Медсестра-мулатка внесла подносик, накрытый салфеткой. Под ней оказался всего один шприц. Медсестра что-то весело проговорила и жестом показала Ане, что надо сделать укол в вену. Аня, отвернувшись, почувствовала легкий комариный укус и успокоенно вздохнула: ну вот, еще немного и – скоро увижу маму. 19 августа 2008 года, вторник, утро Ранним утром Лариса спустилась в интернет-кафе. В почтовом ящике уже моргало послание от Нателки – пять фотографий Ани, сделанных за последний год. Вот она дома, в обнимку с плюшевым тигром – лучшим другом детства. Вот на улице перед школой – вдвоем с подружкой пародируют вычурные позы моделей из глянцевых журналов и хохочут. Вот на последнем звонке – с белыми бантами и улыбкой от уха до уха. И еще любимая Ларисина карточка – Аня, застигнутая камерой Нателлы врасплох: удивленный взгляд, откинутые со лба волосы, чуть приоткрытый рот… Лариса долго рассматривала снимки, пока те были отчетливо видны, потом запрокинула голову, чтобы уже готовые пролиться слезы вернулись на место. Плакать нельзя, нельзя раскисать, Нателла права. Надо бороться за своего ребенка. Толстый флегматичный юноша, дежуривший в кафе, помог ей распечатать снимки на принтере и перегнать их на флешку, содрав с нее еще пару евро. Лариса выскочила из отеля, уже подняв руку проезжавшим мимо автомобилям. Третий по счету оказался свободным такси. – Анталия, аэропорт! – задыхаясь, проговорила она. Смуглый, как майский жук, водитель согласно кивнул плешивой головой. Лариса опрометью выскочила из такси у дверей аэропорта. Почти бегом добежала до отделения полиции. За столом в офисе сидел не давешний пожилой черноусый турок, а молодой, европейского облика парень. Он удивленно поднялся со своего места и что-то произнес по-турецки. Лариса почему-то была уверена, что полицейский говорит по-английски, как большинство молодых турок. И сразу же быстро заговорила о себе, о своем деле. И действительно, парень тут же перешел на вполне приличный английский. Она достала из сумочки снимки и флешку и объяснила, что в прошлый раз, когда она заявила о пропаже дочери, снимков не было. Парень сел за стол, пощелкал клавишами компьютера и, видимо найдя информацию о заявлении Ларисы, закивал. – Да-да, по вашему заявлению идет расследование, но пока ничего не могу вам сообщить. Хорошо, что есть фотографии, они нам, возможно, помогут. – Он взял флешку, перекачал фото в свой компьютер и вернул ее. – А вы опрашивали работников аэропорта? – Лариса умоляюще смотрела на полицейского. – Неужели никто ничего не видел? Человек все-таки не может пропасть вот так, без следа. – Да, госпожа, опрашивали. – Полицейский был любезен. – Пока, к сожалению, безрезультатно. Возможно, теперь, с фото, кто-нибудь вспомнит вашу дочь. – А мне что же делать? – Она растерянно огляделась. – Может быть, мне самой надо как-то поучаствовать… – Нет-нет, госпожа. – Парень вежливо улыбнулся. – Вы поезжайте в отель, если будет какая-то информация, мы вас известим. – Но как же… – Лариса поняла, что сейчас опять расплачется. – Сегодня уже четвертый день, а я… В пятницу у меня заканчивается ваучер. Но я же не могу улететь домой без дочери? – Этот вопрос, госпожа, вы должны решать в консульстве и с администрацией отеля. – Турок приложил правую ладонь к груди, левой рукой делая приглашающий жест к двери. Лариса вышла в зал прилета в полной растерянности, держа распечатки перед собой. С верхней карточки широко улыбалась Аня. Она постояла у киоска с газетами, потом бесцельно пошла вперед. У выхода сухонький старикашка в униформе собирал длинную гусеницу из багажных тележек. Лариса снова остановилась перед ним, бессмысленно упершись взглядом в двигающиеся тележки и пытаясь собраться с мыслями. Старикашка радостно осклабился ей навстречу, продемонстрировав отсутствие передних резцов. – Гюнайдын, ханым! – Он приложил сухую ладошку к груди. – Гюнайдын – доброе утро! – машинально ответила она. И вдруг ее словно что-то толкнуло. Она подошла ближе и протянула ему листы с фотографиями. – Простите, вы не видели здесь эту девушку, в субботу утром? – в отчаянии заглядывая под козырек форменной кепочки, спросила она по-английски. Старичок залопотал что-то по-турецки, отрицательно качая головой и одновременно слегка