В сущности, журналисты, подтрунивавшие над полицией, знали только часть истины, но если бы они знали все, нас положительно затравили бы насмешками. Вот как было дело. Дюкре, совершив преступление, не нашел ничего, кроме кошелька с шестью франками. Три дня он бродил по Парижу. Умирая от голода и усталости, не зная, где приклонить голову, этот юный негодяй решил сам просить, чтобы его арестовали. На последние гроши, которые у него оставались, — подобно всем преступникам, подталкиваемый желанием знать, что говорят о его преступлении, — он купил газету и прочел, что в тот вечер все восемьдесят полицейских комиссаров устраивают банкет своему префекту, господину Граньону, в салонах Лемарделе, в тех именно, где помещается теперь редакция «Журналы». По свойству огромного большинства преступников, которые любят порисоваться и разыгрывать эффектные сцены, сначала он задумал явиться лично в Лемарделе. — Я говорил себе, — признавался он мне впоследствии, — что мое появление будет приятным десертом для префекта полиции. Но затем я рассудил, что при моем плохом костюме меня, пожалуй, вытолкают за дверь, не пожелают даже выслушать… Этот двадцатилетний преступник был прав! Если полиции не всегда легко задержать преступника, который позаботился принять меры предосторожности, то еще труднее самому преступнику, который пожелал бы укрыться от непогоды под кровлей тюрьмы, заставить себя арестовать. Дюкре подошел вплоть до дверей Лемарделе, но, раздумав, повернул назад и пошел наудачу до первого красного фонаря полицейского поста и сказал полисмену, стоявшему у дверей: — Я — убийца, не угодно ли вам меня арестовать? — Убирайся ты ко всем чертям, негодный шалопай! — ответил блюститель порядка, наградив его здоровенным пинком в спину. Но Дюкре был упрям, он хотел во что бы то ни стало попасть в тюрьму. К тому же его сильно мучил голод. Он сообразил, что еще один проступок не ухудшит его положения, и смело направился в первый попавшийся трактир, где приказал подать ужин. Когда ему предоставили счет, он объявил хозяину: — У меня нет денег. Я — убийца, арестуйте меня. — Вот негодяй, которому вздумалось устроить скандал в моем доме! — воскликнул хозяин трактира. И, взяв Дюкре за шиворот, он вытолкал его на улицу. — Смотри, головорез! Вот, как я расплачиваюсь. Этому убийце, очевидно, не везло. Дважды потерпев неудачу он побрел дальше. Он встретил двух полицейских агентов, с которыми заговорил весьма смело. — Может быть, это правда! — предположил один агент. — Отведем его на всякий случай в участок… — сказал другой. Таким образом, убийца добился своей цели и был, наконец, арестован. Я начал мало-помалу осваиваться с моими новыми обязанностями, и если господину Тайлору, как я уже говорил выше, недоставало энергии и духа инициативы, зато он, бесспорно, стал превосходным учителем для такого новичка, как я, так как был глубоким знатоком закона и обладал поразительными выдержкой и тактом. Я всегда относился к нему с величайшим уважением, и вплоть до его отъезда между нами существовали самые лучшие отношения. Часто он откровенно беседовал со мной о своих огорчениях, потому что должность начальника сыскной полиции не только самая трудная и ответственная, но также и видная. Этот период времени был наиболее активным во всей моей жизни. Мне приходилось вести массу дел под руководством господина Тайлора, который, впрочем, предоставил мне полную свободу в ведении розысков о двух шайках воров. Эти два дела чрезвычайно интересны и доказывают, до какой степени еще живы старинные традиции Картушей. Сначала я намерен поговорить о знаменитой шайке Делонг или Лафон, которая причинила мне массу хлопот, но в то же время дала повод к очень интересным психологическим наблюдениям. В одно прекрасное утро некто Лафон был пойман с поличным при воровстве в книжном магазине Фламариона в галереях Одеона. Разумеется, вор назвался вымышленным именем — Ренье, но я очень скоро узнал, что это неправда, так как он под фамилией Лафон содержал на улице Амстердам маленькую книжную лавочку, которую пополнял книгами, наворованными в различных больших магазинах. Скоро новые сведения окончательно выяснили моральный облик этого субъекта. Этот Лелонг уже под третьим именем Даниэль оповещал в мэрии улицы Друо о своем бракосочетании с мадемуазель Z., молодой девушкой из прекрасной семьи, которую негодяй очень ловко обманул как относительно своего общественного положения, так и нравственных качеств. Казалось весьма сомнительным, чтобы подобный рыцарь легкой наживы имел на совести только кражу нескольких книг. Вот почему я назначил тайный надзор над его лавочкой, и скоро мы узнали, что Лелонг был главой и организатором шайки воров, которая опустошала наиболее шикарные магазины Парижа, но до сих пор ускользала от полиции. Лелонг с дьявольской ловкостью завлекал к себе приказчиков всех больших магазинов в квартале Сен-Дени, каковы, например, торговые