Тогда начинается обратное течение, и именно те, которые дольше других получали прекрасные дивиденды, начинают с особенным негодованием поносить беглого банкира и громить полицию за ее бездеятельность. Признаюсь, между трущобной шпаной и шпаной бульварной, между теми несчастными, которые с детства не видели никаких добрых примеров, и юношами из порядочного общества, которые становятся мошенниками единственно потому, что их родители не позволяют им иметь самых хорошеньких любовниц и самых дорогих лошадей, я предпочитаю первую, как бы ни была она отвратительна; мне гораздо симпатичнее клеенчатый картуз и блуза, чем блестящий элегантный цилиндр и фрак из мастерской лучшего портного. Даже нельзя сказать, что вторая категория менее опасна, на том основании, что грабители высшего полета никогда не убивают. Действительно, мошенник, насколько возможно, старательно избегает преступлений, которые могут привести его на скамью подсудимых, но так как в нем нет никаких моральных принципов и им руководит только один инстинкт самосохранения, то случается иногда, что и он впадает в преступление совершенно так же, как мелкий воришка, который, придя украсть несколько франков и найдя сторожа, убивает его. Вот почему я думаю, что параграф 405 проявляет к мошенникам (более многочисленным и более опасным, чем убийцы) такую снисходительность, которая является даже преступной по отношению к общественной безопасности. В этой части моих записок я постараюсь пояснить читателям, что такое преступный мир во всех его проявлениях, начиная с мелкого мазурика, который норовит ускользнуть из ресторана не заплатив за обед и кончая крупным вором, похищающим чужие миллионы. Бывают жалкие, заурядные воришки, которым под силу взламывать замки и обкрадывать прихожие и кухни; но бывают и гениальные негодяи, которые гримируются высшими представителями полиции, чтобы под предлогом обыска и судебного следствия ограбить барское жилище. Я начну с романтической истории Альмейера, которого прозвали «современным Рокамболем»; действительно, казалось, что этот странный герой изучил жизнь по произведениям Понсона дю Террайля; Бальзак, чутьем романиста, угадал этот тип, но только изобразил его глубже. Во всей юридической практике я знаю только одного героя, который мог бы с ним сравняться; это знаменитый Куаньяк, более известный под именем граф Сент-Элен, который бежал с тулонских галер и по фальшивым документам добился назначения подполковником в сенскую национальную гвардию. Как известно, мнимый граф Сент-Элен был арестован в тот день, когда в полной парадной форме производил смотр полка. Один из бывших товарищей по каторге случайно его увидел, узнал и донес. Его обратно отправили на каторгу, где он умер. Альмейер, его достойный последователь, также находится теперь на каторге, и этот современный король мошенников никогда не возвратится назад, так как осужден на двадцать лет, а всякий, осужденный более чем на пять лет, по окончании срока каторги, как известно, отправляется на поселение в Новой Каледонии или в Гвиане. Альмейер попал на каторгу только потому, что имел неосторожность усугубить свои мошеннические проделки несколькими подлогами. Иначе его уже давно видели бы на первых представлениях, на бульварах и в кафе с гарденией или с иным модным цветком в петличке. В этой части моих мемуаров, которая, как я надеюсь, послужит полезным предупреждением для честных людей, так как я укажу все приемы, к каким прибегают мошенники, обирающие их, Альмейер, король мошенников, заслуживает первое место. Это был красивый молодой человек, круглолицый, розовый, с пышными белокурыми усами, с очень кротким и ласковым выражением красивых глаз, с жиденькими волосами вивера, наконец, всегда безукоризненно одетый. Даже в тюрьме он умудрялся сохранить свой элегантный вид и, как особой милости, просил, чтобы ему дали зеркало. Альмейер был типичным мошенником конца века. Замечательно умный, обладавший удивительной способностью ассимилироваться, принадлежавший к хорошей семье и пользовавшийся у женщин еще большим успехом, чем Пранцини, он мог бы занять в обществе прекрасное положение, если бы инстинкт, более сильный, чем его ум и воля, не влек его к злу… Этим героем мне пришлось очень много заниматься. У меня было с ним нечто вроде состязания, в котором я в конце концов победил, но не без больших хлопот. Мне кажется, искренний рассказ об этой долгой борьбе против ухищрений мошенника — одна из наиболее интересных страниц моей служебной деятельности. В то же время это специальный документ, представляющий несомненный интерес, и романисты, желающие изображать жизнь такой, как она есть, могут им воспользоваться. Глава 2 Молодость Рокамболя Отец Евгения Альмейера был негоциант, занимавший в Париже видное положение; молодой Альмейер получил блестящее образование и был любимцем семьи. Сначала ему прощали все его выходки. Он начал заниматься в конторе отца и там дебютировал мелкими растратами и недочетами, которые ему прощали до тех пор, пока не исчезла чековая книжка. Спустя два дня книжка отыскалась, но один из