– Ты яс-с-сно дал понять, что считаеш-ш-шь Быру долбанутым торчком, ― по-змеиному сказал Круч. – Но я вовсе не считаю… ― спорил я. – Но ты сказал это. Это твои слова. Жуткая улыбка Круча давила на меня. Я вжал голову в плечи. Я понимал: больше нет смысла скрывать панику. Надо бежать. – Тома, мы уходим. ― Я взял ее за руку, холодную, будто ледышка, и пересекся с ней взглядом. Глаза Томы были как у напуганного зверька. Сердце защемило. «Потерпи, я выведу тебя из этого ада. Тебе ничего не сделают», ― послал я Томе мысленное сообщение. – Слыш-ш-шь, а я вас отпускал? ― Круч сделал шаг и преградил мне дорогу. От него так и веяло угрозой. Какой шаг будет верным? Что если я сейчас толкну Круча и попытаюсь прорваться силой? Скорее всего, на меня накинутся всей толпой. Я растерянно переминался с ноги на ногу, не зная, как поступить. И тут Круч заявил, что забирает Тому, а я могу идти на все четыре стороны. Желудок свело от ужаса. Тома до боли вцепилась в мою руку ледяными пальцами. Круч в ту же секунду грубо схватил ее за свободную руку и дернул на себя. Тома взвизгнула, отпустила меня и заверещала, умоляя отпустить ее. И тут трусость и здравый смысл отступили; их сменила смелая ярость. Расправив плечи, я сделал шаг к Кручу и жестко сказал: – Мы уходим домой. Вместе. Вы никуда ее не заберете. Круч удивленно посмотрел на меня, потом медленно подошел. Встал близко, так, что я чувствовал его мерзкое дыхание и видел каждый гнилой зуб. – Ты мне не нравиш-ш-шься, ― прошипел Круч. ― Ты слишком борзый. Шуруй отсюда. А вот девчонку мы оставим. И… все? Я уже напрягся, готовый к удару, но Круч просто… прогнал меня? Ну нет! Я не оставлю Томку. Эти чудовища могут сделать с ней что угодно. Я всеми силами отгонял панические мысли. Я не позволю. Пусть лучше меня убьют. Я ― командир «Степных койотов», храбрейшего боевого отряда в мире. Я отвечаю за всех. Я глубоко вдохнул, собрался и… толкнул Круча. Тот пошатнулся, но устоял на ногах. Лицо его стало таким обиженным, будто он получил удар от лучшего друга. Тут же я почувствовал резкую боль под коленями, а затем земля ушла из-под ног: яйцеголовый пацан, обойдя меня, пнул под колени и повалил на землю. Я попытался встать, но Круч уже надавил мне ногой на грудь. – Ты будешь делать то, что я тебе прикажу. Понял? ― отчеканил он. Раздался жалобный плач Томы. Круч в ярости уставился на нее. – Заткнис-с-сь! Или привяжу тебя за волосы к дереву, а ночью вороны выклюют твои глаза. Тома, всхлипнув в последний раз, замолчала. Дышать было тяжело ― Круч давил ногой на грудь со всей силы. Я закашлялся. – Враги на нашей территории. ― В голосе Круча слышалось что-то безумное, бешеное. ― Что будем с ними делать? Страх словно засасывал под землю. Казалось, Круч весит целую тонну. Я молился, чтобы остальные из жуткой шайки сохранили хотя бы каплю здравого смысла… – Повесить! Сжечь! Повесить! Сжечь! ― раздался жуткий хор. Все тело оцепенело от страха. Мои молитвы не были услышаны. 2 Чудовища сомкнулись вокруг нас вопящим кольцом. Они вопили и били палками по земле, словно исполняя жуткий синхронный танец. Я зажмурился, задрожал ― не то от страха, не то от холода. Я ведь все еще лежал на мерзлой земле. «Господи, пожалуйста, если я выберусь отсюда живым, обещаю всегда обходить мутных типов, нюхающих клей, за километр, ― думал я. ― Обещаю, что перестану жмотиться и каждую Пасху буду покупать новую свечку. Я буду помогать маме мыть пол. И самостоятельно относить свои грязные вещи в стирку. Да я даже начну сам выбрасывать мусор, только спаси меня! Не только меня… Нас с Томой. Но если это невозможно, то… Хотя бы Тому. Она куда лучше меня». Тома что-то пискнула, но я не разобрал. А вот Круч услышал и ответил ей, что сейчас они поиграют в интересную игру. Круч и Яйцеголовый встали по обе стороны от меня, схватили за куртку и, грубо подняв с земли, заломили мне руки. – У тебя был шанс, но ты его упустил, ― сказал мне Круч, как будто с сочувствием. ― Упрямый как осел и гордый. Блевать тянет от таких. А ты… ― Он перевел взгляд на Тому. – Я не гордая, честно! ― выпалила та. – Докажи! ― ухмыльнулся Круч. Тома растерялась. – Что… нужно сделать? – Встань на колени! Тома вопросительно посмотрела на меня и… подчинилась. Я отвернулся. Мне было противно видеть Тому настолько униженной. Сама она не отрывала от земли глаз. Круч похвалил ее, назвал послушной девочкой. Мне хотелось сплюнуть. Круч задумался, перевел взгляд с меня на Тому и обратно и вдруг спросил: – Вы двое ― друзья? Тома что-то утвердительно пискнула. – На что вы готовы пойти друг ради друга? Вопрос был адресован мне. Но я молчал. – Отвечай! ― Круч