фирмы «Грелу», «Каген» и «Фавро», «Обине», «Буден» и пр. Он ссужал этих молодых людей незначительными суммами денег, а потом склонял их воровать товары в уплату долга. Как только несчастные совершали первую кражу, они попадали во власть Лелонга. Этот негодяй, под угрозой доноса, принуждал их продолжать красть… Наворованного товара нашлось на очень значительную сумму, достаточно сказать, что я нашел одних лент на 30 000 франков. Но самый интересный инцидент во всем этом деле разыгрался в окружном суде. Адвокат одного из обвиняемых указал на меня, как на свидетеля в пользу его клиента, и я, без всякого умысла, просто потому, что это казалось мне справедливым, просил снисходительности присяжных к этим молодым людям, которые по вине опасного шантажиста могли сделаться профессиональными ворами. Во время перерыва прокурор отозвал меня в сторону, и между нами произошло довольно крупное объяснение. В ответ на выраженное им удивление, что магистрат «позволил себе выступить в роли» свидетеля со стороны обвиняемого, я ответил, что считал первым и самым главным долгом магистрата сказать правду, как подсказывает совесть, а не стараться во что бы то ни стало обвинять нескольких несчастных, которые и без того уже наказаны восьмимесячным арестом. Этот инцидент сильно меня опечалил. К сожалению, есть много магистратов, которые считают личным для себя поражением оправдание подсудимого или смягчение вины. Предвижу, что найдутся люди, которые, прочитав эти строки, пожмут плечами и скажут: «Какая странная сентиментальность у полицейского, обязанность которого состоит в том, чтобы преследовать и задерживать виновных!» Но я отвечу, что эти люди не знают психологической стороны страстных охотников, которые не едят убитой ими дичи. Полицейский, которому нередко приходится проводить целые ночи без сна, если убийца или вор ускользнет ото всех его розысков, вздыхает с облегчением, когда дичь, наконец, поймана, и это чувство удовлетворенности тотчас же располагает его к снисходительности по отношению к обезоруженному, который уже в его руках. Самолюбие полицейского удовлетворено. Самолюбие судьи выступает на сцену с того момента, когда он начинает требовать головы подсудимого. Если требование его удовлетворено, то очень часто он же начинает хлопотать о помиловании! Только один палач жаждет до конца «чисто обработать дело» и просит только, чтобы не повредили его «машины». Как видите, самолюбие — главный грех всех наших чиновников! После шайки магазинных воров немало хлопот мне доставила шайка, специальностью которой было грабить виллы в окрестностях Парижа. Случай, как всегда, навел полицию на следы этих грабителей. В одно январское утро, на рассвете, какие-то три субъекта с огромными тюками явились на одну из городских железнодорожных станций. Размеры их ноши заинтриговали дежурного жандарма, который пожелал задать им несколько вопросов, тогда двое, бросив тюки, убежали, а третий, схваченный жандармом за руку, выхватил револьвер, чтобы защищаться. Полицейский, с помощью начальника станции и двух служащих, связал его по рукам и ногам и доставил ко мне. Субъект оказался рецидивистом, уже несколько раз судившимся. Он очень скоро сознался, что в компании с двумя сообщниками ограбил дачу в Сент-Манде и принадлежит к шайке, практикующей этого рода кражи. Восемнадцать негодяев попали на скамью подсудимых. Главарь шайки Гильоме по прозвищу Драница, так как его профиль очень походил на плохо выструганную тесовую дощечку, и два его главных помощника — Бутоне по прозвищу Сапун и Пуссен, именуемый Зуавом, — были положительно интересные типы. Все трое очень молодыми (главарю еще не было двадцати лет) принялись за свой опасный промысел, стоивший им больших усилий и хлопот, чем любой честный труд. На суде, во время разбора дела, не было недостатка в анекдотах. Эти бандиты были большие шутники. Они охотно посылали предметные письма лицам, которых ограбили или собирались вторично ограбить. «Милейший господин NN., — писали они, — мы не взяли ваших выводков, потому что они еще слишком тощи, но мы вернемся через месяц. Что же касается ваших кроликов, то будьте покойны, мы принесем вам шкурки, как только эти милые зверьки будут съедены. Ваши вина превосходны, жаль только, что их уже нет больше. Не мешало бы вам написать своему поставщику». Всего комичнее то, что негодяи действительно присылали шкурки кроликов, а спустя около месяца похищали остальную дичь. Шайка разделялась на несколько групп, которые действовали самостоятельно и иногда неожиданно встречались в одном и том же доме, который рассчитывали ограбить. Рассказы об этих qui pro quo, более забавных, чем водевильные фарсы, значительно оживляли разбор дела. Однажды ночью Пуссен и Бутоне забрались на одну виллу. Обшарив дом и собрав кое-что, пришедшееся им по вкусу, эти господа решили комфортабельно расположиться на ночь. Эта шайка придерживалась