кланяясь. Но вдруг перестал улыбаться и кланяться и цепко схватил верхний снимок из Ларисиных рук. – Чок гюзель кыз! – Он приблизил листок к глазам, потом отвел его подальше. – Саншин, чок гюзель! – и снова мелко закивал, теперь уже утвердительно. Лариса почувствовала, что сердце обрывается. Старичок начал бурно жестикулировать и быстро-быстро заговорил, показывая на выход из здания. – Что, вы видели ее, да? – Лариса вцепилась в старикашку обеими руками, по щекам ее текли слезы. – Видели, да? Старик продолжал кивать и говорить, показывал на пол, потом водил темными кривыми пальцами по своему лицу и снова указывал на пол, под гусеницу из тележек. Наконец Лариса поняла, что надо перестать трясти старика и позвать полицейского. В отделение она ворвалась, когда тот разговаривал по телефону, и с разбега нажала на клавишу «отбой». Полицейский оторопело воззрился на нее, а она почти кричала: – Пойдемте со мной, там старик, он видел мою девочку, он что-то знает! Ради бога, пойдемте скорее, он там, у выхода! Полицейский поправил портупею, надел фуражку и не спеша вышел вслед за Ларисой, которая была готова бежать, лететь. Старик растерянно стоял у своей гусеницы, вертя в руках все тот же снимок, с которого безмятежно хохотала Аня. Полицейский строго заговорил со стариком, тот отвечал, кивая, так что казалось, голова вот-вот отвалится. Лариса стояла рядом, прижав руки к груди и понимая лишь отдельные известные ей турецкие слова: джумартэси – суббота, гюзель кыз – красивая девушка, эркэнлер – мужчины. – Что, что он говорит? – Наконец она не выдержала и схватила полицейского за рукав. – Он говорит, что видел эту девушку в субботу утром. В сопровождении двух мужчин. Она уронила очки и разбила. Старик хотел подобрать линзу, которая улетела под тележки, но мужчины вели ее быстро, и он не успел. – Мужчины? А он может описать, какие они? – Ларисе казалось, что она сейчас просто отключится. Полицейский снова заговорил по-турецки. Старичок все с той же готовностью отвечал. – Он говорит, двое высоких мужчин в костюмах с галстуком, не турки. Больше не знает. – Они вели ее насильно? – Нет, говорит, что шла сама, очень быстро, почти бежала. – А куда они ушли, он не заметил? – Говорит, сели в машину… Он переспросил старичка: – Кою араба? Тот с готовностью закивал: – Кою араба, бюйюк араба! – В темную большую машину. Лариса беспомощно посмотрела на старика: – А он не мог ошибиться? Спросите его, как девушка выглядела, во что была одета. Старик залопотал снова, проводя пальцами по воображаемым длинным волосам: – Длинные белые волосы, завязанные сзади, кот пантолон – джинсы и бейяз блуз – белая блузка. А гёзлюк – очки черные, от солнца, в красной оправе. Вдруг старик сложился чуть ли не пополам, засунул руку в глубокий карман на брючине комбинезона, достал и протянул Ларисе коричневую стеклянную линзу, слегка поцарапанную. Она схватила ее, как драгоценность, – маленький кусочек стекла был весточкой от Ани, на которую она не смела и надеяться. Солнечные очки в ярко-красной оправе они вместе покупали за день перед вылетом, в модном бутике на Кузнецком Мосту… Лариса кивнула: да, все правильно. Она снова почувствовала себя выпотрошенной, безжизненно распростертой на сковороде рыбиной. Полицейский озадаченно сдвинул фуражку на затылок и что-то строго сказал старикашке. Тот ходко засеменил в участок. – Я сейчас запишу показания старика, это очень хорошо, что он видел вашу дочь. Будем искать дальше. – Полицейский говорил успокоительно, но Ларисе хотелось вцепиться в его красивое загорелое лицо. «Если бы не я, вы бы и не спросили этого старикашку, и не получили бы подтверждения, что я ничего не выдумала», – горько выговаривала она про себя, выходя на залитую солнцем площадь перед аэропортом. Взяла такси и поехала в консульство, на уже знакомую улицу Парк-Сокак. Кто были эти двое мужчин, которые увели ее девочку, она думать боялась. 