чеков, снабженный фальшивой подписью Альмейера-отца, был уже оплачен. Деньги получила любовница его сына. Особа, предъявившая чек, была заподозрена, ее хотели арестовать, но господин Альмейер-старший, понимая, что единственный виновник его сын, взял свою жалобу назад и ограничился строгим выговором. Но молодой человек далеко не исправился. Некоторое время спустя, когда, войдя в контору отца, увидел там денежный пакет, присланный из Лиона, он без всякой церемонии положил его в карман. В тот же вечер он уехал в Дижон, откуда направил отцу следующее послание: «Милостивый государь! Я — бывший заслуженный военный в отставке. Мой сын, почтамтский чиновник, чтобы уплатить карточный долг, похитил из конторы денежный пакет, адресованный на ваше имя лионской торговой фирмой X. Терзаемый раскаянием, он сознался мне во всем. К несчастью, в настоящую минуту я не могу возвратить вам эту сумму, но я созвал всю семью на общий совет, и если вы согласитесь не подавать жалобу, то через несколько дней мы общими силами погасим долг чести. Вы также отец семейства, сжальтесь над бедным отцом, не разрушайте моего многолетнего честного прошлого». Сначала Альмейер-отец наивно поверил этой истории и терпеливо ждал возвращения похищенных денег, но скоро случай открыл ему, что его сын сделал большие траты и что именно он похитил денежный пакет. На этот раз он принудил красавца Евгения поступить в полк. Наш герой избрал драгунский полк, где его ум, веселый нрав и щедрость, — так как он сорил деньгами, — приобрели ему всеобщую симпатию. Все шло хорошо до тех пор, пока он дурачил и эксплуатировал гарнизонных поставщиков; но в один прекрасный день, когда кредит его иссяк, молодой драгун зашел к своему капитану и похитил у него несколько художественных вещиц, которые продал за бесценок. Конечно, было начато следствие, которое выяснило, что вор — Альмейер. Полковой командир приказал его арестовать, но прежде, чем виновный был посажен в тюрьму, его отправили на гауптвахту; адъютанту было дано приказание иметь за ним строжайший надзор. Вот тогда-то Альмейер начал фантастическую серию своих побегов. Он был посажен в отдельную камеру. Вечером, когда ему принесли ужин, он попросил позвать к нему адъютанта. — Господин адъютант, — сказал он, — мне необходимо выйти… — Это невозможно. — Однако… — Хорошо, но два человека будут вас сопровождать, главное, оставайтесь недолго… Альмейер, в сопровождении двух сторожей, отправился в известное место, куда также входили и прохожие. Здесь он быстро сбрил усы с помощью бритвы, которую каким-то фокусом сумел пронести с собой, потом, сунув в руку какому-то субъекту два луидора, он снял с него шапку, блузу и сапоги и моментально переоделся. Когда Альмейер вышел, он был до такой степени неузнаваем, что ни сторожа, ни адъютант не узнали его. Он спокойно направился к воротам. Очутившись на улице, он прыгнул в первый попавшийся фиакр и — марш! Только его и видели! Прошло десять минут, потом четверть часа, адъютант начал ворчать, наконец наскучив ожиданием, он вошел туда, откуда вышел Альмейер, но там он нашел только его куртку и ботинки. Несчастный адъютант был уволен от должности за нерадивость, Альмейера же задержали на вокзале. Он был осужден на пять лет тюремного заключения за воровство. Из тюрьмы Шерш-Миди, куда его посадили, он также попытался бежать; не знаю, каким образом ему удалось забраться в мешок со старой бумагой. Но, на его несчастье, как раз в то время была сделана перекличка. Альмейер был открыт в своем убежище, и ему пришлось до конца отбыть наказание. Свой срок в полку он дослужил в африканском батальоне в Тлемсене. В 1886 году он возвратился в Париж. С удивительным мастерством разыгрывать комедии и рисоваться добрыми чувствами, которых в нем вовсе не было, он упал к ногам отца, уверяя, что раскаялся и хочет сделаться честным человеком. Ему удалось добиться прощения, и он действительно начал вести очень регулярный образ жизни: каждый день обедал в семье, редко выезжал и не иначе как в черном фраке. Ему представлялся даже случай занять хорошее положение в деловом мире, зарабатывать большие деньги и загладить несчастное прошлое. Мало-помалу он сблизился со всеми друзьями своей семьи; однажды ему пришлось ехать по железной дороге из Шату, где он жил у отца, с торговым комиссионером господином Эдмондом К., который знал его еще в коллеже; встретив его теперь изящным, умным, вполне светским молодым человеком и веселым, интересным собеседником, господин К. почувствовал к нему большую симпатию и открыл ему двери своего дома. Г-н К., ведший торговое дело в компании с братом, несколько раз замечал, что после ухода Альмейера письма, лежавшие на письменном столе, исчезали. Однако он не решался обвинять своего друга, к которому питал величайшее доверие. Но в один прекрасный день случился неожиданный инцидент. 