анархистского принципа — грабежа в одиночку, каждый работал за свой собственный счет, и это избавляло их от трудностей дележа. Бутоне, войдя в спальную и найдя там кровать, улегся без церемонии, а чтобы не проспать час, назначенный для отъезда, завел будильник, оказавшийся тут же. Он спал уже крепким сном, когда пришел Пуссен, который в качестве знатока вин очень долго промешкал в погребе. Сначала Пуссен испугался, услышав храпение, но потом, подойдя ближе, узнал товарища. — А, — сказал он, — это Бутоне. Лягу рядом с ним. Воображаю, как он удивится, когда увидит меня завтра утром! Но наутро они оба были удивлены, когда увидели, что приготовленные ими пакеты и даже будильник на камине исчезли. Дело в том, что в ту же ночь атаман шайки Гильоме с несколькими другими товарищами также посетили эту виллу. Найдя своих главных помощников спящими, он велел тихонько унести их пакеты, часы и все, что попалось под руку. Эта шайка совершила несколько значительных краж. Например, ей удалось совершенно ограбить в Бюзанвале виллу коменданта Анри. Они унесли на пятнадцать тысяч драгоценностей и серебра. В доме коменданта Анри произошла поистине эпическая сцена. Бутоне и его сообщники проникли на виллу в ночь на 21 января. Не будучи в состоянии унести все зараз, злоумышленники возвратились на следующую ночь. Каково же было их изумление, когда они увидели зажженные люстры в столовой, а за столом Пуссена и нескольких других товарищей, которые весело ужинали, запивая гастрономические яства лучшими винами коменданта. Взбешенный Бутоне, по праву первенства, приказал товарищу уступить ему позицию. Пуссен ответил словами Камбронна под Ватерлоо. Тогда обе шайки схватились за оружие, развешанное на стенах, и вооружились старинными саблями, шпагами и ятаганами. Несколько минут продолжалась битва, достойная рыцарей Круглого стола. Уже с обеих сторон лилась кровь, когда Пуссен выступил парламентером. Он заявил, что добыча достаточно богата, чтобы ее можно было разделить. Его предложение было принято с энтузиазмом. Противники обнялись и поцеловались, раненые перевязали свои раны, все уселись за стол и братски чокнулись стаканами. Все эти негодяи имели подруг сердца из категории продажных женщин самого низкого пошиба, и среди них постоянно происходили кутежи, так как недостатка ни в чем никогда не было. Во время розысков по этому делу меня всего более интересовал вопрос, каким образом составляются подобные ассоциации, как могут существовать эти обособленные мирки преступников, а главное — почему лица, раз вступившие в них, уже никогда не могут выйти. За год перед тем Пуссен, который был в первый раз осужден за кражу со взломом и уже носил среди своих единомышленников прозвище Зуав, по всей вероятности потому, что служил некоторое время в отряде спагисов, попал в тюрьму Санте и работал в мастерской, где изготавливаются бумажные фонарики. Рядом с ним сидел молодой белокурый заключенный, по имени Бутоне, с которым Пуссен скоро подружился. Бутоне окончил центральную школу, тотчас по выходе из школы молодой человек, не имевший средств, но жаждавший хорошо пожить и наслаждаться всеми благами жизни, начал жить мошенничеством и воровством. В конце концов он, конечно, попался и очутился в тюрьме. Поблизости от них сидел третий заключенный, для которого тюрьма уже не имела тайн, как профессиональный вор, он уже несколько раз отбывал наказание. Этот субъект, по имени Матере, нашел возможность завязать с Пуссеном и Бутоне разговор, не возбуждая подозрения сторожей. Срок их наказания кончался приблизительно одновременно, и они начали строить планы на будущее… Современная тюрьма выбивает человека из строя жизни, быть может, даже более, чем в прежнее время. Очень редки случаи, когда несчастному, побывавшему в тюрьме, соглашаются дать работу. Были попытки сделать что-либо в этом направлении, но ничего значительного не было сделано, а между тем положение очень серьезно, когда подумаешь, что ежегодно в тюрьмах Франции перебывает до 200 000 человек. Отсюда нетрудно догадаться, каким образом вербуется та армия преступления, о котором так часто говорят в газетах. Старый рецидивист Матере без особого труда сговорился с Пуссеном и Бутоне, а когда он предложил им организовать шайку, которая грабила бы запертые на зиму дачи в окрестностях Парижа, оба с радостью согласились… Очутившись на свободе, они встретились, и началось составление шайки, которое происходит приблизительно таким же способом, каким в доброе старое время добровольцы-рекруты записывались в полки. В нескольких маленьких кабачках близ площади Мобер Матере собрал сначала старых бывалых товарищей, потом начал вербовать участников шайки среди каменщиков, устроивших стачку и потерявших работу. Наблюдая всех этих субъектов, я все более и более убеждался, сколько сил, энергии и ума, пригодных для честного труда, отнимают у общества эти преступные ассоциации.