралась было потихоньку удалиться, но ее кошка, шмыгнув между ногами, проворно вспрыгнула на колени комиссара и сразу замурлыкала, выгнув гибкую спину и требуя мужской ласки. Возмутившись подобным предательством своей союзницы, Жизель вынуждена была выйти на террасу; она махнула рукой, чтобы прогнать животное. — Катиша! Это уж слишком!