встряхнул меня. – На все. ― Я не мог соврать, хоть и понимал, чем это грозит. – Тогда поиграем в кота в мешке! По моему позвоночнику пробежала новая волна озноба. Совинолицый подошел к Томе сзади и натянул ей на голову пакет. Тома завизжала. Я вырывался, ругался, угрожал, но парней это только забавляло. В ушах загудело. Голос Круча доносился будто через помехи: «Что ты сделаешь ради своей подружки? На что ты готов ради нее? На что? На что?» Томе заломили руки, и у меня сжалось сердце. Круч выпустил меня, но его место тут же занял Яйцеголовый. Круч прошелся вокруг, поднял с земли стеклянную бутылку, разбил ее о кирпич. Аккуратно поднял осколки и протянул мне ― будто официант, подающий клиенту лучшее блюдо ресторана. – Еш-ш-шь стекло, ― сказал он зловеще. – Не буду, ― ответил я. Что за чушь? Он что, это всерьез? – Ах не будешь, ну тогда… Круч бросил на землю осколки, кивнул Совинолицему. Тот, схватив Тому, потащил ее к костру и низко наклонил над ним ее голову. Тома взвизгнула от боли. От жара пакет сразу прилип к ее лицу. – Козлы! Да что же вы делаете? Вы же сожжете ее! ― Я опять тщетно рванулся вперед. Тому отпустили. Она отползла от костра и соскребла с лица расплавленный целлофан. Ее лицо было все черное. Круч вкрадчиво поинтересовался: – Так ты будешь есть стекло? Или нам поджарить твою подружку? Я растерянно обвел глазами злые лица, надеясь, что это всего лишь шутка. Я встретился взглядом с Томой, и она потупила голову. Я знал: Тома хочет, чтобы я подчинился. Она боялась. Я закрыл глаза. Сдался. Я понимал: торчки не шутят, они правда сожгут ее. Если я не помогу. Круч указал на землю, будто приглашал меня к праздничному столу. Я медленно наклонился, взял самый маленький осколок, неуверенно посмотрел на Тому. Все было словно в тумане. Будто это происходило не со мной. В каком-то сне. Положив осколок в рот, я сжал челюсти. Во рту отвратительно скрипнуло. Небо тут же пронзила боль, а на языке образовался резкий вкус ржавчины. Я тщетно пытался разгрызть твердый осколок. Круч и остальные смотрели на меня все с теми же безумными улыбками. Тома продолжала изучать землю. «Осталось ли что-то от твоей гордости, Стас Шутов?» ― обратился я к самому себе. И… вдруг осознал, что они не причинят Томе вреда. Сломать меня. Именно это ― цель Круча. Но я этого не допущу. Я с отвращением выплюнул стекло вместе с кровью и крикнул, что они не посмеют навредить Томе. Круч заходил из стороны в сторону, наверное, выдумывая новые пытки. А затем он сказал то, чего я совсем не ожидал услышать: пообещал отпустить Тому. Та с надеждой подняла глаза. Она все так же избегала моего взгляда, не смотрела на меня, будто меня здесь не было. На лице Томы застыло жалобное выражение. Круч повторил обещание, но добавил, что для этого Томе придется кое-что сделать. – Что?.. ― По ее дрожащему голосу я понял, что она готова на все, и с ужасом представил, что сейчас ее заставят есть стекло… но нет. – Порежь ему вены! Перейди на нашу сторону! Тома переспросила, решив, что ослышалась. Слова прозвучали во второй раз. Круч говорил с Томой по-отечески. Даже ласково обнял. Пытался убедить, что я ― враг, а врагов надо наказывать. Круч сможет отпустить ее, когда она докажет свою преданность. А для этого ей нужно порезать меня. А потом Круч протянул Томе «розочку» от разбитой бутылки. Тома взяла ее неуверенно, держала слабо, все это казалось нелепым. Мне вывернули руку и оголили запястье. – Ну же! Смелее! ― Круч подтолкнул Тому ко мне. Она шла будто на ватных ногах. Подойдя вплотную, она подняла пустые овечьи глаза, в которых застыл вопрос: как поступить? Я отвел взгляд. Пусть сама решает. Тома все же прикоснулась ко мне чертовым стеклом, хотя я до последнего надеялся, что она не станет. Тома слегка провела по моей коже тупой стороной, не оставив ни боли, ни следов. – Ты все делаешь неправильно! ― Круч разозлился, и, выхватив горлышко из рук Томы, оттолкнул ее. Тома упала. Я зажмурился, но боли не последовало. Круч отвлекся и на время забыл обо мне. ― Девчонки ничего не могу сделать нормально. От них одни сопли и слезы! Тома, сжавшись на земле в комок, тихо всхлипывала. Но тут же Круч сменил гнев на милость. Погладил Тому по голове, как любимую зверушку. Успокаивающе сказал, что она хорошая девочка и что хороших девочек не за что наказывать. Наказывать надо борзых упрямцев. А Тома свободна, ее отпускают. Тома недоверчиво посмотрела на Круча, с испугом ― на меня, а потом снова на Круча, уже вопросительно. – Мы немного поиграем с ним и отпустим, ― сказал Круч мягко. ― Мы ничего ему не сделаем. Просто пошутим. А ты иди. Иди же, ну!