6 сентября 1886 года, ровно за месяц до моего поступления в сыскную полицию, господин С., банкирская контора которого находилась на бульваре Бон-Нувель, был вызван к телефону из конторы господина К., приятеля Альмейера. Его спросили, по какому курсу он может учесть вексель в 1659 фунтов стерлингов, трасированный из Канады на одну торговую фирму в Лондоне и снабженный передаточной надписью господина К. Это предложение нисколько не удивило банкира, так как незадолго перед тем он предлагал господину К. вести с ним дела, и ему даже показалось, что он узнал по телефону голос негоцианта. Он сказал свои условия, они были приняты. — Это решено, я пришлю вам вексель, а вы потрудитесь передать деньги посланному, — ответил телефонировавший. Спустя двадцать минут какой-то субъект, назвавшийся служащим в конторе господина К., явился к банкиру с векселем, и кассир выдал ему по расчету 41 702 франка 90 сантимов. В тот же вечер учтенный вексель был отправлен в Лондон торговой фирме С., но на следующий день был возвращен банкиру с уведомлением, что передаточная надпись поддельная. Один из служащих в банкирской конторе повез вексель к К., который объявил, что действительно передаточная надпись сделана не его рукой и денег он не получал. Кто был виноват? Сначала заподозрили двух служащих в конторе. Положение их было незавидно; оба имели привычку в те часы, когда бывало мало работы, забавляться, копируя подпись патрона. Эти каллиграфические упражнения были найдены даже на их конторках. Само собой разумеется, они были арестованы и провели несколько ночей на сырой соломе в арестном доме. Однако сам Альмейер позаботился об их освобождении. Будучи другом дома К., он с первых же дней, как только был обнаружен подлог, предложил свои услуги господину Эдмонду К. и сопровождал его в суд и в сыскную полицию. Судебный следователь господин Вильер записал Альмейера свидетелем по этому делу. — Господин следователь, — сказал этот удивительный мошенник убедительным тоном искренности, которым умел действовать на слушателей, — я скажу вам всю правду, это Эдмонд К., мой друг, сам взял вексель, адресованный в их торговый дом, так как лично нуждался в деньгах и достал их этим способом. Натурально, судебный следователь вызвал господина Эдмонда К. — Вы должны сознаться, — сказал он, — ваш друг Альмейер сам вас обвиняет и приводит убедительные доказательства вашей виновности. Действительно, первые справки, наведенные о господине Эдмонде К., с точки зрения правосудия, — само собой разумеется, по отношению к этому делу — были самого прискорбного свойства. Бедняга нередко посещал клуб и в последний раз проиграл 41 000 франков, то есть сумму, почти равную стоимости векселя. Наконец, все единогласно утверждали, что он очень любит дам в желтых шиньонах и тратит на них много денег. В кабинете судебного следователя произошла такая потрясающая сцена, какой позавидовал бы любой драматург. Альмейер упал к ногам своего друга, плакал, рыдал и умолял его сознаться с такой искренностью, что даже господин Вильер был глубоко взволнован. — Умоляю тебя, признайся, — говорил он, — к чему отрицать очевидное. Если ты не признаешься, то, как знать, пожалуй, меня заподозрят, что это я телефонировал! Увы! Мое прошлое небезукоризненно… И теперь, как бы я ни был честен, меня сочтут виновным, между тем как тебя даже не станут преследовать… Тебе стоит только возвратить деньги, и все будет кончено. Если в настоящую минуту у тебя нет денег, мой отец одолжит тебе. Альмейер был так патетичен, что растрогал даже друга, которого обвинял совершенно безвинно. Несчастный К. также плакал, лепетал что-то бессвязное в свое оправдание и, право, был близок к тому, чтобы признать свою мнимую виновность; следователь нашел нужным отправить обоих их в Мазас, так как поведение Альмейера показалось ему странным, тем более что у него уже было «прошлое». Однако этот удивительный комедиант оставался недолго в Мазасе. Семья К. стала хлопотать, оба узника были освобождены и взяты на поруки. Это произошло в тот именно день, когда я дебютировал в звании помощника начальника сыскной полиции и присутствовал при казни Фрея и Ривьера. Все эти подробности я узнал уже много времени спустя. Как только Альмейер был выпущен на свободу, он отправился за границу, под предлогом окончить некоторые важные дела, порученные ему отцом. С его стороны было весьма предусмотрительно поставить преграду между собой и правосудием, так как скоро узнали благодаря неосторожной болтливости одной женщины, что человек, получивший в банкирской конторе деньги по векселю, был некто П., побывавший в исправительном батальоне и познакомившийся с Альмейером в Африке. П. был задержан в Алжире, где он скрывался. При нем нашли довольно значительную сумму денег и телеграмму от Альмейера, столь компрометирующего содержания, что спустя несколько дней, когда ничего не подозревавший Альмейер возвратился в Париж, он был арестован и отправлен в Мазас, — на этот раз уже без всякой надежды быть взятым на поруки и получить временную свободу. Обстоятельства складывались далеко не в его пользу. П. во всем сознался и рассказал все подробности. По его словам, Альмейер, с которым он подружился в бытность свою в 1-м африканском батальоне, пришел к нему однажды утром в плохенький меблированный отель, в котором остановился П.