19 августа 2008 года, вторник, вечер Маше не пришлось даже разбирать сумку, с которой она прилетела из Франкфурта. В тетушкиной квартирке, которая досталась ей в наследство, все сохранилось так, как было два года назад, когда она улетала к Андреасу. Только толстый слой пыли на мебели напоминал, что хозяйки не было дома давно. Но она не стала тратить время на большую уборку, прошлась по мебели и полу пылесосом, вымыла несколько тарелок и чашек. Вынула из сумки пару теплых джемперов, положила пару маек, шорты и сланцы и села у стола, пытаясь привести мысли хотя бы в относительный порядок. Позвонила Андреасу, поговорила с ним и, как всегда, после разговора успокоилась. Он сказал, что через неделю все формальности будут улажены и он прилетит, что очень скучает и ждет не дождется встречи. Маша положила трубку, улыбаясь: она все еще не могла привыкнуть к его «жениховским» штучкам – способности говорить о чувствах, не стесняясь и не маскируя свою любовь. Потом позвонила давней подружке, которая работала в турфирме, заказала самый недорогой ваучер в отель «Измир» и билет до Анталии. Она решила не сообщать Ларисе о своем прилете – та наверняка будет артачиться, отговаривать. Но она не могла больше сидеть и ждать новостей об Ане тут, в Москве. В глубине души Маша была уверена, что стоит ей прилететь в Турцию, как она моментально во всем разберется: и куда делась девчонка, и почему бездействуют ленивые полицейские аэропорта, и что себе думает консул. Годы работы в журналистике укрепили ее в мысли, что безвыходных положений не бывает, бывает только лень и нежелание разобраться. А уж в своей способности разбираться, как и в необходимой для этого настырности, Маша была убеждена на все сто. Что можно будет сделать? Этот вопрос требовалось обдумать сейчас, там будет некогда. Она вспомнила интонацию Ильи, с которой он спросил: не было ли у Ларисы нерешенных проблем в личной жизни или запутанных отношений? Конечно, Маша была уверена, что, случись такие казусы, она знала бы о них. Но вдруг и на самом деле Лариса о чем-то ей не рассказывала – все-таки последние годы они были не так близки, как в юности. И не в смысле душевной близости – тут как раз все оставалось прежним. Просто у каждой из них была своя жизнь, они реже встречались, чаще перезванивались. А потом она и вовсе уехала, и хотя созванивались часто, но по телефону далеко не все и не всегда можно рассказать. Ну, какие, собственно, варианты возможны, спросила себя Маша. Долг? Положим, денег в долг Лариса старалась не брать – у нее был какой-то смешной страх перед финансовыми обязательствами. Она даже в голодные годы, когда зарабатывала копейки, старалась обходиться без этого. Уж если бы ей крайне необходимы были деньги, первым делом она обратилась бы к ней или к Нателке. И уж потом к кому-то еще. И потом, если бы она и взяла деньги, то уж из кожи вон лезла бы, чтобы их вернуть. И конечно, не поехала бы ни в какую Турцию. Так, деньги – это маловероятно. Злобный автор, который мстит за отвергнутую рукопись? Сюжет из области фантастики. Ну, предположим, такой сумасшедший действительно был. Уж, наверное, он постарался бы, чтобы она поняла, в чем причина похищения ребенка. Или не постарался бы? Маша задумалась, пытаясь поставить себя на место сумасшедшего автора. Ничего не получалось. Так, надо будет вместе с Лариской проанализировать, не было ли среди ее авторов сумасшедших. Точнее, кого-нибудь, кто вызывал бы сомнения в своем душевном здоровье. Как вариант пока оставляем. Запутанные отношения? Это последнее, что можно было бы сказать про Ларису. Она-то как раз очень страдала, если отношения запутывались. Впрочем, с кем они у нее запутывались? Был какой-то проходной роман, когда Анечка была маленькая, лет пять или шесть ей было, что ли. Тогда какой-то писатель, впечатленный ее талантом и красотой, долго осаждал редакцию, носил цветы, водил в ресторан пару раз. Но Лариса, помнится, быстро его отшила. Объясняла потом, что «не наш» человек, без руля и ветрил, а ей такие мужики никогда не нравились. И потом, после своего юношеского романа, который закончился так печально, Лариса всегда осторожничала в отношениях с мужчинами. Только Илье как-то удалось пробить стену. Илье… Маша похолодела. А что, если все это с Аней учинил Илья? Холодный красавчик, оскорбленный тем, что Лариса разорвала отношения? У него-то вполне хватит и ресурсов, и связей в криминальном мире, чтобы похитить ребенка. Тем более что именно в Ане он видит причину своей отставки. И еще сидел с ней, изображал озабоченность, денег дал, хотя она и не больно рассчитывала…